Последнее письмо из Греции - Эмма Коуэлл
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я ставлю локти на край бассейна и, опустив на руки подбородок, смотрю на широкий океанский простор. Скалы на горизонте внушают мне чувство безопасности, и, хотя слезы по маме всегда близко, этот пейзаж – моя палочка-выручалочка от горя. Раньше он принадлежал только маме, теперь он и мой тоже. Мы навсегда связаны этими камнями и воспоминаниями о Метони. Но утешение окрашено грустью: мама почему-то не захотела им со мной поделиться.
От печальных мыслей меня отвлекает свист, и, судя по моей сморщенной коже, в воде я уже пробыла достаточно долго. Поднимаясь по серебристой лестнице, я хватаю пляжное полотенце, чтобы прикрыться. Кристоф, племянник Кристины, обходит дом и, радостно приветствуя, машет рукой.
– Kaliméra, Софи!
– Kaliméra! Как дела?
– Kalós, хорошо. Пришел навестить тетушку – дай, думаю, поинтересуюсь, как ты тут?
Он садится в один из шезлонгов, тепло и искренне меня приветствуя.
– Я прекрасно провожу время.
– Вот и славно. Тетя тебя очень любит, и подозреваю, что мой лучший друг тоже.
Я мгновенно краснею, и машинальная улыбка не дает сделать вид, что я не понимаю, о ком идет речь.
– Ой, правда?
– Тео мне ничего не рассказывал, черта с два от него чего дождешься, но я заметил, что когда он о тебе говорит, то улыбается. Мы дружим целую вечность, и я это просто чувствую. Слышал, вы вместе катались на лодке.
Старый друг заметил в Тео перемену, чему я очень рада, хотя практичный разум пытается подавить головокружение.
Наверное, друзьям не привыкать к интрижкам с отдыхающими. Не то чтобы у нас уже разворачивался роман, но я рада очевидному подтверждению интереса Тео.
– Он что, говорил об этом? – невинно спрашиваю я. – Он предложил показать мне замок в Пилосе. С воды открывается потрясающий вид.
– Да, замок прекрасен, но вы должны знать, что вас видела Селена, она сама мне сказала.
Я смущаюсь оттого, что бывшая подруга Тео видела нас вместе.
– М-м, надеюсь, с этим проблем не будет. Ничего же не случилось, – нерешительно говорю я.
– Дело в следующем. Она все еще по нему сохнет, и очень сильно, это как бы ее территория. По крайней мере, она так считает. А Тео не умеет строить отношения с людьми. Во всяком случае, с ней.
Не пойму, похоже, это еще одно предостережение насчет Тео. Любопытство не дает мне покоя. Как бы выведать подробности и не выдать себя?
– И давно они расстались? – спрашиваю я, в надежде узнать побольше.
– Тео – мой лучший друг. Я всегда стою за него горой, но он разбил сердце Селены. Тут его защищать трудно. Это никуда не годится. Хотя это произошло много лет назад, разве можно так играть с чувствами других. Опасно.
Слово «опасно» меня, похоже, преследует. Я больше не могу давить на Кристофа, чтобы не нарушить приличия. У меня своя тайна, которую нужно разгадать, – с маминой картиной. Я не могу тратить время на выяснение, с кем Тео был в прошлом, – в конце концов, это не мое дело. Мысль о том, что Тео – сердцеед, бросивший Селену, – это удар под дых. Нужно быть осторожнее с чувствами.
Кристоф прерывает мысли:
– Я, собственно, пришел пригласить тебя прокатиться в пятницу. Помнишь, рассказывал про амфитеатр в часе езды отсюда? Вот и подумал, почему бы не съездить, – ты, я, Тео и мой друг Зино. Он тебе понравится. Приедет из Салоников.
– Ой, поеду с удовольствием! А это далеко от Каламаты? – спрашиваю я, думая о том, что у меня здесь нет транспорта, и как бы встретиться с неуловимым Тони Джовинацци.
– Это недалеко. Тебе нужно туда тоже? Можно там остановиться, это близко.
У меня на этот счет хорошее предчувствие. После моего упадочного настроения от неудачного посещения галереи Пилоса и безрезультатного разговора с Никосом, другом Тео из Афин, я ожидаю, что третий заход по поиску картины даст результат. Однако Таша права – лучше сильно не надеяться.
Я рассказываю Кристофу о возможной встрече в городе и обещаю сообщить, если Тони даст согласие.
– Как ты познакомился с Зино?
– Да как обычно бывает: встретились в Миконосе три года назад. Но все не так просто. Он телережиссер в Салониках, это очень далеко отсюда.
– Тебе, наверное, тяжело, расстояние не близкое.
– Он привык к темпу большого города… здесь слишком тихо. Может, я как-нибудь уеду, но с семейным бизнесом и таверной в Метони – это трудно. А эта деревня очень… старомодна, тут ничего хорошего не жди.
Я вижу внутреннюю борьбу между культурой, в которой он воспитан, и сердцем. Его плечи поникли, когда речь зашла о разнице между ним и другом.
– Мне жаль, Кристоф, ты, наверное, скучаешь?
Он пожимает плечами, и лицо озаряется улыбкой.
– Встречи всегда окупают ожидания.
– Кофе хочешь? – предлагаю я, пытаясь соответствовать греческому гостеприимству. – Я купила пирог ревани в булочной, сладкий бисквит с кокосом – отличная добавка к эспрессо.
– Спасибо, не откажусь, а я не мешаю плавать?
– Нет, на сегодня хватит.
Я уже высохла на солнце, пока мы болтали.
– Пойдем.
С ним приятно побеседовать, и я быстро иду на кухню ставить кофе.
– Дай мне переодеться – пару минут.
Я оставляю его на террасе на палящем солнце, пока в спальне сбрасываю с себя мокрый костюм. Собрав влажные кудри в пучок на затылке, я замечаю в зеркале порыжевшие пряди волос от солнечных поцелуев. Надев винтажное открытое платье, возвращаюсь в кухню и небольшими квадратиками режу пирог. Разглядывая меня, Кристоф одобрительно присвистывает.
– Оливково-зеленый тебе идет. Он замечательно оттеняет кожу, ты загорела. И прекрасно вписываешься в греческий пейзаж.
Я смотрю на свое простенькое платье с завязками вокруг шеи.
– Платье мамино… Ее больше нет.
«Нет». Я впервые сказала это вслух.
Ирония в том, что она всегда убегала, потому что вечно везде опаздывала, а теперь это значит, что она ушла навсегда. Если бы это не было так печально, я бы засмеялась.
– Она умерла несколько недель назад.
Даже объяснение далось мне с трудом. Признание смерти переводит ее в разряд реальности. Хотя в этом месте я чувствую, как близка к маме, реальность напоминает о себе почти каждый день. Больше я никогда ее не увижу.
– Мне очень жаль. Наверное, она была слишком молода? Отчего она умерла?
Я ищу силы продолжить разговор, но он меня прерывает:
– Если тебе тяжело, пожалуйста, не объясняй. В другой раз, –
