«ПЕТР ВЕЛИКИЙ, Историческое исследование - Казимир Валишевский

Иногда, даже в области понятий и чувств гораздо более возвышенных, Петр, по-видимому, без всяких усилий, возносится и парит на одном уровне с прекраснейшими историческими избранниками, обладавшими душой высокой и благородной. В 1712 г. Стефан Яворский, монах-малоросс, вызванный Петром из Киева для возведения в епископский сан, публично сделал ему порицание в проповеди, обрушиваясь на мужей, расходящихся с женами, и на людей, не соблюдающих посты. В этом заключалось преступление оскорбления Величества, и в таком смысле был сделан доклад государю. Петр удовольствовался замечанием на полях: «Перво одному, потом с свидетели», желая показать этим, что не считал проповедника обязанным щадить слабости и пороки сильных, но замечая, что и Стефан не соблюл евангельского правила, повелевающего «сначала обличить наедине, потом со свидетелями и наконец уже в церкви». Но Яворский выразил желание удалиться в монастырь; Петр этому воспротивился и получил от Константинопольского патриарха разрешение не подчиняться требованиям православного поста. Фанатик покушался на убийство царя, произведя в него два выстрела из пистолета во время его сна. Оба раза произошла осечка, и злоумышленник, охваченный ужасом, разбудил царя, чтобы сообщить ему

о случившимся. «Видно Бог послал его, чтобы дать государю

чудесное знаменье своего заступничества». «Теперь убей меня, государь», добавил он. «Посланников не убивают», спокойно ответил Петр и отпустил убийцу. Анекдот, пожалуй, не слишком достоверный, и трудно себе представить Петра, упускающего такой прекрасный случай судебного разбирательства, с пытками, розысками сообщников и работой в застенке. Остановимся только на Яворском,- происшествие с которым является неоспоримым. Но во всяком случае, изобретенное ли целиком или только переиначенное, приключение вполне соот-, ветствует облику государя. Очень часто и при самых различных обстоятельствах проявлял он ум великодушный, величаво-философское отношение к собственной особе. По возвращении в Варшаву после неудачного Прутского похода его поздравляли со счастливым прибытием. «Мое счастье», отвечал он, «заключается в том, что вместо ста палок я получил только пятьдесят». Потом, словно говоря сам с собой: «При: шел, увидел, победил…» но тотчас же поправился: «Не так уж много! не так много!» Неплюев, один из его любимых учеников, запоздал на утреннюю аудиенцию, назначенную ему на доках. Царь уже ждал. Неплюев извинялся: «Засиделся ночью с друзьями». - «Хорошо; прощаю тебе за то, что сказал правду», и к тому… Тут Петр по-видимому намекнул на самого себя, прибегая к народной поговорке: «Кто бабе не внук?»

Естественны ли, присущи ли ему были такие мысли, слова, поступки? Действительно ли они соответствовали природным качествам ума и характера? Не являлись ли они просто рисовкой, которой он щеголял, но которую, случалось, и нарушал по оплошности, прихоти или невыдержанности? Сомнение возможно - столько мы видим отклонений и противоречий. Вступая в Дербент в 1723 г., он сказал: «Александр построил этот город, а Петр его взял». На одной из триумфальных арок, растущих в Москве, как грибы, задолго до Полтавы, возвращаясь из персидского похода, он следующим образом возвещал об этой нетрудной победе:

Struxerat fortis, sed fortior hanc cepit urbem.

В тот день Петр очевидно забыл о скромности. При взятии Нарвы в 1704 г. он позабыл о великодушии, дав пощечину коменданту Горну, виновному только в слишком упорной обороне, и приказав бросить в воду труп его жены, убитой во время осады.

При взятии Выборга в 1710 г. он согласился на условие, что осажденные выйдут из крепости с оружием в руках, но

затем, после подписания сдачи, оставил гарнизон в плену. То же повторилось в Дсрпте и в Риге. Этот же человек, после битвы при Твеермюнде (июль 1714) обнимал капитана фрегата Эреншедьда и объявил, что гордится победой над таким противником. Он честно исполнял в 1721 г. условия мира, заключенного со Швецией, но начало войны может служить поразительным образцом коварства. В мае 1700 г., вернувшись in Воронежа в Москву, он дружески упрекал шведского резидента Книперкрона за тревогу, высказанную его дочерью, проживавшей в Воронеже, по поводу казавшегося ей неизбежным столкновения обоих государств. Он старался ее успокоить: «Глупое дитя», сказал он ей, «неужели ты допускаешь, что я начну неправую войну и нарушу мир, в вечность которого поклялся?» Он обнял при свидетелях Книперкрона и тоже рассыпался перед ним в успокоительных уверениях: «Если король польский возьмет Ригу, он, Петр, отобьет ее, чтобы вернуть Швеции». А в это время он уже вступил в союз с Августом против Швеции, составил план совместного нападения и наметил дележ предстоящей добычи. 8 августа, получив от Украинцева, своего посла в Константинополе, уведомление о заключении мира с Портой, чего дожидался, чтобы сбросить с себя маску, он отдал приказ о выступлении войск в поход для осады Нарвы; но в то же время его другой посланник, князь Хнлков, получив аудиенцию у Карла XII, продолжал уверять того в миролюбивых намерениях.

