Обмен разумов (сборник) - Роберт Шекли

Три дня и три ночи пролежал Марвин в гробнице, и все это время у него беспрерывно текло из носа. Вся его жизнь, как при замедленной съемке, прошла у него перед глазами. На исходе третьих суток он воскрес и двинулся дальше.

В каком-то ничем не примечательном краю находились пятеро, и была им дана ограниченная, но несомненная способность ощущать. Одним из пятерых был, допустим, Марвин. Остальные четверо были манекены, стереотипы, наспех слепленные с единственным назначением – обогатить немудрящую исходную ситуацию. Перед пятерыми стояла проблема: кто из них Марвин, а кто – второстепенные фигуры, статисты.

Прежде всего встал вопрос о наименовании. Трое из пяти тотчас же захотели зваться Марвином, четвертый пожелал зваться Эдгаром Флойдом Моррисоном, а пятый потребовал, чтобы его называли Келли.

– Ладно, хватит, – сказал Первый начальственным тоном. – Джентльмены, может быть, хватит языки чесать, давайте в порядке очередности.

– Еврейский акцент здесь не поможет, – туманно изрек Третий.

– Слушай-ка, – сказал Первый, – а много ли смыслит поляк в еврейском акценте? Кстати, я еврей только наполовину, по отцу, и как я ни уважаю...

– Где я? – проговорил Второй. – Что со мной стряслось, о господи? С тех пор как я уехал из Стэнхоупа...

– Заткнись, макаронник, – цыкнул Четвертый.

– Я не Макаронник, меня зовут Луиджи, – мрачно ответил Второй. – Я жить на твоя великой родина с тех пор, как я маленький мальчик приехать из село Сан Минестроне делла Зуппа, нихт вар?

– Умойся, – хмуро сказал Третий. – Никакой ты не итальяшка на стреме, а просто-напросто второстепенная фигура, статист, да еще с ограниченной гибкостью, так что давай-ка заткни хлебало, прежде чем я проделаю с тобой одну штуку, нихт вар?

– Слушайте, – сказал Первый, – я человек простой, простодушный, и, если вам от этого станет легче, я отрекусь от своих прав на Марвинство.

– Память, память, – пробормотал Второй. – Что со мной приключилось? Кто эти видения, эти болтливые тени?

– Ну, знаешь! – возмутился Келли. – Это дурной тон, старина!

– Это есть чертовски нечестно, – пробормотал Луиджи.

– Призыв не есть созыв, – изрек Третий.

– Но я действительно не помню, – упорствовал Второй.

– Я тоже не больно-то хорошо помню, – сказал Первый. – Но разве я поднимаю из-за этого шум? Я даже не притязаю на звание человека. Если я наизусть цитирую Левитика, это еще ничего не доказывает.

– Святая правда! – взревел Луиджи. – И опровержение тоже ни шиша не доказывает.

– А я-то думал, ты итальянец, – упрекнул его Келли.

– Я и есть итальянец, но вырос в Австралии. История довольно странная...

– Не страннее моей, – сказал Келли. – Вот вы кличете меня Черным Ирландцем. Но мало кто знает, что детство и отрочество я провел в меблирашках Ханжоу и вступил добровольцем в канадскую армию, чтобы скрыться от расправы французов за помощь деголлевцам в Мавритании. Потому-то и...

– Пфуй, алор! – вскричал Четвертый. – Не могу молчать! Одно дело – подвергать сомнению мою личность, другое – чернить мое отечество!

– Твое негодование ничего не доказывает! – вскричал Третий. – Впрочем, мне все равно, я больше не желаю быть Марвином.

– Пассивное сопротивление есть форма нападения, – откликнулся Четвертый.

– Недопустимое доказательство есть все же доказательство, – парировал Третий.

– Не пойму, о чем это вы толкуете, – объявил Второй.

– Недалеко ты уйдешь со своим невежеством, – окрысился Четвертый. – Я категорически отказываюсь быть Марвином.

– Никто не может отказаться от того, чего не имеет, – ехидно вставил Келли.

– Я могу отказаться, от чего захочу, черт возьми! – пылко воскликнул Четвертый. – Мало того, что я отказываюсь от Марвинства; я еще отрекаюсь от испанского престола, поступаюсь диктатурой во Внутренней Галактике и жертвую вечным блаженством в Бахае.

– Отвел душу, детка? Упрощение мило моей сложной натуре, – сказал Третий. – Кто из вас будет Келли?

– Я, – сказал Келли.

– Ты хоть понимаешь, – спросил Луиджи, – что имена есть только у нас с тобой?

– Это верно, – сказал Келли. – Мы с тобой не такие, как все!

– Эй, минуточку! – сказал Первый.

– Регламент, джентльмены, соблюдайте регламент!

– Держи язык за зубами! – Держи голову в холоде!

– Держи карман шире!

– Так вот, я и говорю, – продолжал Луиджи. – Мы! Нам! Поименованные согласно доказательствам, основанным на догадке! Келли... будь Марвином, если я буду Краггашем!

– Заметано! – гаркнул Келли, перекрывая ропот манекенов.

Марвин и Краггаш ухмыльнулись друг другу в мимолетной эйфории пьянящего взаимоузнавания. Затем вцепились друг другу в горло. Стали друг друга душить. Трое нумерованных, лишенных природных прав, которых никогда не имели, встали в традиционные позы – позы стилизованной двусмысленности. Двое именованных, получившие индивидуальность, которую все равно присвоили бы себе самовольно, царапались и кусались, исполняли грозные арии и ежились, когда их обличали. Первый наблюдал, пока ему не надоело, после чего стал забавляться кинематографическими наплывами.

Это послужило последней каплей. Все декорации плавно, как жирный поросенок на роликовых коньках, укатились под стеклянную гору, только чуть быстрее. Вслед за дождем пошел снег, а за ним – два дурака. Платон писал: «Неважно, что ты там вытворяешь, важно, как ты это вытворяешь». Но потом решил, что мир еще не дорос до такой премудрости, и все стер.

Хаммураби писал: «Непродуманная жизнь не стоит того, чтобы ее прожить». Но он не был уверен, так ли это, и потому все зачеркнул.

Будда писал: «Все брамины – дерьмо». Но впоследствии пересмотрел свою точку зрения.

Они...

Схватились...

...не на жизнь, а на смерть, в титанической битве, которая, единожды разгоревшись, стала неизбежной. Марвин нанес Краггашу удар под ложечку, затем снова нанес удар – в нос. Краггаш проворно обернулся Ирландией, куда Марвин вторгся с полулегионом неустрашимых скандинавских конунгов, вынудив Краггаша предпринять на королевском фланге пешечную атаку, которая не могла устоять против покерного флеша. Марвин простер к противнику руки, промахнулся и уничтожил Атлантиду. Краггаш провел драйв слева и прихлопнул комара.

И бушевал кровавый бой на дымящихся болотцах миоцена; какой-то муравейник оплакивал свою матку, а Краггаш кометой непроизвольно врезался в солнце Марвина и рассыпался мириадами воинственных спор. Но Марвин безошибочно отыскал бриллиант среди сверкающих стекляшек, и Краггаш свалился вниз, на Гибралтар.

Бастион его пал в ту ночь, когда Марвин похитил берберийских обезьян, а Краггаш пересек Северную Фракию, упрятав чужое тело в чемодан. Его схватили на границе с Фтистией – страной, которую Марвин наспех выдумал.