Хендерсон — король дождя - Сол Беллоу

— Очень интересно! А вы сами как думаете, справедливо это присловье или нет?

— Везучи ли варири?

Мой вопрос в лоб прозвучал откровенным вызовом. Это был один из тех моментов, которые обогащают человека неоценимым опытом. Его величество едва заметно повернулся в мою сторону.

— Нам везет, — заявил король. — Это бесспорный факт. В это трудно поверить, но везет неизменно.

— Следовательно, вы считаете, что сегодня прольется дождь? — усмехнулся я, пытаясь скрыть иронию.

— Такие дни, как сегодня, часто бывали дождливыми, — ответил король кратко и добавил: — Кажется, я понимаю, почему вы расположены к нам. Ваше отношение к варири идет от добросердечия арневи. Они всегда производят такое впечатление. Не забудьте, что Айтело — мой закадычный друг. Мы попадали с ним в истории, которые только способствовали сближению. Да, мне хорошо известны качества, присущие арневи. Великодушие. Скромность. Незлопамятность. Многие так считают. И я целиком и полностью присоединяюсь к данному мнению, мистер Хендерсон.

Я сложил ладонь трубочкой, посмотрел через нее на небо и подумал: «Господи, какого человека можно повстречать вдали от дома!» Да, путешествовать полезно. И поверьте мне: мир — исполинский мозг, и путешествие — это всегда плутание в мозговых извилинах. Я всегда подозревал, что это так, а сейчас убедился окончательно. Только из педантизма мы считаем мир реальностью. Все-таки напрасно я тогда накричал на Лили, стоя на коленях в нашей супружеской постели. Райси испугалась моего крика и убежала с ребенком. Я доказывал Лили, что лучше ее понимаю реальность. Да, факты — реальная вещь, с ними не поспоришь. Факт — это физическое явление. Совокупность фактов является предметом науки. Но помимо фактов, феноменов существует область ноуменов, в которой мы сами выстраиваем особый мир, где творим и созидаем. Каждый идет своими опасными неисповедимыми путями, и все мы воображаем, будто знаем, что есть реальность, а что нет. Я говорил Лили правду, так как она открылась мне со своим особым языком, открылась мне, Юджину Хендерсону.

Многозначительный взгляд устремился на меня с такой силой, что мог при желании проникнуть мне в душу и чем-то обогатить ее. Но поскольку я не мастак в части высоких материй, то не знал, чего ожидать. Высвечиваемый взглядом Дафу, я понял, что после того, как разбомбил водоем, не потерял последнего шанса. Хендерсон не утонет, не дождетесь, господа!

Отовсюду раздавались такие громкие возгласы, каких не услышишь от обычных людей. Когда крики на минуту стихли, король сказал:

— Я вижу, мистер Путник, вы настроены на великие дела.

— Вы правы, ваше величество, правы на все сто процентов, — церемонно поклонился я. — Иначе я мог бы лежать в постели и рассматривать альбом с фотографиями знаменитых буддийских храмов.

— Так я и думал. Вы оставили свое сердце арневи. Не спорю, они замечательные люди. Я даже гадал, откуда у них эти высокие человеческие качества. Они такие по самой своей природе или же это влияние окружающей среды? В итоге склоняюсь к первому предположению. Мне страшно хочется повидать моего друга Айтело. Отдал бы полкоролевства за то, чтобы услышать его голос. Увы, я не могу к нему отправиться. Не позволяет куча обязанностей. А вы чрезвычайно отзывчивы на доброту, не так ли, мистер Хендерсон?

— Да, ваше величество, на истинную доброту, без дураков.

Король заговорил до странности мягким, почти умоляющим тоном, какой редко услышишь и менее всего ждешь от человека королевских кровей, в алой широкополой шляпе с пришитым к тулье человеческим зубом.

— Говорят, что зло зрелищно, заманчиво и в силу своей агрессивности завладевает человеком, что оно быстрее добра. Не знаю, не знаю. Может быть, это верно, если говоришь об обыденном добре. Многие хорошие люди заставляют тебя совершать добрые поступки. Надо сделать то-то и то-то, говорит себе такой человек. Вместо душевного порыва деловой подход. Как это унизительно! Истинно добрый поступок не может быть трудным. Поверьте, мистер Хендерсон, он гораздо зрелищнее зла, вдохновляет других на добрые дела и устраняет вражду. Человек во вражде рано или поздно неизбежно падает. Поднявший меч от меча и погибнет.

Слова короля взволновали меня до глубины души.

— Ваше величество, вы знакомы с королевой арневи, госпожой Виллателе? Она тетка Айтело. Так вот, она собиралась научить меня гран-ту-молани, но возникли кое-какие обстоятельства, и…

Но амазонки уже подставили плечи под шесты, палантин поплыл дальше. Снова раздались крики, забили барабаны, мне послышался даже львиный рев. Шум стоял такой же, как на Кони-Айленд, или в Атлантик-Сити, или на нью-йоркской Таймс-сквер на Рождество.

