Капитан Удача - Людмила Белаш

Держась в тени галереи, Лье медленно пошёл обратно в келью. Гоняют катафалк ночью к заутрене, норовят подешевле отделаться...

А навстречу — умви, та. беглая от сутенёра, идёт в задумчивости вдоль колонн, накрывшись казённой накидкой.

— Не спится, душенька? — участливо поинтересовался Лье, с приязнью разглядывая кое-как затёртые белилами фазовые разводья на её личике.

— Как и тебе, я смотрю, — она приценилась к Лье печальными глазами. — Составь компанию.

— Давай погуляем. Я не прочь.

— Тоже — сидишь?

— Нет, доверитель за одного парня.

— А-а... а я одна. Кто это там?

— Да вот... среди ночи покойников катают.

— Брр... так я совсем не засну.

— Пилюли у келаря возьми и спи себе.

— Его добудишься... И неохота.

Лье потянуло как-нибудь приласкать бедняжку, но ей бы это, вероятно, не понравилось. Походить, поболтать — вот что ей надо.

Катафалк вразвалочку влез во двор, милиционер показал, где ставить машину, махнул: «Келью занимай пустую, по той стороне», — и поплёлся к сторожке; створки врат вернулись на свои места.

Габаритные огни машины погасли, но никто не вышел. Потом обе дверцы кабины одновременно раскрылись, и двое в траурных комбинезонах без лишнего шума пустились бегом к галерее, держа наготове короткие ручные пулемёты.

— Падай! ложись, дура! — яростно зашипел Лье сквозь зубы, надёргивая глушитель на ствол револьвера.

Умви, завидев оружие, крысой вильнула за колонну и скорчилась там.

Двое из похоронного бюро скользили по галерее, отыскивая келью.

Наёмные убийцы. Явились, чтобы разделаться с Уле. Не надо быть книжником и епархом, чтобы догадаться.

Пок! — выстрел прозвучал невинным щелчком. Первый свалился, звякнув пулемётом о каменный пол; второй присел, и — туррррр! — глухим треском очередь насквозь прошила галерею; пули сухо застучали, впиваясь в штукатурку, чиркнули по колонне. Пок! пок! — Лье стрелял снизу, чуть не сев умви на спину. Второй зашатался, хватаясь за стену, и тоже упал.

«Тихо-то как!» — удивился Лье, переводя дух.

— Подружка, жива?

— Нннебо светлое, помоги мне... — тряслась умви.

— Слушай — ты ничего не видела, ясно? Цыц в келью... ползком, ползком!

Как ветер по верхушкам деревьев, Лье пронёсся до поворота галереи — а из катафалка уже выглядывала третья рожа в берете... сколько их там?

Рукой в платке Лье рывком перевёл тумблер с нейтральной позиции на отметку «Рассветное небослужение ко дню нэко».

Ночную тишину взорвал гимн «Славься, Небо зари пробуждающей!» Динамики с углов двора дружно ударили по катафалку торжественной музыкой. Катафалк дёрнулся, кренясь, хлопая дверцами, с рёвом вывернул к вратам; створки проломились, и машина исчезла.

За миг до суматохи Лье кинул револьвер в мусорный ящик и наспех закамуфлировал обёртками от бесплатных хлебцев. Надо будет сказать Пономарю, чтобы забрал и перепрятал в ризнице.

Уле же снилось, что он входит в операционную и видит на столе многозубую рыбу-людоеда — она подавилась канистрой Фольта и вот-вот задохнётся. «Спокойнее, — говорит он ассистенту. — Всё ли у нас готово?» «Да», — отвечает тот и зачем-то протягивает ему бурав.

Иногда бывают очень странные сны...

Блок 7

Вызов по браслету застал рядовых Толстого в разных местах и при различных обстоятельствах.

