Тоннель - Вагнер Яна

И впервые за двое суток ему, черт знает, было даже почти хорошо. ПОНЕДЕЛЬНИК, 7 ИЮЛЯ, 08:37

— Ну? — сказала женщина-Мерседес, останавливаясь, и отпустила старлея прямо посреди прохода между лупоглазым Ниссаном Микра и вишневым Киа. — Рассказывайте. Что с капитаном?

— Нету капитана, — ответил старлей почему-то шепотом, хотя людей вокруг не было.

Она кивнула без удивления, словно такого ответа и ожидала. Лицо у нее было сосредоточенное.

— То есть оружие теперь у этого, да?

— Ну да. Я ж и говорю, — сказал старлей и вдруг разозлился. Даже мордатый капитан, какой бы сволочью ни был, погиб при исполнении и потому заслуживал хотя бы пары слов, какой-то вежливой паузы или вздоха, и сразу переходить к главному не годилось. — Он его застрелил вообще-то. В живот ему пальнул и ушел. И забрал пистолет.

Сейчас она должна была спросить — а вы-то. Где были вы. И ответ у старлея был давно готов, он прямо ждал ее вопроса, чтобы сказать наконец, что он — всё, больше подставляться не будет и ничьих приказов выполнять не намерен, а потом послать ее подальше и вернуться к Форду, нимфе и планам на завтрашнее утро. Но она серьезно взглянула на него и сказала другое:

— А вы молодец, лейтенант. Сориентировались, перед всеми болтать не стали. Паника нам сейчас ни к чему. Ну что, будем работать. Старший по званию теперь вы. Идемте, времени у нас мало.

И он против воли смутился и покраснел, размяк и послушно поплелся за ней, ругая себя дураком, которого снова купили дешевыми словами. Да что там, и не покупали даже, а просто потрепали за холку, как служебную собаку, и дали следующую команду. И значит, впереди его ждали какие-то новые неприятные и опасные дела, навстречу которым он шел добровольно, своими ногами. А выкрутиться при этом почему-то было нельзя, никак невозможно, хотя причину этой невозможности уловить он не мог, как ни старался.

— Постойте! — крикнули сзади. — Пожалуйста, подождите!

Кто-то гнался за ними вдоль ряда, задыхаясь и топая, и старлей машинально даже нащупал было застежку кобуры у себя на поясе, но не расстегнул, стало незачем. Бежавший был уже рядом и оказался смешным всклокоченным человечком в очень мятой рубашке. Щеки у него горели красным, перед собой он нес громоздкую переноску с толстым белым котом, из-за которой старлей и вспомнил его и оставил кобуру в покое.

— Куда же вы делись, я вас еле нашел! — сказал человечек с укором, сгибаясь пополам и пытаясь восстановить дыхание, но ящик свой из рук не выпустил. — Я не могу бегать, мне нельзя, понимаете. Ну как же вы ушли, мы не решили ведь ничего...

— Решим, — уверенно перебила женщина-Мерседес. — Всё решим, подождите немного. Возникли непредвиденные...

— Да не может он ждать! — закричал человечек. — Я же объяснял вам, господи, все можно отложить, все, а его — нельзя, его точно нельзя! Вы обещали, и никуда я вас не пущу, я не позволю!..

Старлею, ошалевшему от недосыпа, жары и череды диких событий, свалившихся на него за последние двенадцать часов, в эту минуту показалось, что мятый сердитый человечек говорит про своего кота и каких-то особых условий требует именно для него.

— Не, ну это вообще уже, — сказал он. — Совсем охренели. А ну марш отсюда!

Человечек вздрогнул и отступил на шаг.

— Вы обещали! — сказал он отчаянно.

Женщина-Мерседес нетерпеливо посмотрела на часы.

— Идите, — сказала она человечку. — Идите, я сама вас найду.

— Марш! — повторил старлей и топнул.

Помятый любитель кошек погас и съежился, горько покачал головой и сгинул в проходе между машинами.

