Первый после бога - Михаил Ахманов

– Глубина сорок три фута, сэр! – выкрикнул Мэт Уэллер.

– Спустить паруса, – распорядился первый помощник. – Белл и Сазерленд, к якорям! Бросать по моей команде!

Волны с шумом катили на берег, покрывая гальку белым кружевом пены, тут же таявшим на камнях. С утесов свисали буро-зеленые бороды лишайников, в лесу за скалами щебетали птицы, и им вторили чайки, метавшиеся над темной водой. Солнце, уже перевалившее зенит, казалось неясным призраком за пеленою туч, что громоздились на западном небосклоне. Было ветрено и прохладно; тучи, надвигавшиеся с океана, сулили дождь – возможно, сильное волнение или бурю. Но «Амелия» уже нашла надежную гавань; бриг неторопливо двигался к берегу, его паруса были плотно увязаны на реях, экипаж замер у шлюпок, поглядывая на твердую землю с опаской и вожделением. Остров Мохас приветствовал их птичьими трелями, рокотом волн, шелестом деревьев, но в этом хоре не было человеческого голоса. Впрочем, Питер Шелтон полагал, что за ними следит не одна пара глаз.

– Двадцать футов глубины! – доложил Уэллер, вытягивая линь с грузом.

До берега было рукой подать – примерно сорок ярдов. Первый помощник бросил взгляд на капитана, Шелтон кивнул, и тут же раздались слова команды:

– Отдать носовой якорь! Отдать кормовой якорь! Том, Дик, шевелитесь! Живее, черти!

Загрохотали цепи, корабль вздрогнул и, слегка покачиваясь, замер на темных водах бухты.

Индейцы пришли в тот же день, ближе к вечеру. Солнце еще висело над скалами, команда «Амелии» еще не успела разбить бивак, еще кипела в котлах похлебка, и Райдер Мур, прохаживаясь с важным видом у костров, пробовал варево и добавлял соли и перца, когда из зарослей выступили вооруженные копьями мужчины. Их было с полсотни, но Шелтон заметил колыхание ветвей позади отряда – там, очевидно, скрывались лучники. Что до копьеносцев, то они были мускулистыми и рослыми, в набедренных повязках из кожи, позволявших разглядеть сложную татуировку на груди и предплечьях. Эти люди не походили на краснокожих, обитавших в Панаме, устье Ориноко и других местах, где доводилось бывать Питеру Шелтону; он решил, что они крупнее и сильнее туземцев из тех племен и явно более искусны в обращении с оружием. В их глазах не читалось страха или опаски, они смотрели на пришельцев настороженно, но копья держали остриями вверх. Многие наконечники были железными, сделанными из ножей, другие – каменными или костяными.

Кивнув Мартину, Шелтон твердым шагом направился к середине шеренги, к сухощавому пожилому воину в пышном уборе из перьев грифа. За спиной капитана Батлер строил экипаж, негромко давая наставления: тесаки не вынимать, из мушкетов не целиться, но держать их наготове. С корабля, где остался боцман с пятью моряками, долетел характерный скрип – там разворачивали восьмифунтовое палубное орудие.

В пяти шагах от воина в перьях – очевидно, вождя – Шелтон и Кинг остановились. Капитан вытащил из-за пояса пистолеты и положил их на землю. Затем расстегнул ремень с тесаком и кинжалом, бросил его рядом с пистолетами и вымолвил на искаженном испанском:

– Приходить с миром. Просить: остаться на остров, пока соленая вода не будет снова тихой. Тогда плыть дальше.

Черты вождя были бесстрастны. Заметив это, Питер добавил:

– Мы не испанцы. Другой народ, совсем другой.

– Не испанец? – произнес аравак с гортанным акцентом. – Кожа белая, волос на лице, но не испанец?

– Нет, – подтвердил капитан. – Испанец наш враг.

За спиной вождя стоял человек, не похожий на других воинов. Он был на голову ниже рослых араваков, безоружен и стар – вероятно, ему исполнилось не меньше семидесяти, и годы прорезали морщины на его лице. С плеч старика спадала накидка из хлопковой ткани, но грудь была открыта, и на коже Шелтон не увидел татуировок. Его черты тоже казались другими, более утонченными – маленький рот с узкими губами, прямой нос, впалые щеки. Местный колдун, мелькнула мысль у Питера, колдун и, скорее всего, не аравак.

Старец коснулся руки вождя, затем показал на моряков с «Амелии» и что-то произнес. Кивнув в знак согласия, вождь снова заговорил на испанском:

– Пусть они поют. Твои люди. Пусть поют.

Питер переглянулся с Мартином. Они оба были в недоумении.

– Поют? Что?

– Бог белых людей любит песни, – уточнил вождь. – Пусть поют.

Повернувшись к Батлеру, капитан спросил:

– Ты знаешь какой-нибудь псалом, Дерек?

– По крайней мере, два или три, – ответил его помощник. – На старости лет я сделался очень богомольным.

– Пой, что вспомнится, а команда пусть подпевает.

– Разрази меня гром! Это еще для чего?

– Индейцы хотят послушать. Пой! Вдруг ты обратишь язычников в христианство.

– Это было бы великой заслугой перед Господом, – произнес Батлер и перекрестился.

Краем глаза Шелтон заметил, что вождь и старец в накидке внимательно следят за разговором. Знакомы с английским?.. Нет, вряд ли; на их лицах он не прочел понимания. Они внимали звукам чужого языка так, как слушают мелодию.

– Господь – Пастырь мой, – заревел Батлер, – я ни в чем не буду нуждаться!

– Он покоит меня на злачных пажитях и водит меня к водам тихим, – подхватил хирург. – Подкрепляет душу мою, направляет меня на стези правды ради имени Своего…

Запели и другие – сначала Костакис, а за ним еще дюжина мореходов – в основном жители Порт– Ройяла, из старого экипажа «Амелии». Их резкие грубые голоса не походили на церковный хор, искусства им явно не хватало, зато пели с воодушевлением. Над водами бухты и каменистым берегом неслось:

– Если я пойду и долиною смертной тени, не убоюсь я зла, потому что Ты со мною; Твой жезл и Твой посох – они успокаивают меня.

Ты приготовил предо мною трапезу в виду врагов моих, умастил елеем голову мою; чаша моя преисполнена.

Так, благость и милость да сопровождают меня во все дни жизни моей, и я пребуду в доме Господнем многие дни.

Мно-огие дни![29]

Псалом отзвучал. Старец, не похожий на аравака, внезапно выступил вперед, приблизился к Шелтону и положил ладонь на его плечо. У него были странные глаза – не черные, не карие, а скорее, густого янтарного цвета.

– Ты не солгал – вы другие белые, не испанцы. Возможно, те, кто приплыл на этот остров в старину. Говорят, среди них были люди со светлыми волосами, вот такими.

Старик показал на Мартина. Его испанский был настолько хорош, что Шелтон даже не уловил акцента. И речь его не походила на невнятный простонародный говор – он произносил слова четко, подобно священнику или образованному кабальеро.

Питер в изумлении приподнял брови.

– Ты поверить? Мы пели, и ты поверить? Но почему?