Друг-апрель - Эдуард Николаевич Веркин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Чугун ойкнул, скрючился, прижал к лицу ладони, из-под пальцев показалась кровь.
— Так его! — Тюлька торжествующе заверещал. — Так! Бей!
Аксён пнул еще несколько раз и отступил. Чугун помотал головой и поднялся на ноги.
— Хорошо помахалися, — поморщился он. — По-братски. Скоро Тюлькан подрастет, тоже к нам присоединится…
— Не буду я с тобой драться! — заявил Тюлька. — Сам с собой дерись!
— Он не будет с тобой драться, он тебя отравит, — ухмыльнулся Аксён.
Чугун сплюнул кровь и вытолкнул в ладонь треугольник зуба. Поглядел бешено.
— Отравлю, — подтвердил Тюлька. — Ртутью. Я уже градусники начал копить!
— Не сдохни только раньше времени, — буркнул Чугун. — Доходяга…
Он присел и стал медленно завязывать распустившийся шнурок. Бормотал что-то про братьев Карамазовых, плевался кровью, шнурок не завязывался, Чугун остановился.
— Вот урод… — разочарованно прошептал он.
— Сам урод! — крикнул издали Тюлька.
Чугун бросил шнурки и выпрямился.
— Значит, все-таки продолжим? — усмехнулся Аксён.
— Родственнички… — Чугун плюнул. — Сволочь, пиво увел. Ну, надо же…
Аксён оглянулся. Возле колодца пребывал Тюлька, авоська же с пивом растворилась. И дядя Гиляй тоже. Он припомнил, что и во время драки его видно не было, хорошее это качество — уметь вовремя раствориться. Дядя явно был специалистом.
— Это не я! — тут же заверил Тюлька. — Я не брал!
— Заткнись, баран мелкий… Я бы вас всех…
Чугун задохнулся. Он был так глубоко потрясен дядиной подлостью, что даже не выматерился.
— Так тебе и надо.
— Так и надо… Во семейка, во симпсоны, блин, жизнь удалась… Уроды, один хуже другого…
Чугун вытер руки о рубашку.
— Если бы не Верка, я бы этого Гиляя уже тридцать раз выгнал… — сказал он. — А она хнычет: «Он на папку так похож, он на папку так похож…» Тошнит просто… Чего смотрите, обезьяны?
— Сам обезьяна! — огрызнулся Тюлька. — Бабуин!
— Ага, обезьяна… А Волковы-то ваши не приехали. А уже первое апреля, поздравляю, балбесы!
Чугун показал двойной «фак» и направился к лесу, Аксён подумал искать дядю, похищение пива не должно остаться безнаказанно.
— Какое сегодня? — осторожно спросил Тюлька. — Уже апрель, что ли? Я думал, тридцать первое еще…
— Давай домой, — ответил Аксён. — Тучи какие-то, холодно. Печь затопим, кашу сварим, может…
Они вернулись в дом. Матери не было. Аксён попробовал вспомнить, была ли она вчера, но не получилось, кажется, она собиралась куда-то. А может, и не собиралась. И какой сегодня день, тоже не вспомнил, то ли март, то ли апрель, а на календарь смотреть не стал, взялся за печь.
Печь не разжигалась, Аксён промучился почти час. Распсиховался, забил дровами под завязку, даже ногами запихивал, сунул ворох «Светлой Силы», она лучше всего растапливала, но не помогла даже «Светлая Сила». Только дым.
— Жаль, «Оракула» нет, — вздохнул Тюлька. — Он как бензин горит. Или «Губернские Ведомости». Ты трубу прожги…
— Сам прожигай. — Аксён бросил спички. — Надоело… Чай пить будем. С сушками.
Они долго пили чай, Аксён замачивал в стакане сушки, а Тюлька ел сахар ложкой. Потом Аксён ушел к себе, задернул на дверях занавеску, сел за стол.
Тюлька взялся возиться с печкой, гремел дровами.