Водителя Валеру, которого желтый старик из Мерседеса отправил «уточнить обстановку», они встретили еще минут через пять. Он медленно шел им навстречу в душном своем пиджаке, застегнутом на все пуговицы, и выглядел человеком, который идти-то идет, но явно не спешит никуда добраться. Так, в общем, и было: как только бронированный Майбах скрылся из виду, Валера остановился передохнуть в первый раз, и, пока он переводил дух, привалившись к чужому пыльному капоту, ему внезапно пришло в голову, что выяснение обстоятельств зловещего выстрела у него, человека немолодого и непривычного к быстрой ходьбе, может занять немало времени и это вряд ли кто-нибудь поставит ему в вину. Гораздо логичнее было ожидать, что здоровенная белобрысая стерва вспомнит наконец, за что ей платят ее неприличные деньги, и возвратится с докладом сама. Избавив его, Валеру, от необходимости пройти длинную каменную трубу до самого въезда и увидеть там бог знает какие непотребства и ужасы, а после еще и возвращаться обратно. В феврале ему стукнуло шестьдесят два, его мучила гипертония, и шалило сердце, и он давно обещал жене, что уйдет на пенсию вместе с шефом и что беспокоиться не о чем, работа у него сидячая.

Мысль эта показалась ему идеальным, очевидным решением, и он сразу с облегчением пошел медленнее, останавливаясь то и дело, прислушиваясь к собственному пульсу, морщась от боли в ногах, зажатых тесными ботинками. Он даже пиджак не расстегивал именно потому, что жульничать не хотел, и каждая струйка пота, стекавшая у него по спине, служила еще одним доказательством того, что послали его напрасно и для этой задачи он не годится, а все-таки делает что может. И если б по стенам тоннеля развешаны были камеры (а этого нельзя было исключить), все они показали бы одно и то же: честного исполнителя, который на пределе сил старается выполнить несправедливый приказ.

Проблема заключалась в том, что стерва вовремя не пришла. На каждой остановке он смотрел на часы и чем дальше, тем отчетливее понимал, что план его провалился. Отведенный ей час уже почти истек, и даже шестидесятилетний водитель с одышкой и плоскостопием второй степени за это время добрался бы до въезда и прошел большую часть обратного пути. Если, конечно, его не задержали бы какие-то непредвиденные трудности, но и о трудностях этих, думал Валера с тоской, по возвращении пришлось бы доложить максимально подробно. Из разговоров с людьми, встреченными по дороге, некоторая туманная картина у него все-таки собралась — какой-то там был сбежавший бандит, за которым гонялись полицейские, и обещана была раздача воды, но раздавать почему-то не стали, и случилась какая-то некрасивая драка с таджиками — то ли они избили кого-то, то ли их кто-то избил, и у кого-то, кажется, случился инфаркт или кома, или он и вовсе умер — один, в своей машине, и вроде бы рожает женщина, какой кошмар, представьте только, рожать под землей, особенно если даже воду не раздали. И хоть бы скорее открыли уже эти проклятые ворота, потому что дальше будет только хуже и рассчитывать, ясное дело, больше не на что, а чего вы хотели, забыли, в какой стране живем.

Но собрать из этих разрозненных слухов какой-нибудь мало-мальски достоверный отчет у него бы не вышло, а соврать своему желтолицему шефу Валера за двадцать восемь лет службы еще не осмелился ни разу. И теперь с каждой минутой невинная хитрость, с которой он начал свой поход, неумолимо превращалась в обман, в прямое невыполнение приказа, а то и в саботаж, а принять какое-то другое решение или даже просто ускорить шаг он был уже не в силах и просто шел вперед обреченно, как старая лошадь на бойню.

И тут впереди наконец показалось спасение — навстречу ему, уверенная и как всегда хмурая, шагала светловолосая дылда, а рядом топал такой же рослый и белобрысый молодой полицейский, и были они в этот прекрасный миг похожи на брата с сестрой из какой-нибудь древней былины или даже на ангелов, могучих воинов света, несущих ему, Валере, избавление и надежду.

— Чего ж вы так долго! — вскричал Валера и распахнул руки. Ни разу в жизни он этой проклятой бабе так еще не радовался. — Меня послал уже, — продолжил он с осторожным упреком. — Доклада требует.

— Доложим сейчас, — бросила она, не останавливаясь, и прошла мимо.

— Так это, — сказал Валера, разворачиваясь и прибавляя шагу, — если у вас дела еще какие-то, тогда, может, это... давайте я схожу. Скажите просто, что передать...