Отверженные - Виктор Гюго

Брюнзо, производя свои исследования, шел по уклону, следуя от верхнего течения реки к нижнему. На месте разветвления двух водопроводов Гран-Юрлэр он разобрал высеченную на камне дату «1550»; этот камень обозначал место, где остановился Филибер Делорм, исследовавший по приказанию Генриха II подземные ходы Парижа. Этим XVI век отметил то участие, которое он принимал в дальнейшей судьбе сточных каналов. Затем Брюнзо нашел метку XVII века в канале Понсо и в канале Старой Тампльской улицы, где кладка сводов для подземных труб производилась между 1600 и 1650 годами; а потом и метку XVIII века в западной части главного канала, сооруженного в 1740 году. Оба этих сооружения, в особенности более молодое, законченное в 1740 году, имели гораздо больше трещин в сводах и казались менее прочными, чем каменная кладка центрального пояса, существовавшая с 1412 года, с той самой поры, когда образованный родниками ручей Менильмонтан был обращен в главный сточный канал Парижа.

Под зданием судебных мест открыли устроенные даже в самих стенах сточного канала темницы для заключенных. Что может быть ужаснее таких in pace (тюрьма для осужденных на пожизненное заключение). В одной из таких камер оказался висевший на цепи железный ошейник. Все эти камеры, разумеется, были уничтожены. Было сделано несколько удивительных находок; между прочим нашли скелет орангутанга, пропавшего в 1800 году из Ботанического сада, исчезновение которого, по всей видимости, имело связь с наделавшим в свое время много шума доказанным появлением дьявола в улице Бернардинцев в последний год XVIII столетия. Бедняга-дьявол, очевидно, кончил тем, что утонул в клоаке.

Под длинным сводчатым проходом, примыкающим к Арш-Марион, нашли корзинку тряпичника, до такой степени хорошо сохранившуюся, что она вызвала удивление знатоков. В грязном иле, который рабочие неустрашимо убирали, находили много ценных предметов, золотые и серебряные вещи, драгоценные камни, монеты. Если бы какому-нибудь исполину пришло в голову промыть содержимое клоак, он собрал бы сокровища, накопившиеся здесь веками.

Но самая удивительная находка была сделана у входа в главный канал. Этот вход был некогда закрыт решеткой, от которой уцелели только одни крючья. На одном из этих крючьев висел оборванный и запачканный лоскут, который, по всей видимости, случайно застрял тут и теперь во мраке купался в жидкой грязи и все более и более разрывался. Брюнзо поднес фонарь и стал рассматривать этот лоскут. Он оказался куском тонкого батиста, и на одном из менее разорванных углов виднелась геральдическая корона, вышитая над следующими семью буквами: L, А, V, В, Е, S, Р. Корона была маркизская, а семь букв означали (Laubespine) Лобеспин. Оказалось, что этот батистовый лоскут — обрывок от савана Марата. В молодости у Марата была любовная интрига. Это было в то время, когда он служил у графа д'Артуа в качестве лекаря при конюшнях. Воспоминанием об этой связи со знатной дамой, что доказано исторически, у него осталась эта простыня, может быть забытая, а может быть, и подаренная на память. Когда он умер, тело его завернули в эту простыню как в самую тонкую ткань из всего имевшегося у него белья.

Брюнзо прошел дальше. Оборванный кусок ткани оставили на своем месте: они не тронули его, так как в этом видна была печать рока, волю которого изменять не следовало. Кроме того, все, что попало в могилу, должно оставаться там, где оно лежит. А все-таки это была странная реликвия. На ней спала маркиза, и в ней же истлел Марат, она пришла сюда из Пантеона, чтобы попасть вместе с крысами в клоаку. Эта тряпка из алькова, все складочки которой некогда так мастерски рисовал Ватто, стала достойной того, чтобы Данте остановил на ней свой взгляд.

Полное исследование подземной сети парижской клоаки продолжалось семь лет, с 1805 по 1812 год. Производя исследование, Брюнзо решал, что именно нужно сделать, производил и заканчивал большие работы, в 1808 году он понизил уровень канала Понсо и, проводя везде новые линии, продолжил в 1809 году сточную трубу под улицей Сен-Дени до фонтана Невинных, в 1810 году он произвел работы под улицей Фруаманго и Сальпетриер, в 1811 году проложил линию сточных труб под улицами Нев Пти-Пер, Мель, Эшарп и под Королевской площадью, в 1812 году — под улицей Мира и под Шоссе д'Антэн. В то же время он дезинфицировал и очищал всю сеть. На втором году работ Брюнзо взял к себе в помощники своего зятя Нарго.

Вот каким образом в начале этого столетия старое население города очищало подземные трубы и приводило в порядок клоаку. Плохо или хорошо это делалось, а все-таки это была чистка.