Аксён достал бумагу и стал писать письмо.
Как только сел за стол, сделалось еще холоднее, даже пар изо рта повалил. Ноги озябли, и он спрятал их в валенки, хотел перчатки еще надеть, но в перчатках не ворочались пальцы, пришлось так.
Это было очень важное письмо, главное письмо, он хотел написать его уже давно. Год назад, потом полгода, потом тогда, зимой. Потому что сказать было тяжело, не получалось совсем, он боялся, что и сейчас не получится.
Никогда не получится, как ворон каркнул. Никогда. Страшное стихотворение, а в голове вертится. И змея с календаря улыбается.
Тетрадь в клеточку, вырвал листок. Подумал, что на таком писать письмо нельзя. Ленты для кардиограмм, розовые и бесконечные. Много, еще три ящика, как-то раз, совсем давно, в поликлинике выдали зарплату за полгода натурой. Кому-то достались стулья, кому-то кровельное железо, врачи получили спиртом, матери перепала бумага.
Ленты оказались не так уж и бесполезны. Ими были оклеены стены в зале и на кухне, они прекрасно шли на растопку печи, вместо туалетной бумаги тоже использовались частенько. Ульяна у него в гостях не была ни разу — Аксён следил за этим особенно, поэтому вряд ли узнала бы бумагу.
Аксён раздышал ручку, нарисовал пару звездочек и вывел: «Привет, Ульяна!»
Как тогда, ну, когда он ей сказать собирался. Ничего не идет в голову. Чувствовать чувствуется, а как написать…
«Моя жизнь очень изменилась», — написал Аксён.
Надо написать. Как он ждал апреля. Как Тюлька ждал апреля. Как бесконечен был каждый день. Как все отодвинулось и тошнотворно замедлилось, даже и кровь, как перестал чувствоваться вкус, съежился до кислого и соленого. Как хотелось кричать, а когда не хотелось кричать, то хотелось спать, потому что каждый день был бесконечен.
«Я много думал про нашу последнюю встречу».
Тут Аксён придумал, что надо написать про ворона. Что это не в стихах ворон прилетел, а на самом деле. Прилетел, уселся нагло и смотрел, а он сам перевернуто отражался в черном глазу…
Это была отличная мысль. Аксён зачеркнул про последнюю встречу и собрался про ворона, но не успел, поскольку в дверях нарисовался Чугун, просунул сквозь занавеску голову.
Аксён отгородил написанное локтем, Чугун сказал:
— О!
— Что надо?
— О, блин, Лермонтов! — Чугун хлопнул ладонью по стене. — Чего, брателло, пишешь оперу?
Он покачивался. Даже качался. Поперек шеи тянулись две свеженькие царапины, похоже, что от ногтей. Наверное, Руколова его задушить хотела. Покачивался он, конечно, не от этих царапин, пьян просто был. Нажрался. Быстро и эффективно, умел.
— Ну как? — поинтересовался Аксён. — Застал дизельщика?
— Нет никакого дизельщика, — Чугун потрогал шею, — нагнал ты, Аксель. Да я и так знал, что ты гонишь…
— Что надо-то, убогий? — спросил Аксён. — Бабла нет, и не дам, займи у дяди.
— Бабла… — Чугун хлюпнул носом. — Да у меня у самого…
Он сунул руку в карман, выгреб кулак денег.
— Вот… — Чугун потряс. — Вот они…
— Велосипед, что ли, у Руколовой пропили? — поинтересовался Аксён.
— Тебя пропью! — Чугун злобно спрятал деньги обратно. — Я вообще не пью!
— Вали отсюда, мешаешь…
Чугун щелкнул языком.
— Ну да, ну да, мешаю… Волчихе своей строчишь?
— Вали, говорю! — Аксён стянул валенок, швырнул не глядя.
— Да… — Чугун устроился в койке Тюльки. — Сегодня отличная погода… Снег собирается. Знаешь, а у меня тоже вот была такая
