Преступления страсти. Жажда власти (новеллы) - Елена Арсеньева

Шарлотта приказала гостиничному посыльному отнести ее письмо Марату и принялась ждать утра. В восемь она снова отправилась на улицу Кордельеров. Дверь ей открыла сестра Симоны, работавшая укладчицей в газете «Французская республика», позвала Симону Эврар.

– Я написала гражданину Марату, – пояснила молодая женщина, – он должен меня принять.

Гражданин Марат услышал их разговор и крикнул:

– Пусть она войдет!

Шарлотта проследовала в соседнюю комнату и увидела «друга народа», сидевшего в медной ванне и что-то писавшего на листе бумаги, лежащем на деревянной дощечке.

Граф д’Идевиль писал в своей книге «Старые дома и свежие воспоминания»: «Мне кажется, я вижу, как она стоит, дрожа всем телом и прислонившись к двери, которую вы теперь можете потрогать руками. Она побоялась сесть на табуретку, стоящую возле ванны, чувствуя на себе отвратительные похотливые взгляды чудовища. Белокурые волосы Шарлотты рассыпались по плечам, грудь вздымается под накинутым на плечи платком, платье в коричневую полоску волочится по мокрому кафельному полу. Вот она встает, начинает что-то возбужденно рассказывать… Змеиные глаза журналиста загораются от сладостной мысли о новых жертвах… Наконец Шарлотта наклоняется… Быстрым точным ударом девушка вонзила нож в грудь Марата».

Однако удар оказался не настолько силен, чтобы убить его наповал.

– Ко мне! – закричал раненый, зовя Симону Эврар. – Сюда, мой дорогой друг!..

Симона кинулась в ванную и наткнулась на Шарлотту. Женщина спокойно ждала, когда за ней придут и приговорят к смерти за то, что она избавила Францию от чудовища…

Вот что пишет о похоронах Марата Алданов:

 «Тело „друга народа“ было набальзамировано. При этом не обошлось без неприятностей. Врач Дешан, которому поручена была работа, потребовал за нее большую сумму: 6000 ливров, – не знаю, сколько получили немецкие врачи за бальзамирование тела Ленина. Дешан, очевидно, рассчитывал, что ввиду взрыва народной скорби никто с ним торговаться не станет. Однако выяснилось, что народная скорбь вещь обоюдоострая. Начальство поставило на вид Дешану, что, собственно, ему ни гроша платить не следовало бы: „Республиканец должен считать себя вознагражденным за свой труд честью – тем, что он способствовал сохранению останков великого человека“.

Довод был в пору террора весьма сильный, и Дешан поспешил принять предложенные ему сверх чести полторы тысячи ливров. Это тоже было вполне приличной платой, особенно если принять во внимание, что предприимчивый врач выполнил свою задачу плохо: труп разложился уже на следующий день после бальзамирования.

Сердце Марата было извлечено из тела и запаяно отдельно. Мысль угадать нетрудно: «друг народа» был особенно велик сердцем.

У зловещей истории похорон была и комическая сторона. Она заключалась в том, что люди, горячо оплакивавшие Марата, в действительности терпеть его не могли.

Конвент решил воздать «другу народа» необыкновенные почести. Этого весьма внушительно требовали явившиеся в Конвент делегации. Так, оратор первой делегации вопил: «Народные представители! Короток переход от жизни к смерти! Марата больше нет! Народ, ты потерял своего друга! Марата больше нет! Не воспевать тебя пришли мы, бессмертный законодатель, мы пришли тебя оплакивать! Мы пришли воздать долг прекрасным делам твоей жизни. Неистребимыми буквами начертана была в твоем сердце Свобода. О, преступление!.. О, ужасный вид! Он на смертном ложе! Где ты, Давид?…» На Давида и было возложено главное руководство похоронами: он был присяжный церемониймейстер революции.

Давид поставил дело на широкую ногу; он-то должен был недурно заработать на покойнике. За картину, изображающую смерть Марата, Давиду было обещано 24 тысяч ливров, но заплатили ему только 12 тысяч. Много позднее, уже успев утешиться, после 9 термидора, он все же домогался у правительства уплаты вторых 12 тысяч. По причинам, мне непонятным, решено было похоронить Марата в саду Кордельеров – мысль о погребении в Пантеоне (казалось бы, очевидная) явилась позднее. В саду Кордельеров был поспешно воздвигнут мавзолей из гранитных скал, – вероятно, тут перед устроителями носилась мысль о гранитной твердости Марата; или же сам по себе «утес» казался им образцом величественной поэзии.

Устройство гранитных скал обошлось в 2400 ливров (да еще, по сохранившемуся в Архиве счету, на 26 ливров с горя выпили вина рабочие). Над скалами была сделана надпись: «Здесь лежит Марат, друг народа, убитый врагами народа 13 июля 1793 г.».

Лицо Марата было тщательно загримировано – по рассказу одной из современниц, пришлось отрезать язык. Тело прикрыли трехцветным флагом, выпростав из-под него правую руку, в которую вложили перо, символ борьбы, – та же современница сообщает, что руку взяли от другого трупа, ибо подлинная рука Марата слишком разложилась. В таком виде гроб был выставлен 15 июля на площади. Рядом с гробом стояла окровавленная ванна Марата. «Народ проходил, стеная и требуя мщенья».

На следующий день состоялись похороны. Так как до могилы в саду Кордельеров было слишком близко, устроители постановили сделать крюк по центральным улицам Парижа. Гроб несли на руках двенадцать человек. За ними шли мальчики и девочки в белых платьях с кипарисовыми ветвями в руках, далее Конвент в полном составе, другие власти и народ, певший революционные песни. На Новом мосту палили пушки. У могилы председатель Конвента произнес первую речь. После речей гроб опустили под скалы. В могилу были положены сочинения Марата и два сосуда с его внутренностями и легкими. Сердце же было решено отдать ближайшим единомышленникам «друга народа» – кордельерам. В бывшей королевской сокровищнице разыскали агатовую шкатулку, усыпанную драгоценными камнями: в нее положили сердце и через два дня, 18 июля, после не менее торжественной церемонии, но с гораздо более непристойными речами, прикрепили шкатулку к потолку зала заседаний клуба.

Между этими двумя церемониями 17 июля у черни было другое развлечение: казнили Шарлотту Корде.

Разумеется, случившееся было по-разному воспринято во Франции. Кто-то, рыдая и стеная, пришел на грандиозные похороны, организованные Конвентом, называя Шарлотту «нормандским жандармом в юбке», «чудовищной отцеубийцей» или «контрреволюционным шакалом». Но большинство мысленно благодарили ее и молились за нее. Один человек влюбился в нее.

Это был Адам Люкс из Майнца. Когда во Франции началась революция, он воспламенился любовью к новым идеям и даже создал вместе с друзьями клуб в защиту свободы и братства. Клуб приобрел такое влияние, что, когда генерал де Кюстин вошел 21 октября 1792 года в город, все жители единодушно проголосовали за присоединение к Франции.