Викинги. Скальд - Николай Бахрошин

А вернулся – и сразу стал старше старцев, которым уже надоело таскать по берегу свои иссохшие кости…

Как водится, обитатели фиорда издали заметили возвращение драконов морских дорог. Едва высокие носы и мачты показались из-за горизонта, на берег набежали встречающие.

Когда корабли начали один за другим втыкаться килями в береговой песок, толпа хлынула к ним, радостно гомоня. Сами ратники, бросая весла, прыгали прямо в воду и шли навстречу, приветственно стуча о щиты мечами и топорами.

Это потом начнутся долгие застольные рассказы про свою и чужую доблесть, про погибших друзей и богатую добычу, взятую с кровью. Куда ходили, какие видели земли, с какими народами сражались, кто какие подвиги совершил, – все это неоднократно будет вспоминаться долгими зимними вечерами. Пока же – родители видели возвращающихся детей, жены – мужей, а те, кто не находил взглядом мужа или отца, метались по берегу, как растревоженные чайки.

Проталкиваясь через встречающих, Сьевнар крутил головой, ожидая вот-вот увидеть голубые глаза, веселую улыбку и задорно вздернутый носик с россыпью чуть заметных веснушек.

– Сангриль высматриваешь? Так не смотри, воин, не увидишь. Она больше не ждет тебя, у нее есть, о ком позаботиться. У нее теперь муж есть! – сказал ему прямо в ухо кто-то из стариков, он даже не разобрал, кто.

Сьевнар все еще улыбался, застыл в улыбке лицом, еще не понимая, что в сердце уже воткнулась ядовитая стрела.

Как не ждет? Какой муж? Это что, шутка такая? – недоумевал он. Странно слышать такие глупые шутки от старого человека. Ему, убеленному снегами времени и украшенному почетными шрамами, тем более не к лицу ребячьи розыгрыши.

Нет, не шутка, не до шуток тут, воин! Если хочешь слушать плохое – слушай сразу и не перебивай…

Самое удивительное – ничего вроде бы не случилось. И небо не треснуло на куски, не посыпалось в море, и земля не расступилась под его подошвами, и ядовитый Ермунганд, Мировой Змей, не всплыл из волн, заслонив собой горизонт. Все было как обычно – смех, шум, гомон, брань, радостные приветствия, горестные вскрики не дождавшихся. Настолько обычно, что он никак не мог поверить в свою беду.

Никто даже не замечал, что он уже умер, что слова-стрелы отравили его черным ядом.

Не ждет…

«И что теперь делать, как жить? – думал он впоследствии, сидя в одиночестве на темном берегу моря. – Бросить все? Уйти куда глаза смотрят? Найти себе другого ярла?»

Конечно, никто бы не осудил его, если бы он не стал вызывать Альва Ловкого на поединок, а просто ушел. Мудрые старики, давно отгоревшие в желаниях, знают, какая цена завтра будет тому, что сегодня кажется самым важным. На дороге Одина воина ждет немало славных дел, и стоит ли умирать из-за девки? – так они рассуждают.

Уйти…

А как оставить Сангриль, как смириться с тем, что не увидишь ее даже издали, никогда больше не услышишь ее звонкий голос, не залюбуешься прядью золотистых волос, мимолетно взъерошенной ветром?

Расстаться с ней окончательно, навсегда? А где найти столько сил?

6

Утро только начиналось, когда Сьевнар вышел из владений ярлов и скорым шагом, едва не подскакивая от нетерпения, направился к хуторам борнов.

Небо выдалось ясным, утро – холодным, прозрачный ледок ночных заморозков похрустывал под ногами, пятна седого инея блестели на пожухлой траве. Вкусное утро, бодрящее.

Сьевнар полной грудью вдыхал холодный воздух, выдыхал вместе с ним остатки липкого, вонючего перегара и с удовольствием смотрел в прозрачное небо, смотрел на пожелтевшие склоны, где только сосны и ели все еще хранили густую зелень ушедшего лета, словно побившись об заклад с наступившими холодами.

Зеленое, желтое, красное. И серо-блестящая гладь спокойного моря, и бескрайняя синь неба над головой. Чистое, хорошее утро! И он чувствовал себя так же легко и чисто, словно спала с глаз вязкая, мутная пелена, а невидимые железные обручи, теснившие грудь, разжались и лопнули. Почти как прошлой зимой, когда оправлялся от затяжной болезни и начал выходить из дымного домашнего тепла во двор. Смотрел и просто дышал, любуясь красотой мира.

И Сангриль тогда была к нему ласковой, еще не прятала глаза в сторону, кольнуло в груди, отдаваясь привычной, ноющей болью.

Впрочем, это все вздор, ошибка, нелепица! – тут же поправил он сам себя. Все, что теперь происходит с ним, с ней – одна большая нелепица! Не может быть, чтоб она предала его просто так! – неожиданно понял он вчера вечером, сидя на берегу темного моря.

