Господин 3. Госпожа (СИ) - Князева Мари

— Грязный шакал! — взревел Рустам. — Говори, если не хочешь, чтобы я начал пытать твоих детей у тебя на глазах!

Я сдержал горькую усмешку: пытать детей! И этот человек называет себя верующим. Не знаю ни одного бога, который прощал бы такое своей пастве… Однако ответить нужно, пока мой хозяин окончательно не слетел с катушек от своей слепой ярости:

— Какой смысл говорить? Ты всё равно убьёшь их…

— Но если ты перестанешь упрямиться и расскажешь всё как есть, я убью всех вас быстро и без мучений.

— Чего стоит твоё слово, негодяй? Предатель, братоубийца!

— Ах ты, облезлая крыса!

Снова пискнул бич и огрел меня по искромсанному боку. Я невольно застонал сквозь стиснутые зубы и снова прикрыл глаза, чтобы не видеть эти малиновые круги, но они, к сожалению, никуда не делись.

— Говории! — зарычал Рустам, но я лишь покачал головой в ответ.

Даже если бы он смог дать мне гарантию, что Надия и дети не пострадают, я всё равно ничего не сказал бы ему. Я просто не смог бы дальше с этим жить. К счастью, тело не выдержало, и сознание моё померкло, а вместе с ним и невыносимая боль.

ЕВА

Дальхот оказался прав. Рустам вернулся в дом ещё до обеда и немного повременив, вызвал меня в кабинет.

Я всё утро думала над просьбой Дальхота и пришла к выводу, что не вправе отказаться выполнять приказ Зойры. Нам нужно объедениться, действовать вместе. Петя не отвечал на мои сообщения. К мужу меня не пускали. Сказали, что ему запрещены контакты с родственниками.

Всё это был словно один нескончаемый кошмарный сон. Невероятный, необъяснимый… Мой Терджан и я — мы никому не мешали, никого не трогали. Просто были счастливы вместе. За что нам такое наказание? Я готова буквально на всё, чтобы вызволить его из этой беды…

Вдобавок ко всем печалям меня одолевало дурное самочувствие: постоянная тошнота, головокружение, и в животе будто поселился маленький червячок, что грыз меня нещадно. Я решила, что это присутствие Рустама так отрицательно влияет на меня. Отравляет.

Чтобы хоть немного выдохнуть и отвлечься от мрачных мыслей, я села за перевод с польского.

Дневник пани Беаты

12 июня 1968

Со мной произошло нечто абсолютно невероятное. Если бы в моей пустой башке осталась хоть капля мозгов, я бы не писала сейчас в этот дневник, а… летела домой. К маме, папе и многочисленным сёстрам. На родину. В Польшу.

Но, похоже, эта пустая бессмысленная жизнь в плену полностью лишила меня разума…

Сегодня утром господин пришёл ко мне сам — нет, не целовать и обнимать. Лицо его было так… мрачно. Не знаю, чего в нём было больше: гнева или печали, но он взял меня за руку и вложил в неё какие-то бумажки. И повёл по коридорам к выходу. Я увидела солнце и зелень впервые за долгое время. Чуть не ослепла, но меня вовремя усадили в автомобиль и повезли по улицам. Я никогда не видела улиц этой страны, а она оказалась красивой. Вычурные здания, деревья и цветы, бездонное сияющее небо…

Мы остановились у большого представительного здания с английским флагом над входом. Английское посольство? Загадка.

Господин вышел из машины, обогнул её и открыл мою дверь. Подал мне руку, помог вылезти. А потом сделал приглашающий жест на лестницу.

Я? Туда? Но зачем? Однако, почуяв запах свободы, я послушно поднялась на крыльцо и вошла внутрь. Там меня встретили, забрали бумаги — те, что дал пан Насгулл. И уже через несколько минут всё объяснили, пользуясь английским языком, польским словарём и активной жестикуляцией.

Польского посольства в этой стране нет, но английское готово помочь мне вернуться на родину. Я поняла, что больше никогда не увижу своего хозяина. Своего мучителя. Рабовладельца и ценителя вокального искусства. Пана Насгулла.

Я кивнула сотруднице посольства и побежала назад — хотя бы проститься, хотя бы поблагодарить, хотя бы обнять его на прощание.

