Психология вредных привычек - Ричард О’Коннор

Здесь речь идет о потребности в любви, уважении или ограничениях, деформирующих «непроизвольное Я». А страх часто приобретается с опытом в ситуациях, когда «непроизвольное Я» не справляется с деструктивными импульсами. Глубоко запрятанные ощущения пустоты или заброшенности переживаются как постыдные и могут выражаться только символически. Любви и уважения в настоящем времени оказывается недостаточно, чтобы компенсировать внутренний надлом и чувство собственной неполноценности. Во взрослой жизни таких индивидуумов люди, предлагающие им любовь и уважение, вызывают только раздражение или отторжение, поскольку такое внимание лишь разжигает осознание основного надлома – а дальше стыд снова преобразуется в гнев. И любой, пытающийся установить ограничения или внешний контроль, становится мишенью их ярости.

Любой, кто хоть когда-нибудь имел дело с людьми, которые действительно не в состоянии контролировать себя (дети с дефектом поведения или психически неустойчивые взрослые), знает, что большинство из них быстро успокаиваются, когда их сдерживают или останавливают. Неполноценность таких личностей выражается в отсутствии внутренней системы контроля; вместо этого их обуревают чувства, которые они немедленно отыгрывают. Похожие паттерны можно видеть у младенцев, утомленных или пораженных фрустрацией. Вы берете их на руки, и через несколько минут малыши успокаиваются. Дети нуждаются во внешних ограничениях; эти ограничения составляют основу их чувства безопасности, благополучия и любви. Им нужно говорить о том, что недопустимо, и постоянно обозначать эти границы. Точно таким же образом при постоянной практике самоконтроль запечатлевается в мозгу. Под большим стрессом любой может утратить такую способность, но в этой главе мы обсуждаем людей, требующих ограничений, поскольку их внутренняя система безопасности повреждена.

По-видимому, существует два противоположных пути, по которым развивается ситуация. Дети, которые росли без дисциплины, с противоречивой дисциплиной или просто запущенные, наследуют огромное количество ярости, поскольку не чувствуют себя в безопасности, оказавшись в одиночестве. Они инстинктивно понимают, что руководство и ограничения – неотъемлемая часть родительской любви. Они знают, что ведут себя вызывающе, и хотят, чтобы кто-то, остановив их, проявил достаточно любви. Во взрослом возрасте у них отсутствуют навыки самоконтроля, и накапливается критическая масса гнева, с которым как-то приходится справляться. В результате размахивание красным сигнальным флажком – это требование спасения и одновременно отказ от него. В своей книге Undoing Depression[41] я рассказывал о шестнадцатилетнем парне, случайно рассыпавшем пакетик с марихуаной прямо на ногу матери, причем дважды. И оба раза она приняла его неправдоподобное объяснение. В первый раз он отшутился. Но я, выслушав его оправдания по поводу второго раза, подверг сомнению случайность содеянного. В моем кабинете этот упрямый молодой человек, пришедший с напускной бравадой, начал рыдать, заговорив об отсутствии материнской заботы.

Другие дети, компенсируя отсутствие организованности в доме, сами принимают на себя роль родителя. Они становятся «ребенком-родителем» (обычно это старший брат или сестра), который растит младших детей, прикрывая алкоголизм родителей, психическое расстройство или другие нарушения, стараясь обеспечить благополучие семьи, насколько это возможно. Эти дети вырастают в псевдовзрослых опекунов, пожертвовавших собой угодников, которые часто оказываются непригодными партнерами. У них тоже накапливается неосознанная ярость, и им достаточно еще одного кризиса или отказа, чтобы чаша терпения переполнилась и произошел взрыв, шокирующий окружающих. А соседи скажут: «Никогда бы не подумали…»

Однажды я познакомился с женщиной, которая была олицетворением материнства, просто супермамой. Она постоянно возилась с кучей детей, была в родительском совете, вечно бегала по магазинам, мыла, убирала, готовила, была активисткой в церковной общине, никогда не жаловалась и казалась счастливой. Когда она узнала, что у мужа есть связь на стороне, попыталась отравиться выхлопным газом у себя в гараже. Я думаю, что всю жизнь она была «хорошей девочкой», пытаясь угодить всем и каждому и рассчитывая, что хорошее поведение должно быть вознаграждено. Когда же обнаружила, что муж обманывает ее, весь гнев обрушила на себя (а попутно и на всю семью). Вернувшись домой из больницы, она заметила, что никто не сочувствует ей и не предлагает помощь. Вместо этого все только и ждали, когда она вернется к своей роли заботливой домохозяйки. Через несколько дней она совершила еще одну суицидальную попытку. Суицид был для нее единственным эффективным способом выразить свое отчаяние. В конечном итоге она ушла от мужа, существенно усложнив свое существование, но дети перестали воспринимать ее как данность, и это спасло ей жизнь.