Первый солдат Канэ Тэинии получил сигнал «Ко мне!», находясь дома в постели. Казённый домик армейской модели «для семей младшего и среднего субофицерского состава» был тих и уютен, наполненный покоем внефазного периода Канэ и обеих жён. Ревность, зависть и слёзы несовпадающих фаз на время забылись, с лиц ушли узоры, означавшие желание, сгладились телесные различия, и жёны мирно улежались под общим одеялом, посапывая в унисон. Канэ, мечтавший о большой семье и переводе с повышением по многодетности, завёл громадную квадратную постель с детским углублением и думал перед сном о мальках, копошащихся в нём. Пока там дрыхло трое разновозрастных детей, торчали чьи-то ноги. О, надо много воровать и взяток брать, чтобы вырастить ораву! Ещё пара отпрысков — и прибавка жалованья, и назначение в райцентр.

Тревожные расчёты донимали Канэ — из пяти родов в его семье двое были неудачны. А взять третью жену — изменится коэффициент женатости и возрастут расходы. Городским проще — достаточно четверых деток от двух жён... или пяти от трёх... путаясь в коэффициентах, Канэ погрузился в зыбкий беспокойный сон. Мысли потянулись следом, дико преображаясь в сновидения — первый солдат увидел Толстого в сборчатом наряде и повязке с бантами, и командир сказал: «Я твоя жена, я принял переломную дозу и стал мункэ». «Субординация не позволяет мне!» — воскликнул Канэ, и тут Толстый укусил его за руку...

Но это был укол, а затем и крик браслета. Сев, Канэ спросил о цели вызова — браслет связи молчал. Перебравшись через сонно ворчащих жён, Канэ начал спешно одеваться. Что за переполох, едва день начался? Напасть на участок никто не дерзнёт: в Цементных льешня смирная, а местные отщепенцы не посмеют — мелки и трусливы. Может, проводка загорелась, и возник пожар на складе или в гараже? Что Эну могла броситься на Толстого с когтями, Канэ и думать было смешно — неужто командир с мункэ один не справится?!..

Второго солдата Муа Тумэнии накрыло также в постели, только он отнюдь не спал. Фаза, милостивые господа! Это первым министрам Правителя, всяким командармам и придворным надлежит внешне соблюдать внефазку, штукатурить физиономии и белить тыл ладошек, а в Буолиа обычаи проще. Наречённая далече, срок брачного обряда — в месяце олева, а пока солдату невозбранно погулять. Он неделю перемигивался с заводской упаковщицей, цветущей самыми красивыми разводьями и будоражащей весь цех загрузки цемента в бумажные мешки. Зачем теряться?! муунство у него и Толстого пришло одновременно — и отлично. Тем более командир соблаговолил отпустить его с дежурства. Прихватив подходящие к случаю подарочки — пачку перламутровых карандашей для лица и жестяночку рыбы в масле, — Муа уверенно направился к льешке, делавшей намёки, и обрёл то, что святые олхи называют «плодом единодушного согласия».

Укол в запястье и выкрик «Ко мне!» сломал ему всё удовольствие. Путаясь в штанинах, он шёпотом сулил Толстому сорок ползучих лишаев. Льешка, настоящее животное, не попрощавшись, завалилась спать — ваше дело хозяйское, ну и бегите себе, господин хозяин.

Торопясь по вызову, Муа злился и перебирал в уме обиды. Всё лучшее достаётся Толстому, а ты служи и подбирай за ним объедки — что за судьба! Оброк собирает — Толстый, мункэ тискает — Толстый, к тайным сделкам не допускает — «Молод ещё!»; в отпуск за горы летает опять-таки Толстый, а ты, второй солдат, и на Гнилом море отдохнёшь в сезон дождей. И поучает: «Смотри, набирайся ума и говори спасибо, что У меня служишь, я тебя человеком сделаю, выведу в хозяева». А в первые солдаты выводить — морщится: «Рано!» Самому скоро в командиры среднего звена, должность его освободится, а он всё взвешивает — кто ему больше предан, кто на подарки не жмётся и так далее. Сегодня оказал Канэ доверие — тот весь день по поручениям летал, а по каким — помалкивает, важничает... привёз Толстому полакомиться эту красноверку, сумел подкатиться. Не сунуть ли Толстому отов? или подать рапорт на субофицерскую школу? Э, там три года без навара париться, да после на новом месте окапываться...