Лагери смерти в СССР - Николай Киселев-Громов

Напившись пьяным, он любил делать «обход рот». Если, бывало, командир роты не скомандует так, чтобы «в окнах стекла дребезжали» —РРРРОТТА СМИРРРНОООО ! —беда! Такого командира роты Головкин снимал с занимаемой им должности и отправлял работать в лес. Если ему на глаза попадался какой нибудь «каэр» — беда этому «каэру». Какой у тебя срок? —спросит Головкин. —«Десять лет, гражданин начальник», ответит тот. —Значит ты десять лет... (страшная площадная брань)... прожил лишнего» скажет Головкин и тут же распорядится: —«Командир роты, поредай мое приказание в стол нарядов, чтобы эту сволочь отправили в лес». Каждое посещение Головкиным рот давало крикушнику десятки ни в чем неповинных людей. Заключенные острова уже знали Головкина и поэтому, как только он появлялся в Кремле, прятались, кто куда мог, чтобы не попасть ему на глаза, а потом в карцер или в лес. Особенно он не любил почему то артистов соловецкого театра. Десятки раз они сажались им в крикушник. Войдет Головкин потихоньку в театр, когда артисты делают репетицию, а те не заметят его секретнаго прихода и не встанут, потому что никто из них не скомандует: «Встааать»! —«Тридцать суток карцера каждому» —распорядится Головкин. И сидят в карцере. Во время репетиций выводные приводят их из карцера в театр, а кончится репетиция —ведут обратно в карцер... Как то раз Головкин явился в пьяном состоянии в ИСО и, с обычным «матом», говорит: «Эти... (ругань)... артисты плохо играли: моя жена сказала, что им только на ярмарочных балаганах играть. Посадить их всех в карцер на тридцать суток!» Я осторожно заметил, что играли артисты плохо потому, что их привели на сцену из карцера. —«А что же, из гостинницы на автомобиле прикажете, товарищ Карпов, привозить ИХ? » ...

Однажды, получив за ежедневное пьянство. от комъячейки выговор, Головкин приказал своему вестовому из «стукачей»:«Как только я напьюсь пьяным, — вяжи меня, тебе за это ничего не будет». Верный вестовой исполнил это приказание своего хозяина, но на другой же день Головкин посадил его на тридцать суток в карцер, а потом приказал отправить на штрафную лесозаготовительную командировку.

Начальник ИСО. Вот еще высокий администратор СЛОНа —начальник ИСО Борисов. Он жил в 4-х километрах от Соловецкого Кремля, в так называемом «био-саду». Ежедневно Отдел Труда посылал Борисову на квартиру 3-х заключенных из 13-ой роты для пилки и колки дров. На этих дровах прислуга Борисова, тоже из заключенных, варила ему обед, топила печи в 4-х комфортабельно обставленных комнатах его квартиры и нагревала ванну, которую Борисов принимал ежедневно. Вставая утром, Борисов садился за богатый стол, завтракал, то и дело опрокидывая в рот рюмки коньяку высшего сорта; потом садился в шикарные сани, и кучер из заключенных мчал его на лучших СЛОНовских лошадях в Управление.

Однажды утром он приехал очень расстроенный. Как сейчас помню, влетает он, уже пьяный, в одну из комнат, где работали сотрудники ИСО, и заплетающимся языком говорит: — «Сегодня утром прислуга мне сказала, что шакалы дровосеки, пока носили в кухню дрова, украли целое кило сала и буханку хлеба. Залкинд! Сейчас же арестовать шакалов 13-ой роты и рассадить в карцер, в глиномялку и в следизолятор! Выяснить —кто украл и доложить мне!

 Всегда ревностный работник ИСО, Залкинд арестовал из 13-ой роты 60 человек и начал выяснять, кто украл сало и хлеб. Никто не сознался и не выдал другого. Тогда все 60 человек были отправлены, в сопровождении конного конвоя, на командировку «Овсянка» , за 20 километров, где они, по предписанию Борисова, не медленно по прибытии должны были выполнить полуторного размера урок и сейчас же вернуться обратно. Конвоировавшие их конные чекисты рассказывали, помню, в ИСО, что они полдороги гнали «шакалов» бегом; что сейчас же по приходе на «Овсянку» их поставили на работу и целые сутки безвыходно продержали в лесу, пока те не выполнили заданный урок; что потом, немедленно после работы и опять бегом, гнали с «Овсянки» обратно в Кремль. В Кремле их снова принялись допрашивать. Но и этим допросом Задкинд не мог выяснить виновных. Тогда все 60 человек, сейчас же после допроса, опять были отправлены на «Овсянку». Оттуда они уже не вернулись.