Извилистая, вся растрескавшаяся, утратившая нижний каменный настил, пересеченная рытвинами, непонятно зачем загибавшаяся в разные стороны, то поднимавшаяся вверх, то опускавшаяся вниз без всякого смысла, зловонная, страшная своим ужасным видом, вечно погруженная во мрак, с растрескавшимся полом и выбитыми стенами, — такова была в то время старинная сеть сточных каналов Парижа. Бесчисленные разветвления во все стороны, целая сеть перекрещивавшихся траншей и канавок, расходившихся как лучи, как звезды, образовывавшие нечто похожее на слепую кишку или тупик, покрытые селитрой своды, зловонные ямы, плесень на стенах, капли, падающие с потолков, вечный мрак — вот что такое представляла собой эта покрытая рвами подземная клоака, этот пищеварительный аппарат Вавилона, этот вертеп, эта яма, эта бездна, изрезанная улицами, эта гигантская кротовая нора, где кажется, будто видишь бродящим во мраке, в грязи того громадного слепого крота, имя которому «прошлое». Вот что такое была клоака того времени.

V. Современный прогресс

Теперь клоака чиста, прилична, выпрямлена и всегда исправна. Она почти что представляет собой идеал того, что в Англии понимают под словом «респектабельно». Она вполне пристойна, она вытянута в струнку и, можно сказать, почти что щегольски одета. Она похожа на лавочника, произведенного в статские советники. Там почти светло. Грязь ведет там себя благопристойно. При первом взгляде эту сеть сооружений можно принять за те подземные тайные ходы, сооружение которых некогда считалось обычным явлением и которыми так любили пользоваться в то доброе старое время, когда война была повседневным явлением. В настоящем виде система водостоков производит очень хорошее впечатление, все сооружения сделаны в строго определенном стиле; прямолинейный классический стиль, изгнанный из поэзии, нашел себе убежище в архитектуре, и он виден здесь в каждом камне этих длинных мрачных белесоватых сводов, каждое отверстие в сточном канале имеет форму арки; улица Риволи служит примером даже для клоаки. При этом надо заметить, что если геометрически правильные прямые линии и имеют где-нибудь особенное значение, то именно при сооружении в больших городах каналов для стока нечистот. Тут все должно стремиться к тому, чтобы выбрать самый кратчайший путь. Теперь клоака приняла несколько официальный вид. Даже в полицейских рапортах, где о ней приходится иногда упоминать, к ней относятся с известного рода уважением. Теперь даже придуманы более облагороженные термины, которыми и пользуется администрация в своей деловой переписке. То, что раньше называли коленом, теперь называют галереей, то, что называли отверстием, теперь называют колодцем. Виллон не узнал бы своего старинного убежища в минуты невзгод. В этой подземной сети каналов всегда жило и живет и теперь бесчисленное множество грызунов, размножающихся в настоящее время гораздо быстрее, чем раньше; иногда старая с седыми усами крыса осмеливается даже высовывать голову в окно колодца и рассматривать парижан, но эти отвратительные создания стали теперь гораздо спокойнее, видимо, довольные, что у них есть свой подземный дворец. Клоака утратила свой прежний мрачный вид. Дождь, раньше только загрязнявший водостоки, теперь моет их. Впрочем, им не следует все-таки особенно доверяться. Там все еще существуют миазмы. Клоака скорей лицемерна, чем безупречна. Полицейской префектуре и комиссии общественного здравоохранения всегда есть там работа. Несмотря на все старания оздоровить клоаку, она все еще издает неопределенный подозрительный запах и возбуждает недоверие, как совесть Тартюфа.

Но если разобрать дело по справедливости, все-таки нельзя не согласиться, что чистка — своего рода дань уважения, которую клоака оказывает цивилизации, а так как с этой точки зрения совесть Тартюфа все-таки прогресс по сравнению с авгиевыми конюшнями, то очевидно, что парижская клоака улучшилась.

Это даже больше, чем прогресс, — это превращение. Кто же произвел это превращение?

Человек, о котором все забыли и которого мы назвали Брюнзо.

VI. Прогресс будущего

Устройство каналов для парижского водостока было делом нелегким. Этой работой неустанно занимались десять последних столетий и все-таки не могли окончить, как не смогли достроить Париж. И в самом деле, в развитии водостока отражается рост Парижа. В то время как город разрастается наверху, внизу под землей растет подобие мрачного гигантского полипа с бесчисленным множеством щупальцев. Каждый раз как в городе прокладывают улицу, у водостока прибавляется новый канал. Старая монархия соорудила всего только двадцать три тысячи триста метров водосточной сети; это данные для Парижа на 1 января 1806 года. Начиная с этого времени, дело это — о чем мы сейчас будем говорить — снова было начато, и работы продолжались и более целесообразно и более энергично. Наполеон соорудил — цифры эти очень интересны — четыре тысячи восемьсот четыре метра водостоков, Людовик XVIII — пять тысяч семьсот девять метров. Карл X — десять тысяч восемьсот тридцать шесть метров, Луи-Филипп — восемьдесят девять тысяч двадцать метров. Республика 1848 года — двадцать три тысячи триста восемьдесят один метр, нынешнее правительство — семьдесят тысяч пятьсот метров, в результате в настоящее время всего двести двадцать шесть тысяч шестьсот десять метров, что составляет шестьдесят лье водосточных труб — так велика внутренность Парижа. Мрачная подземная сеть всегда работает — это сооружение громадное, хотя большинству и неведомое.