Он всё ещё стоял там, внизу лестницы, у автомобиля. Я быстро сбежала по ступенькам и так вышло, что угодила прямо ему в руки. Ударилась о его большое твёрдое тело, прижалась к нему, непроизвольно обвила мощную шею руками. Пробормотала:

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Thank you (Спасибо), — и зачем-то поцеловала.

Это была моя стратегическая ошибка. Может быть, не сделай я этого, так никогда и не поняла бы, что люблю его. Уехала бы домой и когда-нибудь забыла этого странного медведя, вышла замуж, нарожала детей… А теперь, боюсь, придётся нарожать их ему…

Он обнял меня так, так ответил на мой поцелуй, что невозможно было отстраниться. Я просто растворялась в нём, а он во мне. Мы стояли на лестнице английского посольства и целовались, как дураки. Как подростки. И я не могла уйти. Просто не было сил…

Глава 35.

ЕВА

Я так увлеклась переводом, что почти совсем отключилась от реальности и даже не сразу заметила, что в дверь стучат.

— Войдите! — крикнула, наконец осознав, что это за раздражающий звук мешает сосредоточиться на чувствах моей покойной свекрови.

Дверь открылась, на пороге возникла служанка:

— Госпожа, господин Рустам просит вас прийти в кабинет…

Отчего-то Сария казалась напуганной.

— Хорошо, я сейчас приду, — тяжело вздохнув, обронила я.

А моя служанка, похоже, испытала огромное облегчение и быстро выскочила за дверь.

Я глянула в зеркало — проверить, всё ли тело закрыто как следует от сальных взглядов шурина, и двинулась в указанном направлении.

Рустам поджидал в кабинете, сидя в кресле моего мужа. Это возмутило меня безмерно, но я ничего не сказала, помня наставления Дальхота. Выражение лица шурина было нечитаемо, что странно: обычно Рустам с трудом прятал сильные эмоции. Я занервничала.

— Вы хотели меня видеть? — холодно спросила я, не выдержав его молчаливого тёмного взгляда.

— О да, Ева, признаюсь, я всегда желаю видеть тебя, не только сегодня.

Я поджала губы и уставилась в угол. Его заигрывания были столь омерзительны мне, что приходилось подавлять физические спазмы в животе.

— Чем я так неприятен тебе? — невозмутимо принялся выяснять Рустам.

Он шутит? А чем он может быть мне приятен? Это намного более простой вопрос, на который есть элементарный ответ: ничем. Я молчала, борясь с приступами тошноты. Рустам не унывал:

— Всё дело в той моей попытке выставить тебя в дурном свете перед Халибом? Я ведь всё объяснил и извинился. Это был досадный промах с моей стороны, некрасивый и обидный, но просто ошибка. Понимаешь?

Гнев кипел во мне и прорывался наружу:

— А своё предложение стать вашей любовницей в обмен на жизнь мужа вы не считаете предосудительным?

— Это предложение я сделал тебе сегодня утром, а до того?

— Что — до того? — растерянно захлопала я глазами.

— Зачем ты нажаловалась мужу на нашу с тобой вчерашнюю встречу… в оазисе?

— Похищение, вы хотели сказать?

— Я сделал что-то предосудительное там?

— Вы меня обнимали…

— Серьёзно?

— …Насильно!

— И всё? — в его глазах вдруг появился стальной блеск.

— Я не понимаю, чего вы добиваетесь…

— Проверяю, как хорошо ты умеешь врать и изворачиваться. Развлекаюсь, так сказать.

Я ещё не знала, к чему он клонит, но в животе уже похолодело.

— Врёшь ты весьма посредственно, — усмехнулся Рустам, продолжая развлекаться. — Ну давай, Ева, скажи мне правду. За что ты меня так презираешь?

У меня просто не было сил бороться с ним и держать лицо. Оно всё искривилось от спазма, а по щекам потекли слёзы.

— Ну-ну… — забормотал шурин, доставая из кармана платок. — Вот этого не надо, я этого не люблю.

Он подал мне платок, но я не взяла — отёрла лицо рукавом.

— Ладно, — смилостивился Рустам, — не буду тебя мучить, раз ты такая нежная. Я знаю, что ты всё знаешь. Точнее, ты знаешь не всё, но важную часть. Скрывать остальное нет смысла. Питер был не единственным.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Показалось, что он выстрелил мне в сердце. Я покачнулась, и Рустам вскочил из кресла, чтобы меня подхватить.