— Куда мы идем? — крикнул я королю, наклонившись, чтобы расслышать ответ.

— У нас есть особое место… арена.

Больше я ничего не разобрал. Гвалт стоял такой, какого не бывает в иной европейской столице. Пронзительные мужские и женские голоса, собачий лай, завывание рожков, детский писк. Чтобы не оглохнуть, я заткнул здоровое ухо большим пальцем, но невообразимый шум проникал даже в другое, полуглухое ухо. В собравшейся толпе было не меньше тысячи человек. Все были голыми, многие раскрасились до потери человеческого облика. Все кричали и били в бубны. В воздухе висел тяжелый удушливый зной, и пробегавший иногда ветерок не мог разогнать его. У меня ужасно чесалось тело.

Процессия устремилась на просторную, обсаженную деревьями площадку, своего рода стадион с четырьмя рядами сидений, сложенных из белого известняка. Для Дафу приготовили ложу под навесом с развевающимися по ветру разноцветными лентами. Вместе с королем в ложе разместились жены и высокие должностные лица, а вокруг выстроились амазонки. Окруженный свитой, в своей ложе под опахалами встал Хорко и, приложив руку к груди, поклоном приветствовал царственного племянника. Сходство между этими двумя было поразительное: тот же нос, те же глаза, другие признаки общего рода. Можно было подумать, что мужчины способны разговаривать, всего лишь обмениваясь взглядами. Мне показалось, что Хорко одними глазами предлагает королю сделать что-то такое, что не обсуждалось, когда они планировали праздник. Всем своим видом Дафу показывал, что ничего не обещает. Вне всякого сомнения, решения принимал только он.

Четыре амазонки поставили перед королем стол с глиняным блюдом, на котором лежали два черепа — я уже видел их в его покоях. Черепа были соединены темно-синей лентой, продернутой сквозь глазницы. Тем временем грузному Хорко вздумалось передразнить меня. На его лице появилась улыбка, довольно похожая на мою. Я отвесил неглубокий поклон, подтверждая, что ему удалось добиться разительного сходства со мной. Опытный дипломат, он счел необходимым сделать мне ручкой, пошел в свою ложу по левую сторону от короля, сел рядом с Бунамом, человеком, который допрашивал меня, и морщинистым стариком, тем самым, кто заманил нас в засаду. Мы попали к варири, как Иосиф в Дофан. Там братия увидели Иосифа: «Глядите, грядет мечтатель».

Рекомендую всем читать и перечитывать Библию.

По правде говоря, я тоже чувствовал себя мечтателем.

— Как вы сказали, кто тот морщинистый старик? — спросил я короля.

— Прошу прощения?

— Тот, что сидит с вашим дядей и Бунамом.

— A-а, этот… Старший жрец, наш предсказатель.

Между тем амазонки построились в несколько шеренг и вскинули ружья (своего «Магнума-375» я у них не приметил). Загремели залпы салюта. Сначала в честь короля и его покойного отца Гмило, потом в честь других королей. Потом Дафу сказал, что дан салют в мою честь.

— Вы смеетесь, ваше величество?

Но король был вполне серьезен.

— Что, я должен встать?

— Народ будет счастлив.

Я встал под радостный вопль всего стадиона.

«Они уже знают, что я сделал с их мертвецом, — подумал я. — Знают, что я не какой-то там слабак, а человек сильный и мужественный. И решимости мне не занимать». Я начал проникаться духом торжества, меня одолевали варварские чувства, и оттого еще сильнее зачесалась грудь. Я не находил слов, чтобы говорить, и в руках не было оружия, чтобы выстрелом ответить на салют. Но разве мог я молчать в такой момент? И я взревел, как ассирийский бык. Быть в центре всеобщего внимания — это всегда возбуждает меня до крайности. Так было, когда арневи рыдали при встрече со мной и когда собрались у водоема. Так было в Италии, когда я брился под сенью руин старинной салернской крепости. Отец тоже сильно возбуждался при большом скоплении народа. Однажды на каком-то собрании он сбросил кафедру в оркестровую яму.

Так или иначе, приложив руку к груди, я заревел по-бычьи. Народ буквально сходил с ума от восторга. Должен признаться, что ответные крики и топанье ног были как тарелка супа голодному. Так вот что испытывают люди, живущие на виду у общества. Я больше не удивлялся тому, что Дафу оставил цивилизованный мир ради того, чтобы сделаться королем. Кому не хочется быть вождем даже небольшого племени? (Срок расплаты за благоденствие был далеко. Дафу пользовался любовью и уважением многочисленных жен и всего народа.)