Игорь Северянин - Вера Николаевна Терёхина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Эти же воспоминания легли в основу северянинского стихотворения «Её каприз»:
Памяти Н. Львовой
Я с нею встретился случайно: Она приигла на мой дебют В Москве. Успех необычайный Был сорван в несколько минут. Мыс Брюсовым читали двое В «Эстетике», а после там Был шумный ужин с огневою Весёлостью устроен нам. И вот она встаёт и с блеском В глазах — к Валерию, и тот, Поспешно встав движеньем резким, С улыбкою ко мне идёт: «Поцеловать Вас хочет дама», — Он говорит, и я — готов. Мы с ней сближаемся и прямо Передо мной — огонь зрачков... Целую в губы просветлённо, И тут же на глазах у всех Расходимся мы церемонно, Под нам сочувствующий смех.Стихотворение, посвящённое Львовой, появилось в сборнике Северянина «Соловей: Поэзы 1918 года» не случайно. 24 ноября 1918 года исполнялось пять лет со дня гибели поэтессы, и он не мог оставаться безучастным к этому. «Тяжело, когда умирает поэт, но когда умирает молодой поэт, ещё тяжелее, — писала в статье «О стихах Н. Львовой» Анна Ахматова. — С мучительным вниманием вчитываешься в немногие оставшиеся после него строки, жадно ловишь в ещё не окрепшем голосе и так по-молодому скупых образах тайну смерти, которая скрыта от нас, живых. <...> Лучший отдел книги “Старая сказка” — “Ad mortem” (“К смерти”). Все девять стихотворений, заключённых в нём, представляются мне заклинанием смерти».
Но не о смерти сложились стихи у Игоря Северянина: память вновь оживила для поэта тот счастливый день московского триумфа и маленький каприз поэтессы. В чём же состоял этот каприз и почему он привлёк всеобщее внимание?
Дело в том, что к декабрю 1912 года начавшийся между Надеждой Львовой и Валерием Брюсовым «литературный» роман перешёл в «роман страстей». Брюсов вспоминал: «Мы бывали вместе в театрах, концертах и ресторанах. Я говорил Н., что она нравится мне, целовал её руки. Иногда просил позволения поцеловать в губы; она всегда отказывала». Неудивительно, что вся литературная Москва была посвящена в подробности их отношений, а ситуация на вечере в «Эстетике», столь живо описанная в стихотворении Северянина, вызвала «сочувствующий смех»: именно Игорю Васильевичу было позволено поцеловать поэтессу в губы!.
Роман с Надеждой Львовой для Брюсова был значительным событием: в заметках «Мой “Донжуанский список”» он отметил в рубрике «А. Серьёзное»: «1911—1912 Надя (Львова), а в списке “Mes amantes” [“Мои возлюбленные”] значилось: “1910—1912 Надя (Н. Гр. Львова)”». И всё же это было одно из многих его приключений. Для Львовой с её недостаточным жизненным опытом любовь к Брюсову казалась всепоглощающей, ведущей к смерти — такой эпиграф из Данте она избрала для одного из стихотворений.
«Я, как и вы, — писала Львова Брюсову, — в любви хочу быть “первой” и — единственной. А Вы хотели, чтобы я была одной из многих? Этого я не могу».
Брюсов пояснял: «Н. написала мне, что, если я не буду её любить, она убьёт себя. Тогда же она сделала попытку самоубийства: пыталась отравиться цианистым кали. После этого у меня не осталось сил бороться, и я уступил. Н. дала мне обещание, что ничего не будет с меня спрашивать. Но, разумеется, такие обещания никто не сдерживает. Всё это было на Рождестве 1912 г.» (то есть в дни выступления Северянина).
Одним из следствий романа Валерия Брюсова с Надеждой Львовой, окончившегося самоубийством поэтессы, осталась его книга «Стихи Нелли с посвящением Валерия Брюсова». Перед текстом было ещё одно посвящение: «Надежде Григорьевне Львовой свои стихи посвящает автор»; за ним следовал сонет «Нелли» («Твои стихи — не ровный ропот...») за подписью Брюсова. Эта литературная мистификация стала известна вскоре после выхода северянинского «Громокипящего кубка» (1913), в котором было одноимённое стихотворение. Северянин отмечал: «Брюсов выпустил книжку северянизированных стихов под псевдонимом моей героини Нелли».
В будуаре тоскующей нарумяненной Нелли, Где под пудрой молитвенник, а на ней Поль-де-Кок, Где брюссельское кружево... на платке из фланели! — На кушетке загрезился молодой педагог. Познакомился в опере и влюбился, как юнкер.