Главным образом практическое направление его ума не мешало ему иногда обнаруживать определенную узость и мелочность, Когда Лейбниц ему предложил устроить на всем протяжении государства сеть магнитных обсерваторий, он чуть не изменил своего мнения, составленного о великом ученом. Это не мешало ему позаботиться об открытии пролива, получившего название Берингова: тут предвиделся новый-торговый путь и очевидная выгода. Он был бережлив до скупости; пользовался математическими инструментами, которые всегда носил при себе, для измерения ежедневно количества съеденного сыра от подаваемого ему куска, а для увеличения скудного жалованья, получаемого его поваром Фельтеном, придумал обратить в пикники, по червонцу с человека, пирушки, на которые приглашал своих друзей, Он охотно шел в крестные отцы по своей страсти мешаться во все на свете, но подарок, который он делал родильнице, лобызая ее по обычаю того времени, никогда не превышал червонца, положенного под подушку, если то была жена офицера, и

рубля, если то была жена простого солдата. Лоцману Антону. Тимофееву, спасшему ему жизнь в 1694 г. во время бури, застигшей его на Белом море, он дал тридцать рублей, и с его стороны это было большое проявление щедрости.

Но все-таки он производит впечатление полной искренности и непосредственности при всех своих противоречиях. Оя полон природных противоположностей в силу обстоятельств, к которым нам еще предстоит вернуться, а его склад и духовное воспитание слишком сильно разнились ото всего, к чему мы привыкли. Не следует забывать о стране, где он родился, народности, к которой принадлежал, традициях, на него воздействовавших. Рюрик, Олег, Св. Владимир, Свято-полк и Мономах, - эти герои русской истории и предания, конечно, великие люди, но их никак не следует смешивать с историческими и легендарными образами старого европейского мира. От него они отличались своим характером не меньше» чем именами. Ничто в них не напоминал Баярда или Франциска I. Своими патриархальными нравами они скорее подходили к духовному облику библейских царей. Современная Россия не должна видеть в этом утверждении безосновательного оскорбления, а также незаслуженного отрицания рыцарского духа в том, что ее касается. Это было бы равносильно не признанию широкого образования и превосходного воспитания многих из ее представителе и. Но тем не менее нельзя оспаривать, что во времена Петра большинство не умело читать и, никогда не видав в глаза ни одного рыцаря, прожило средние века, не получив никакого представления о рыцарстве, как позднее обе эпохе возрождения, и почти не ведало греческого или римского искусства. Впоследствии явилась возможность наверстать потерянное время, но еще долго Русь бесспорно оставалась совершенно чуждой блестящей и великодушной школе, сделавшей, от Роланда до Баярда, па Западе слово «честь» синонимом верности данному слову; зато, наоборот, она находилась под влиянием греческой империи, заимствуя от нее науки, искусства, нравы, религию и политику с ее коварными и недобросовестными уловками. Даже легендарный тип женщины не имеет ничего героически идеального. Это не Жанна д'Арк Франции, вдохновенная девственница, ведущая народ к победе порывом своей веры, или Ванда, кроткая мученица, предпочитающая смерть союзу с чужеземным принцем, оскорбляющим ее национальное чувство - это Ольга, разбитная вдова, которая охотится, сражается, торгует, торжествует над своими врагами столько же

благодаря хитрости, как и силе, а когда греческий император задумал жениться на ней, против се воли, превосходно спроваживает такого жениха. Петр принадлежал к тому же разряду, как Александр Невский, этот «Улисс среди святых», как его назвал Кюстин - князь более умный, чем храбрый, олицетворение благоразумия, но не великодушия или добросовестности. Вот почему французский посланник Кампредон, говоря об одном из сподвижников царя, мог написать в 1725 г.: «Он не прямодушен, и это обстоятельство снискало ему доверие покойного государя».