Дочка людоеда или приключения Недобежкина - Михаил Гуськов

Загнать по домам эту юную поросль удалось только к десяти часам. Родителей же в этот субботний день охватил раж семейного благоустройства. За каких-нибудь двенадцать часов они успели выбить и пропылесосить все ковры и ковровые дорожки, перестирать и перештопать все накопившееся за неделю, а то и за месяц, белье, причем мужчины отремонтировали все бытовые электроприборы, за которые не могли взяться годами. Многие начали даже крупные перестроечные работы: на всех этажах заработали дрели и пилы, застучачи пробойники, во дворе запахло масляной краской и лаком.

В течение дня на недобежкинский двор наблюдалось буквально нашествие мамаш с колясками. Всех обладательниц новорожденных чад в радиусе километра двор дома 7/9 по Палихе в этот субботний день притягивал как магнитом.

Не только Недобежкину, который наблюдал уже остатки этой активности, но и участковому Дюкову, как на ладони наблюдавшему весь двор из слухового окна, это оживление показалось в высшей степени странный и он, не находя этому явлению объяснения с точки зрения своего академического образования, выдвинул ряд смелых гипотез, одну из которых увязал с возросшей солнечной активностью, другую – с возможным землетрясением на Ямайке, а третью – с внезапными геомагнитыми завихрениями. В самое желанное объяснение Дюков боялся поверить, хотя, изучая восточные боевые искусства, был вынужден погрузиться в пучину китайской философии, а там у одного из главных философов черным по белому было записано: „Если зал наполнен золотом и яшмой, его никто не в силах долго охранять!" Вот что притягивало всех к дому 7/9 по Палихе.

Еще будучи студентом, Дюков поставил на этой странице три восклицательных знака и написал курсовую „Лао-цзы – первый китайский криминалист".

Да, это было так, золото и драгоценности, грудой сваленные в чемоданы Недобежкиным, словно магнит железные опилки, притягивали к себе сердца тысяч людей.

Вечером паломничество схлынуло, но зато двор наводнили влюбленные из близлежащих кварталов. Они плотно уселись на всех скамейках, заняли все подъезди и без зазрения совестя целовались. Порывались попасть они и па чердаки, но чердаки на участке Дкжова были закрыты на пудовые амбарные замки, а двери и замки не выдерживали напора любвеобильных пар, рвущихся найти себе укромное местечко под крышей, и на следующее утро дворники должны были чинить дверные петли и навешивать новые замки.

С других концов Москвы в этот двор прибыло несколько пациентов различных психоневрологических диспансеров и даже два шизофреника, которые только что сбежали из сумасшедших домов, – один из Кащенко, другой из Ганушкина. Из разыскивали. Они сразу узнали друг друга

– Чувствуешь? – спросил одни другого, сверкая лысиной в полутьме.

– Чувствую! – отозвался другой, тощий, с алчно горящими глазами.

– Что это? – задал вопрос первый.

– Копи царя Соломона!

– А не сокровища пирата Кидда?!

– Нет, запах не тот.

– А вкус?

– Клюквой отдает – рубинов много. Кидд вез сокровища из Бразилии, в Бразилии рубины мелкие, а тут индийские, большие. Хурмой пахнет.

– Квашеной капустой так и шибает в нос.

– Значит, золота много. Ты, Порфирий, не принюхивайся.

Ты же знаешь, что для тебя бриллианты – смерть, ты пить совершенно не можешь, а в бриллиантах сивушный градус.

Лысый в полосатой пижаме и тапочках на босу ногу почмокал губами, жадно втягивая воздух раздутыми ноздрями.

– Вкусно пахнет! Однако ты прав, прав, Григорий, бежать нам надо отселя.

Тот, что был в синем больничном халате, тощий с вытаращенными глазами, отозвался, потя›гув носом:

– Поверху тянет, с пятого этажа. Пойдем, хоть понюхаем поближе? Вон, видишь из окна сиянье исходит?

– Ты что, Гриша, если нас застукают, нам конец. Я, как учуял, так сразу понял, что ты сорвешься. Понял, надо вы ручать. Если к утру вернемся по домам, еще есть шанс. По нюхали – н будет. Ну их, эти сокровища, к шутам. И так из-за них сидим в дурдоме, а подтвердится диагноз, считай, обоим крышка. Артур из-под земли достанет и вытрясет из нас все до последнего грамма, все до единого каратика. Ты же знаешь Артура.

Лысый подхватил друга и потащил подальше от злополучного дома. Но еще двоих не заметил Недобежкин. За ним наблюдали те самые друзья, с которыми он так лихо расправился в „Дружбе" и которые подобрали оброненный им в пылу схватки аграф.

Полкан мог бы лаем дать знать хозяину обо всех скрывающихся преступных и полупреступных элементах, но опасных людей было так много, что лаять уже было бесполезно.

Через десять минут Недобежкин ввел Полкана в свою комнату и, закрыв дверь на задпижку, вытащил из-под кровати чемодан. Взявшись за ручку, он почувствовал облегчение, чемодан едва можно было сдвинуть с места. Открыв крышку, Недобежкян снова был ослеплен мириадами сверкающих огней.

В ночной тишине, которая наконец-то установилась за окном, Аркадий Михаилович стал раскладывать на столе свои сокровища, сердце его сладко замирало. Он взял перво-наперво золотые, похожие на слегка сплюснутую луковицу, часы на рубиновом шатлене. Конечно, он еще не знал, что такая цепочка из рубинов и бриллиантов называется шатленом, но именно так она и называлась.

Блеск рубинов притягивал взгляд, словно человеческий взор. Аспирант задумался, ему показалось, что он видит в глубине рубина знакомое лица

„Завидчая!" – узнал Аркадий. Лицо улыбнулось ему и исчезло. Недобежкин вгляделся в другой рубин: „Повалихина, и она тутГ Сладкое Варино лицо улыбнулось и тоже исчезла Недобежкин понял, что на минуту заснул. Наследник Хрисо-гонова встряхнул головой и потряс часами.

„Сколько такие часики могут стоить? Интересно, дадут за них мерседес"? А может быть, даже и не один?"

Прав был в своих упреках Андрей Андреевич Повалихин. Для многих советских молодых люден мерилом праведным всяких богатств был „мерседес", и если бы современный иконописец пожелал написать доходчивую для молодых людей икону, то ангел влюсто жезла в руках, означавшего это праведное мерило, должен был бы держать вожделенный почти для каждого юноши восьмидесятых годов автомобиль.

Много „мерседесов" дали бы за один такие часики, потому что это были часики с настоящими кроваво-красными цейлонскими рубинами, оправленными в крупные бриллианты, но кроме того, вещь эта была не совсем забытая, так как это были любимые часы Людовика XV, которые вместе еще с одними часами из его коллекции тоже сейчас находились в чемодане Недобежкина. Эти часы бесследно исчезли из поля зрения владельцев крупнейших ювелирных коллекций еще во время Великой французской революции и пот вдруг внезапно появились в таком совершенно несозданном для королевских драноценностей месте, каким являлась квартира номер девяносто один дома 7/9 по Палихе.