Начальник лагерей. В заключение — о главном лице СЛОНа, — о бывшем начальнике лагерей Эйхмонсе. Был я с ним однажды в гончарной мастерской, Эйхмонс, как обычно, был в пьяном состоянии. Взял, помню, он в руки глиняный кувшин, надел его на руку и спрашивает одного из рабочих, поляка:

— «Как это называется?»

— «Кувшин, гражданин начальник», - а сам трясется как осиновый лист: боится попасть в карцер или на лесозаготовительные работы. — «Так точно, —это кувшин, гражданин начальник»,—отвечает поляк.

—«Заведующий! Снять эту сволочь с работы в мастерской и передать в отдел труда мое распоряжение,—направить его на «Овсянку», а сам так хватил этого поляка кувшином по голове, что кувшин разлетелся в дребезги и один из осколков попал по голове и мне.

Что было с этим поляком на «Овсянке»,— не знаю. Родители его живут в Польше, в г. Львове, где они имеют колбасный завод. Примерно в двух километрах от монастырскаго Кремля, на острове построен механический кирпичный завод. Строили его «заключенные по заказу» инженер Холодный и техник-механик Дмитрак, Владислав Васильевич. На завод приехал однажды Эйхмонс—посмотреть как идут работы. Я в это время тоже случайно был на заводе-Когда Эйхмонс подъехал к заводу, одна семнадцатилетняя заключенная как раз просила Дмитрака назначить ее на какую нибудь другую работу в виду того, что она имела одну ногу короче другой, была низкаго роста и не могла стоять у резательного станка, где ее заставили работать. Пьяный Эйхмонс, услышав просьбу калеки-девушки, приказал немедленно отправить ее в карцер, для направления затем на шесть месяцев в женский штрафной изолятор на Заячьих островах, в пяти километрах от острова Соловки. Оттуда она много раз писала просьбы о помиловании, но Эйхмонс всякий раз отклонял их.

Пособники. Когда СЛОНовский саморуб отрубает себе пальцы и кисти рук или ступню, он делает это потому, что надеется спасти свою жизнь. Он ошибается в своем рассчете и обычно гибнет ускоренно, но движется он именно этим —он борется за жизнь. Другие заключенные строят свои рассчеты более правильно, прибегают к иным средствам, но руководятся в конце концов тем же глубочайшим и сильнейшим для всего живого стимулом —борьбы за жизнь. Условия, которые созданы коммунистами в России, так страшны, что и средства самоспасения оказываются, как правило, тоже страшными. Общая жизнь в России под чекистским режимом на воле рождает предателей — Рамзиных, а та же жизнь в СЛОНе выдвигает среди заключенных «пособников» для чекистов из ОГПУ и Управления СЛОНа: всех этих «стукачей» (доносчиков), десятников, нарядчиков, производителей работ и всех вообще «строителей», вплоть до того врача , который с болью сердца и нервным покусыванием губ ставит на Поповом острове, при «врачебном осмотре» вновь прибывших, в четвертую категорию по трудоспособности людей, заведомо не способных к физической работе. Все они «и рады бы помочь, но...» Им всем остается помогать ОГПУ и СЛОНу физически уничтожать врагов коммунизма, превращая их в экспортный лес, или... «загнуться» самим. Вероятно, никогда в истории человечества эта борьба за жизнь не принимала таких ужасных форм, как в нынешней России и в особенности в СЛОНе. Приведу три примера из жизни трех лиц, заключенных в СЛОНе

Героем перваго является инженер-электрик Семен Осипович Пинскер. Он был прислан на о. Соловки незадолго до закрытия навигации 1928 года. К его делу для начальства лагерей было приложено предписание: содержать исключительно на тяжелых физических работах. При этом же деле имелась справка от врачебной комиссии, отнесшей Пинскера во 2-ю категорию по трудоспособности —он был инвалид. С Пинскером я находился в близких отношениях и видел сам, что он на самом деле инвалид: это был 55-тилетний, уже дряхлый старичек. Однако, это не избавило Пинскера от обязанности принимать лекарства по рецепту ОГПУ; его действительно поставили на тяжелые физические работы...

За что он заслужил такую немилость у петроградского ОГПУ —не знаю. Перед арестом он служил в одной петроградской частной конторе по патентным делам в качестве консультанта по техническим вопросам и переводчика с английскаго языка на русский. Петроградское ОГПУ решило ликвидировать эту контору, как «экономически-вредительскую». Владелец конторы (фамилию его я, к сожалению, забыл) и несколько человек служащих конторы были расстреляны, а Пинскер вместе с оставшимися в живых были сосланы в СЛОН; срок наказания у Пинскера был десятилетний, а статья предусматривала «экономическую контр-революцию»; последняя выражалась, очевидно, в том, что Пинскер служил в конторе, имевшей связь с заграничными техническими кругами.