Под властью отчаяния. Часть 1: Химера - Магдалена Уинклер

— О, тут ты прав, — Эрика хищно улыбнулась. — Но, коль у тебя ничего нет, чем ты собираешься мне платить?

— Я продам всё, что у меня есть, мы… мы соберем деньги. Клянусь, мы соберем их, я… я буду работать, я всё верну тебе, только… только не трогай моего сына, — Ольсен сжал пальцы в кулаки, отводя взгляд.

Эрика сделал вид, что задумалась, и сердце Йоханесса невольно остановилась в ожидании. В груди появилась слабая надежда, и теперь Ольсен вновь смотрел на мафиози, не отрывая взгляда, в томительном ожидании оглашения принятого решения. Сейчас Ольсен действительно ощущал себя подсудимым, а Ричардсон видел не иначе как строгую судью, что сейчас огласит приговор.

— Я не люблю ждать, — просто ответила Эрика, и Йоханесс в оцепенении застыл на месте. — Понимаешь, я привыкла получать всё сейчас и сразу.

Ричардсон мило улыбнулась, но в глазах Ольсена эта улыбка была похожа на звериный оскал. Сейчас она его растерзает, разорвёт на клочки, сожрёт с потрохами.

— Скажи, мой милый друг, для чего тебе нужна эта мучительно скучная и печальная жизнь? — вдруг переменилась в лице женщина, теперь источая тоску и озадаченность. — Вы все так за неё боритесь. Заключаете сделки с мафией, надеясь, что это поможет выжить. Ради чего ты борешься, Ольсен?

— Ради сына? — тихо отозвался Йоханесс.

— О, как трогательно, — с наигранным умилением отозвалась Эрика. — Хочешь сказать, что ты здесь сегодня ради своего сына?

— Да, — утвердительно закивал головой мужчина.

Эрика сухо усмехнулась, а затем резко подскочила с дивана и вцепилась пальцами одной руки в воротник рубашки Ольсена, притянув его к себе ближе. Бирюзовые глаза вновь запылали от ярости, и Йоханесс сглотнул слюну: вот и настал конец его жалкой жизни. В этой женщине действительно было куда больше силы, чем могло показаться на первый взгляд.

— Нет! Глупый Ольсен, как смеешь ты врать? Больше всего на свете я ненавижу ложь. Не лги мне, никогда не лги мне! — прокричала Эрика.

— Я не… — попытался возразить Йенс, но тут же был прерван.

— Думаешь, я слепа? Ты безнадёжен, Ольсен, и я замечала каждый твой брошенный на меня взгляд, — чётко выговаривая каждый слог, произнесла Ричардсон, касаясь своим горячим дыханием губ Ольсена. — Ты сделал это из-за меня. Признай это, Йоханесс.

The Neighbourhood — A Little Death

Кажется, у мужчины большие проблемы с сердцем, потому что его биение усилилось во много раз, яростно избивая ребра, словно пытаясь прорубить в них дыру и прыгнуть в руки Эрики, потому что только мафиози могла коснуться так глубоко, так больно и так нежно. Йоханесс невольно перевёл взгляд на губы Эрики: ярко-красная помада частично стёрлась из-за вина. Ольсен не отдавал отчёта своим мыслям, лишь жадно вдыхая запах цитрусов, розы, рома и пачули.

— Нас тянет друг к другу. Ты отличаешься от всех людей, в обществе которых я верчусь. Я решила выбрать именно тебя, потому что ты заставляешь меня чувствовать настоящую злость, если хочешь, бешенство. Ты умеешь спорить, грубить, ты не следуешь правилам этикета, ты выражаешься некультурно, но в тоже время ты больше похож на человека, чем весь этот чёртов высший свет.

Йоханесс не отрывал зачарованного взгляда от чужих ярких губ, на вид таких мягких и тёплых. Сейчас его совсем не волновало, что этот взгляд, влажный и ласковый, нисколько не был скрыт от бирюзовых глаз.

— Выбрать в качестве чего?

Ричардсон расплылась в широкой улыбке и ещё ближе притянула к себе Йоханесса за ворот. Она на протяжении нескольких минут вглядывалась в лицо собеседника, после чего отпустила Ольсена и встала на колени на кофейный столик, случайно уронив бутылку вина, но не обратив на это совершенно никакого внимания. Художник замер в той же позе, в которой его оставила мафиози, не смея пошевелиться, чтобы не спугнуть синюю птицу, залетевшую в комнату через открытое окно, откуда доносилось стрекотание сверчков и крики ночных животных. Эрика осторожно сняла с Йоханесса очки, заставив последнего прищуриться с непривычки. Мафиози ухмыльнулась и положила предмет рядом с собой на столик. На какое-то время Ричардсон вообще перестала что-либо делать, просто замерев в одной позе, задумавшись о чем-то, однако Ольсен не мог оставить начатое без продолжения. Он аккуратно повернул голову Эрики в свою сторону, мягко улыбнувшись женщине. Мафиози тут же очнулась и положила руки на небритые щёки Йоханесса.

Художник никогда и подумать не мог, что прикосновение длинных почти ледяных пальцев могут быть настолько убийственными. Его со всех сторон обволокла сладкая нега, по внутренностям расползлось болезненное наслаждение, по венам теперь текла не кровь, а элегантный аромат Эрики, который Ольсен запомнит навсегда как самый любимый свой аромат. Мужчина уже не слышал своего сердца, оно глухим стуком отдавало где-то вдалеке, теперь всё внимание киномеханика было сосредоточено исключительно на этой с ума сводящей Ричардсон, которая разрушал все понятия Йенса о морали, о правильности и неправильности.

Эрика облизала мягкие губы, окончательно стерев с них помаду, после чего резким движением поддалась вперед, соединив себя с Ольсеном в поцелуе. Йоханесс понимал, что всё шло именно к этому, но сердце всё равно подпрыгнуло в груди, голова закружилась, а всё тело затряслось. Это точно не сон? Ещё недавно мафиози казалась такой недосягаемо далекой.

Художник тут же ответил на поцелуй, притянув Ричардсон к себе ещё ближе за шею, находясь с ней так непозволительно близко, ощущая от этого какое-то странное удовлетворение. Эрика целовала плавно и нежно, руками водя по щекам Йенса, заставляя каждую клеточку тела мужчины умирать и возрождаться заново. Одним случайным (или вполне осознанным?) движением Ольсен сорвал с губ Ричардсон едва слышный стон, и сразу же проник языком в сладкий от вина рот мафиози, углубляя поцелуй, соприкасаясь с чужим языком, лаская нёбо и щеки. Сколько на его веку было поцелуев, но этот — самый жаркий, самый беспощадный и самый прекрасный, прекращать который не хотелось ни за что на свете. Всё, о чём мог в данный момент времени думать Йоханесс, — сладкие нежные губы Эрики, её восхитительный аромат и пальцы, прикасающиеся к его щекам.

Они оба сходили с ума, пьянея друг от друга гораздо сильнее, чем от алкоголя. Руки Йоханесса уже давно отпустили шею Эрики, теперь крепко сжимая тонкую талию. Возможно, художник нуждался в большем, возможно, ему нужна была мафиози целиком и полностью, чтобы гладить её нежную кожу, сжимать её и оставлять грубые отметины. Ольсен был пьян, как никогда раньше, пьян от самой Эрики, от её запаха, от поцелуя, от её