Ковчег для Кареглазки (СИ) - Наседкин Евгений

— Пора, — сообщил полковник, махнув группе военных, сосредоточенных в сторонке. — Отряд готов, время начинать. Не вижу смысла здесь задерживаться.

Сидоров и трое солдат — мое сопровождение на всякий случай.

Горин пошел к вертолету, а я напоследок взглянул на его жену, чтоб набраться воодушевления. Сейчас она была единственным, что сглаживало весь негатив. Обычно она ходила в платьях и юбках, даже невзирая на холод или сырость — я успел это подметить. Ансамбль традиционно дополнялся колготами разной плотности — вот это уже регулировалось в зависимости от погоды и температуры. Сегодня же она изменила своему правилу — она была в кожаных штанах типа леггинсов, в короткой бронзово-коричневой куртке и в черных лакированных сапогах на низкой подошве.

Кареглазка встретилась со мной взглядом — и я сделал вид, что мысленно раздеваю ее. Покраснев, она махнула рукой на школу.

— Удачи, Гриша. Принеси его нам — ты сделаешь хорошее дело.

Тысяча викрамов! Вот только не нужно рассказывать о благородстве, — не ответил, но подумал я, поковыляв к школьному крыльцу, где солдаты рассматривали снаряжение. Кажется, там была лебедка, хотя я не уверен — если бы я во всем этом разбирался, то цены мне не было бы. Над солдатскими головами кружили вороны, и мне это показалось недобрым знаком. Подошел Сидоров, гадливо смяв конопатый нос в идиотской ухмылке, и я повел их внутрь.

****

Другого пути в подвал я не знал, поэтому шел по тому самому коридору, где и произошло вторжение краклов. Там, где погибли Саня Щербинин и Семен Иваныч. Сам коридор находился во внутренностях здания и не имел естественного освещения. А потому, освещался он единственно нашими фонарями, превращавшими его в жуткий тоннель. В проходе валялись поломанные козлы и доски, стены были испещрены пулями и осколками, на полу темные пятна от крови, а в конце — расстрелянная покореженная дверь. Но трупов не было — ни наших, ни трескунов.

Чем ближе к двери, тем страшнее, хоть солдаты и дышали мне в затылок. У лестницы я замешкался, поняв, что исполнилось мое дурное предчувствие — подвал действительно был без окон, а значит, и без солнечного света. Гиблые ямы, так прозвал эти места Калугин. Именно в таких подземельях спят краклы, хотя вряд ли, что сейчас они как раз здесь.

— Проходи, — сказал я Сидорову, «поощрительно» положившему лапу на мое плечо. Я бы предпочел пропустить его вперед. — Дипломат там. Прямо и направо. За панелью щитовой.

— Босс сказал, чтоб ты шел впереди, — лейтенант встряхнул бородой. — Сам спрятал, сам и вернешь.

— Что за бред? Горин сказал? — я водил фонарем в разные стороны, выхватывая светом подполье, железные ступеньки и хлам слева — парты, стулья, шкафы. — Никакой благодарности. Я сберег этот дипломат, а взамен получил тупость в человеческом облике.

Кто-то из солдат хихикнул сзади. Петров, кажись. Но Сидоров был непоколебим — это была еще одна черта характера, идеально сросшаяся с глупостью.

Если этого не избежать, то лучше выполнить задачу быстрее. Ступени поскрипывали, нагоняя саспенс, и вскоре ноги достигли бетонного пола. Сзади вереницей спускались вояки.

Воняло сыростью, резиной и пластмассой. Мои шаги были осторожными и почти беззвучными — все-таки, гиблая яма. Сидоров отстал, освещая дальние стены и сложенный возле них хлам — на нем была видеокамера, передававшая в реальном времени изображение и звук.

Я почти добрался к щитовой, когда лейтенант охнул и остановился. Я вполоборота глянул, где застыл луч его фонаря. В ближайшем правом углу колыхались головешки краклов, как вялое эскимо на палочках. Кажись, они дремали — даже потрескивания не было. Около десятка.

Душа ушла в пятки. Каждый шаг вперед приближал к ним. Любой шум, запах, дуновение могли пробудить их. И тогда… от ноги откатилась одна из многих валявшихся бутылок, и ударилась о сгнившее ведро. Твари прекратили раскачиваться.

— Сучий потрох! — вскрикнул один из солдат, идущих сзади, как раз увидев стаю.