Эта мысль разом сорвала его с камней, заставила быстро ходить и напряженно думать.

Конечно – не может быть! Она не могла… Просто не нужно было сразу впадать в отчаянье, горько тешить обиду, застилая глаза крепким пивом. Для начала – разобраться хотя бы! Это он тоже отчетливо понял. Просто есть то, чего он не знает, что-то случилось, а он – не знает…

Но все это вздор – что бы ни случилось! Нужно только поговорить с ней, только встретиться и поговорить откровенно, с глазу на глаз. Нужно понять, объяснить, напомнить, как он ее любит. И как она любила его, какими глазами смотрела, как дышала с ним одним дыханием!

Почему она все забыла, как будто заснула и не проснулась? Может, толстый ярл Альв напустил на нее колдовство вредных троллей? – догадался воин. Тогда он, Сьевнар, разорвет, растопит холодное колдовство горячими словами и объятиями.

Потом? Сьевнар не слишком задумывался, что будет потом. Главное – они опять будут вместе. А дороги Мидгарда открыты для всякого, кто имеет смелость по ним ходить, так говорят. Наверное, они убегут, держась за руки. Он, к примеру, пойдет в дружину к какому-нибудь далекому ярлу, а она будет ждать его из походов, нянча толстощеких, голубоглазых детишек и поддерживая огонь в очаге…

Эта сладкая картина вдруг представилась ему так отчетливо, словно уже стала явью. Вот оно – счастье! Близко же, совсем рядом!

Накануне за общей трапезой Сьевнар услышал краем уха, что следующим утром Сангриль собирается навестить дом отца, проведать родителей и сестер, отнести подарки, похвастаться новыми украшениями и нарядами жены владетеля фиорда. Он сразу сообразил, что это знак богов. «Не теряйся и не скули, воин! – говорят ему боги. – Хотел случай – получи его! Подстереги ее! Убеди, напомни, расколдуй…»

Теперь главное – перехватить, не разминуться с ней.

От поместья ярлов Ранг-фиорда к хуторам борнов издавна шло две дороги. Одна, широкая, натоптанная, наезженная повозками, укрепленная в топких местах камнями и жердями, стелилась по равнине, делая долгий крюк в обход прибрежных гор. Вторая, узкая, едва заметная, проходила напрямик через лес и горы. С ношей идти по ней тяжело, слишком петляет тропа, взбираясь на крутизну и тут же стекая вниз, повозка – тем более не пройдет, но пеший путник, выбрав ее, может дошагать гораздо быстрее.

Две дороги – какую выберет Сангриль?

Вот и метался теперь, мерил шагами горы. Нарочно выскочил спозаранку, ждал ее, любимую и единственную, чувствовал, как снова бурлит в жилах кровь, как сами собой рождаются внутри горячие, проникновенные слова, складывающиеся в долгие, убедительные речи.

Нет, не может она не понять, не сможет не вспомнить! – верил Сьевнар. И надежда сразу вернула ему жизнь и силы, которых, казалось, уже не осталось.

Так по какой дороге пойдет любимая – по долгой, обходной или напрямик? Сьевнар никак не мог сообразить этого, и злился на себя, на собственную нерасторопность, и рыскал по лесу, стараясь держать под наблюдением сразу обе.

И все-таки, едва не пропустил ее…

– Сангриль!

Сьевнар, тяжело дыша, догонял Сангриль по лесной тропе. Пока он скакал как испуганный заяц, она, оказывается, ушла далеко вперед. Еще бы чуть-чуть, и совсем ушла…

– Сангриль! Постой! Подожди меня!

Она обернулась. Увидела, что это он, Сьевнар, догоняет ее, и, как показалось, сморщила вздернутый носик.

Лицо – белее обычного, веселые крапинки веснушек совсем не видны. Значит – припудрила дорогим порошком арабов, который продают в Хильдсъяве за золото почти по весу.

«Зачем, милая? Неужели настоящая красота нуждается в каких-то добавках?»

Конечно, она принарядилась ради встречи с родителями и сестрами, видел Сьевнар. Длинный, синего заморского сукна фельдр с пуговицами по бокам, украшенный тонкой вышивкой золотыми нитями и подбитый серебристым мехом. Маленькие сапожки тонкой кожи, перетянуты по щиколотке ремешками. Широкий, расшитый пояс плотно обхватывает плащ на тонкой талии. На поясе в специальные колечки вставлены разные женские мелочи и большая связка ключей, как отличительный знак замужней женщины и хозяйки дома. Вольные золотистые волосы тоже по-женски, не по-девичьи, забраны полотняным платком, с надетым поверх него золотым, витым наголовником. У ворота – золотая застежка с крупным багряным камнем, на груди, поверх сукна, ожерелье из маленьких золотых листиков. Даже пуговицы – и те серебряные, мысленно отметил он.