Эта история характерна для людей, склонных к очень жестокой самодеструкции с целью привлечь к себе внимание: попытки самоубийства, опасный секс, впечатляющие автомобильные аварии, членовредительство, анорексия и булимия, вождение в нетрезвом виде, публичный прием наркотических средств и приступы ярости. Они провоцируют окружающих, чтобы их попросили остановиться, а затем продолжают снова и снова. Им часто ставят диагноз биполярного расстройства или пограничных состояний. Обычно они отталкивают от себя людей, но часто умеют очаровывать или манипулировать, могут иметь настоящие творческие способности, поэтому другие способны подпадать под их воздействие.

Такие люди нередко глубоко внутри испытывают одиночество и пустоту. Эми Уайнхаус[42] казалась классическим примером пограничной личности, доведенной до крайности, а ее отец говорил о ней как о маниакально-депрессивной. Однако это упрощенные объяснения: каждый мог услышать в ее голосе неподдельную боль, а когда ее надолго оставили одну, Эми умерла. Для таких людей, как Дженис Джоплин, Курт Кобейн[43], Дэвид Уоллес[44], Эми Уайнхаус, Мэрилин Монро, одиночество, казалось, было фатальным: как только они оставались хотя бы на минутку без опоры, совершали нечто опрометчивое или впадали в депрессию.

Недавно я познакомился с молодой женщиной, работавшей в одной из самых престижных подготовительных школ в стране. Поскольку в подростковом возрасте у нее был эпизод с «порезами», она имела особый нюх на такое поведение у своих учеников. Женщина рассказала, что наблюдала за тем, как одна юная ученица вела оживленную беседу с деканом и взмахнула руками, обнажив свежие бритвенные порезы на руках. Декан, не заметив этих порезов, продолжил разговор.

Мне всегда казалось странным, что выбрасывание красного флажка воспринимается просто как привлечение внимания. Если кто-то ищет внимания, возможно, это означает, что он или она не получает его или получает не так, как хотелось бы. Одно продолжительное исследование пациентов, госпитализированных после умышленного самокалечения (попытки самоубийства, порезы и так далее), показало, что через шесть лет почти 60 % из них продолжали наносить себе ущерб{94}. Другое обследование молодых водителей с эпизодами членовредительства в анамнезе обнаружило чрезвычайно высокий уровень риска автомобильных аварий: в 85 % из них участвовало другое транспортное средство{95}. Те, кого заботит судьба этих людей, оказываются в очень затруднительном положении, потому что сталкиваются с последовательностью критических ситуаций, а помощь, которую они могут предложить, ощутимого результата не приносит. Те же, кто выбрасывают красный сигнальный флажок, злоупотребляют их добрым участием. В конце концов некоторые начинают понимать: раз ничто не может разрешить их внутренних мучений, они сами должны научиться контролировать себя, чтобы пользоваться тем, что предлагает им жизнь.

Когда эти люди заключают брак, партнер взваливает на себя непосильное бремя. Человек с красным флажком хочет безоговорочной, целительной, идеальной любви, а это инфантильные ожидания и несправедливые требования. Иногда партнер просто проявляет наивность, полагая, что истинная любовь справится со всеми проблемами. А порой потребности супругов дополняют друг друга: ей нужно спасение, а ему необходимо быть спасителем. Я знаю одного человека, который женился на женщине с хроническим психическим расстройством, хорошо осознавая это обычно неосознанное соглашение. Однако супруги прожили вместе 40 лет, и у них бывали хорошие времена. Состояние его жены стабилизировалось и стало предсказуемым. Он мог не осознавать свою потребность быть мучеником, но эти отношения их устраивали. Тем не менее чаще заботящийся партнер теряет силы, а партнер с сигнальным флажком, чувствуя ослабевающий интерес к себе, ужесточает требования. Обычным исходом оказывается развод, но иногда он помогает «сигнальщику» увидеть свет и начать брать на себя больше ответственности.