Раздался щелчок, сопровождающий снятие автомата с предохранителя. Головешки зашевелились снова, но иначе — они просыпались. Глаза открылись. Спины потянулись вверх, выпрямляясь.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Я хотел, я мог еще рвануть назад, перебираясь через солдафонов, откидывая их набок и отдавая на поживу… спастись, не считаясь ни с чем. Вот только я знал, что так не получится. Мои враги были не только здесь, но и там, а смыться одновременно и от льва, и от коршуна — невозможно. Был единственный, хоть и рискованный вариант — и я доверился интуиции. А что еще я мог? Как я мог влюбить в себя Кареглазку, и отобрать ее у мужа? А что бы вы сделали?

Выдох произошел произвольно, и он же дал мне старт — прямо к щитовой. Сзади слышались проклятия, чей-то предсмертный вопль и оружейный залп. Вот она, дверца с нарисованным фаллосом. И красный дипломат! Целехонький, не тронутый ни одной грешной душой. Современная чаша Грааля, Ковчег Кареглазки…

Назад пути не было. Там — бойня. Если я только что покончил с собой, то зачем? А как же последний, самый важный трофей? Я обязан выбраться отсюда — к своей будущей девушке.

****

Подземелье наполнилось криками, стрекотом и стрельбой. Фонарь, прикрепленный к голове Сидорова, метался вправо-влево, как сумасшедший, выхватывая фрагменты ужасной мозаики.

— Кейс у выродка, — вслух проговорил Горин то, что Крылова и сама увидела на мониторе. — Молодец. Не ожидал такого от него.

— Да. Но смогут ли они отбиться от морфов? — она скосила глаза на мужа. — Как Менаев вынесет Ковчег?

****

Спереди оказалась какая-то гора мебели. Лучше рассмотреть я не мог, так как погасил фонарь. Это, конечно, не было гарантией неприкосновенности — трескуны легко могли учуять меня по запаху. Хотя поднятая пыль, дым и вонь позволяли отстрочить нашу встречу.

До выхода с подвала было метров 20–30, трудно сказать точнее. И они были непреодолимы. Солдаты матерились, отбиваясь от краклов, а те атаковали не напролом, естественно, не как пехота Наполеона — они скакали по подвалу, как огромные умалишенные блохи, периодически находя в обороне дыры, и врываясь в них. Только что раздался вопль еще одного бедняги и, насколько я понимал, Сидоров остался всего с одним бойцом. Сколько «клыков» потеряла стая, я не имел понятия — судя по прыгающим теням, их осталось еще предостаточно.

Из темноты рванул силуэт, и я разрядил в него дробовик. От отдачи все заболело. Пока доставал пистолет — еще одна тварь свалилась откуда-то сверху. Она клацнула челюстью совсем рядом, ее зубы прошлись по металлу дипломата, едва не цапнув меня за запястье. Я выстрелил в упор, разнеся упырю череп. Рядышком пронеслись два кракла.

Надо удирать. Я осознал, что солдаты здесь неспроста, а ради дипломата — этого их Ковчега. А я ведь его «носитель». Они прикроют меня любыми способами.

— Степан! Степан, я иду! — завизжал я. — Прикрой — у меня дипломат!

Присев и крича, что есть мочи, я расстрелял еще одного трескуна, пока Сидоров не откликнулся.

— Иди! По середине — мы прикроем!

Я рванул, хотя бегуном я был так себе, особенно из-за хромоты. Не успел я добежать до лейтенанта, как последний солдат исчез в груде мусора, увлеченный тварью.

Сидоров все еще заливал подвал свинцом, когда я услышал сзади стрекот и в подкате нырнул вниз, проехав и кувыркнувшись метра на два. Сам в шоке, как смог. Степан оказался сзади и начал отступать к выходу — в мою сторону. Я стартовал, но не проскочил и пары шагов — автомат лейтенанта смолк. До лестницы оставалось метра четыре…

****

Столп света рассеял темень: Сидоров копошился в подсумке, ища рожок с патронами, а рядом изготовились к прыжкам целых три твари. К счастью, им не дали сделать черное дело — вокруг меня засвистели пули. Степа выругался — ему оторвало ухо. А я ринулся к выходу. Чья-то рука подхватила меня, затаскивая выше и выше по лестнице, пока я не оказался в коридоре.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Я так и засел за луткой, уцепившись в дипломат. Мимо шли солдаты в защитном обмундировании и спускались в подвал. Сквозь выстрелы и взрывы слышались вопли, команды и стрекотня.