Степная дорога - Дарья Иволгина

Виллин вернулся не один. С ним было несколько его соплеменников, таких же тонкокостных, изящных, легких. И таких же нежных и сострадательных. Но самое главное – он привез кирки! Где он добыл их? Побывал ли во глубинах ада, о которых волей-неволей вынужден был вспомнить Салих? Нашел ли там, где обиталище Крылатых? Об этом Салих так никогда и не узнал.

С привычной тоской обхватили руки железный лом. Память тела действует порой куда более властно, чем память разума и даже память сердца. Так ухватка всегда выдаст, к какой работе человек приучен.

А Салих приучен к кирке и лому. Что ж, вот и пригодилась выучка. В несколько приемов сокрушил верхний слой породы. Осторожней, напомнил он себе, там, внутри, живой человек. Насмерть перепуганная девушка.

Но и этому научили его Самоцветные Горы. Не просто разбить камень – так выкрошить породу, чтобы не повредить заключенные в нее драгоценные камни. А та, которую признали в народе самой красивой и самой благородной, – разве не драгоценнее она самого дорогого, самого превосходного самоцвета?

Того, что случилось потом, Салих не мог забыть до самого своего смертного часа.

Отвалился очередной камень, и прямо на Салиха уставилось бледное девичье лицо с широко раскрытыми глазами. И в этих глазах стояла смерть. Она отражалась в них, как в озерах. Выкрашенные серебряной краской брови лоснились, подведенные красным губы едва трепетали – только по этому признаку Салих и определил, что девушка еще жива.

Она задыхалась под тяжестью множества надетых на нее платьев. И каждое – не просто из плотного шелка или добротной шерсти. Нет, они были еще и расшиты камнями, золотыми бусами, тугими лентами, полосками меха, костяными пластинками.

Еще один взмах кирки – и открылась грудь девушки, почти раздавленная множеством ожерелий. Тут были и каменные, и золотые, и две витые гривны – явно взятые либо в бою, либо в обмен у кого-то из более северных народов. Руки, закованные по локоть в браслеты, как в кандалы. Пальцы, не сгибающиеся от множества надетых на них колец…

Перед глазами Салиха мелькали драгоценные камни, золото, дорогие одежды. С каждым новым ударом все новое великолепие представало свету.

– Это настоящая сокровищница, – прошептал Салих, оттаскивая в сторону последний камень. В голове у него мутилось. Одна мысль всплывала и тут же исчезала, уступая место другой, подобно сказочным дворцам, которые возводит волшебник по просьбе героя, – возводит и тут же рушит, чтобы создать новые, еще более прекрасные.

Девушка покачнулась и упала бы на острые камни, если бы виллины не подхватили ее. Тонкие сильные руки поддержали ее и бережно уложили на землю.

Салих отбросил кирку, без сил повалился рядом. Дыхание с хрипом выходило из его груди. Он едва удерживался от того, чтобы расхохотаться – яростно, неудержимо. Несметные богатства! Милосердные Боги, неужели судьба наконец-то обратила к нему свой благосклонный лик? Неужели теперь, после стольких беспросветных лет, настал золотой век? Можно отомстить, можно освободиться от давнего груза, можно… можно наконец стать счастливым!

Последняя мысль выскочила совсем уж неожиданно, и Салих поспешно отмел ее. Он плохо представлял себе, как может выглядеть счастье. Что это за зверь и в каких лесах он водится – этого Салих теперь уж и не ведал.

Он подавил нервный зевок и вдруг всхлипнул – сухо, без слез, одним горлом.

И тут новый звук заставил его забыть обо всем.

Спасенная девушка застонала.

– Она приходит в себя, – спокойно проговорила Алаха.

Но это спокойствие было только внешним. Девочка покусывала нижнюю губу и стискивала пальцы – все случившееся было слишком необычным, чтобы оставить бесстрастным даже ее, дочь и сестру вождей, своенравную избранницу Богов.

Виллины быстро, безмолвно снимали со спасенной одежды и украшения. На земле росла гора шелка, бархата, парчи, золотого и серебряного шитья, поясов, гривен, монист, ожерелий, браслетов, колец…

Наконец девушка осталась в одной рубашке. Под тонким полотном угадывалось совсем хрупкое гибкое тело. Лицо, когда с него стерли краску, оказалось по-настоящему красивым – той красотой, при взгляде на которую человек невольно думает: "Она станет матерью миловидных детей".

И все же при виде "невесты старика" Салих с удивлением понял, что – будь его воля – он вряд ли захотел бы ее в жены. В самых отдаленных, в самых дерзновенных своих мечтаниях совсем иной видел он и жену свою, и детей. Были они небольшого роста, темноволосы, скуласты, с широко расставленными глазами – вечно прищуренными под тяжелыми веками…

Виллины и Алаха о чем-то разговаривали. Вернее, пытались разговаривать. Девочка плохо понимала, чего они добиваются. Салих вдруг забеспокоился. Ему показалось, что вся эта гора драгоценностей вдруг исчезнет по мановению какого-нибудь злого духа. Или что Алаха отдаст все это виллинам. Маленькая госпожа или не понимала, какое огромное сокровище оказалось вдруг, по воле слепого случая, у нее в руках, или же готова была расстаться со всем этим из гордости.

Салих прикусил губу. Сейчас он готов был пойти на что угодно, лишь бы завладеть драгоценностями.

Но виллинов, похоже, мало интересовали золото и камни. Не беспокоились они и из-за шелковых одежд. Их тревожило одно: судьба спасенной девушки. Та уже распахнула глаза, в ужасе осматриваясь по сторонам.

Заметив рядом симуранов, она вдруг рванулась и закричала. Ее удержали, ласково, но настойчиво.

Алаха холодно усмехнулась, глядя, как обмякает пленница, как слезы подступают к ее глазам, как бурные рыдания наконец вырываются из ее груди.

"Святы Близнецы в обоих мирах! – прошептал Салих себе под нос. Он не верил в двухцветных братьев, как не верил, впрочем, ни в каких Богов, но сейчас вдруг, сам не зная почему, призвал их на помощь. – Благословенные Братья, что же нам делать? Что я сам, дубина бессердечная, делаю? Потерял голову, увидел золото – и забылся. Бедная девочка, ей сейчас похуже, чем мне тогда, в тот день, когда я, прикрываясь вашим именем, выбрался из Самоцветных гор…"

Он решил вмешаться. Встал, перешагнул через рассыпанное по земле золото. Опустился перед рыдающей девушкой на колени.

– Тише, тише, красавица, – проговорил он. – Будет тебе.

– Кто вы… кто вы… – повторяла она, задыхаясь. – Зачем, зачем… Старик прогневается…

– Старик и без того, небось, на вас гневается, – успокоил ее Салих. Он говорил нарочито грубо. – Вишь, придумали: хоронить заживо самую красивую девушку! Неужто такой он зверюга, этот ваш старик?

– Не богохульствуй… – прошептала девушка.

Салих только рукой махнул.

– Что нам теперь делать? – спросил он, толком даже не зная, к кому обращается – к своей госпоже, к виллинам, к себе самому или к Богам. – Взять ее с собой? Оставить у Крылатых? И как поступить со всем этим барахлом?