Тень летучей мыши - Михаил Нестеров

Себя и генерала Баскакова Валерий Кознов как-то раз сравнил с Эдмоном Дантесом и аббатом Фариа. Прежде всего в том плане, что Баскаков заинтересовался деталями (несмотря на то, что детали вербовки Кознова подполковником Утяшевым ему были хорошо знакомы). И сам собрал дополнительные материалы непосредственно в Каракалпакии. Там он лично встречался с Султаном и судмедэкспертом Василием Исаковым; последний подтвердил факт смерти Валерия Кознова документально. Баскаков, отчетливо представляя Кознова у себя дома живым и здоровым, хмыкнул: «Ну-ну».

«Вот твои друзья», – как-то раз сказал Кознову генерал. Он выложил перед ним общее досье на Султана, Исакова, даже покойного Батыра. В досье были и фотографии.

Что касается Василия Исакова, то он перебрался в Москву в 1987 году (аккурат после смерти своей матери) не без помощи Султана Узбека. Последнего Кознов считал сентиментальным человеком. Генерал Баскаков, говоря о Батыре: «Султан убрал главного свидетеля «кровавой аферы» (чем, впрочем, никогда не брезговали в криминальных семьях по всему миру) и оставил другого». Василий Исаков для Султана – символ, дорожный знак на его пути: «Не все ограничения сняты». По большому счету, для Узбека-младшего Исаков стал символом смены власти, инструментом то есть, – вот об этом не стоило забывать. Ведь не успеешь оглянуться, как новый Исаков согласно кивнет на предложение убрать самого Султана Узбека.

Хотел ли Султан Узбек походить на своих заокеанских или там заморских собратьев? Может быть, какой-то имидж он и содрал. Манеры, внешность – это ерунда. Главное – принцип, сущность мафии.

«Члены мафии взаимно помогают друг другу, каков бы ни был характер этой помощи. Любое посягательство на одного из членов мафии в какой бы то ни было форме является посягательством на всех; за него следует отомстить любой ценой. Они обязуются полностью подчиняться вышестоящим. Когда нужно совершить правосудие, то члены мафии обращаются к самой мафии. Она судит, выносит приговор и приводит его в исполнение. Если кто-нибудь, по какой бы то ни было причине, выдает имена членов организации, он может быть убит кем угодно, когда угодно; месть распространяется не только на него, но и на всю его семью... Закон молчания – это еще и хорошие манеры, и преднамеренный обман, сознательное лицемерие для устройства ловушки, это и защита от посторонних. Тот, кто прибегает к помощи закона, чтобы защитить себя, тот либо дурак, либо трус. Тот, кто не может постоять за себя без помощи закона – является и тем и другим. Выдавать обидчика – трусость, даже если обидчик угрожает тебе, поскольку так ты не сможешь отомстить кровью за кровь».

Одним словом, мафия – она и в Каракалпакии, и в Африке мафия.

Но Кознов тоже был ее членом, хотя и сделал не так много: прежде всего уволился со службы, получил задание и плату, даже кличку, убил, постояв за себя, – о членстве Эстебана в клане Узбека не стоило забывать.

Что изменилось бы в материнском доме, если бы Султан Узбек носил традиционный ватный халат и жил в шатре, как его отец?.. Манеры, внешность.

Но что скрывается за ними? – вот интересный вопрос. За ними скрывается беспокойство, чесотка, кожный материал под ногтями. Султан знал о том, что Кознов жив, по той простой причине, что ничего не слышал о его смерти. В представлении Кознова Султан походил на акустика, прощупывающего глубины океана. Это был молчаливый поединок двух акустиков, и длился он более четверти века; самая затяжная битва, о которой слышал Валерий Кознов. И она доставляла ему удовольствие.

Генерал Баскаков и Валерий Кознов пришли к единому мнению: Василий Исаков догадывался о подлоге. Лично Кознов привык к этой мысли...

Он узнал этого человека. Узнал его в лицо. Исаков ухмылялся ему из прошлого: «Когда-то давно я поставил тебе смертельный диагноз». Еще свежа была в памяти смерть Шарипа Мохсенова, человека, которого сам Валерий вытащил из бездонной ямы прошлого. Всех в одну кучу, думал Кознов. Жаль, нет под рукой подходящего ножа, чтобы совершить ритуал и над этой тенью. Кознов не стал искушать судьбу – как вышел на него Исаков, пусть останется тайной. И пусть давит неудовлетворенность, чем надгробная плита.

Исаков прохаживался по улице, поджидая Кознова: ровно десять шагов в одну, десять шагов в другую, будто считал про себя. Он смотрел только перед собой; только разворачиваясь, глаза его приходили в движение, как у старой куклы. Он уже получил все, что хотел, ему были неведомы строки из Священного писания: «Не искушай Бога твоего».

Надеялся ли на то, что своими стекляшками сумеет распознать в яркой ночной тусовке человека, которого он не видел никогда, но зато видел и готовил его двойника как доказательство исполнительности Султана Узбека своему отцу.

Эстебан дал Исакову возможность развернуться и сделать навстречу пару шагов. Их глаза встретились. Губы Исакова пришли в движение, как будто он прошептал: «Так вот ты какой...»

Валерий обнажил ствол раньше, чем Исаков успел моргнуть, и четырежды выстрелил в него...

Он прошел сквозь толпу, как нож сквозь масло, уходил намеченным маршрутом. Он был спокоен и рассуждал, покидая место преступления, о том, что, выполняя задание генерала Баскакова, попутно решал и свои дела. Они тесно переплелись корнями и разделить их было очень трудно.

Он прошел Брюсовым переулков на Большую Никитскую. Уже там он был в безопасности. У него не было машины, по которой его можно было выследить, – только его внешность. На вечерней улице он был мазком с «Черного квадрата» Малевича.

Полковник Ханкин сидел в дядином кресле и рассуждал о задании, которое ему поручило руководство. Такого рода задания не были в новинку – Ханкин, еще будучи майором, охотился на хорватских преступников в Боснии и Герцеговине, как бы в противовес американцам, которые охотились в Европе на сербских преступников. На его счету два «деятеля», развязавших в 1995 году «хорватскую Бурю» против Сербской Краины: командир Загребского корпуса и начальник штаба 15-тысячного Карловацкого корпуса. Можно сказать, что за каждого он получил по звезде на погоны.

В его обязанности не входил тотальный контроль над Султаном Узбеком. Ему хватало информации от Сергея Марковцева, которого Ханкин обязал докладывать, где в данное время тот и другой, куда они направляются, какие у них планы.

По большому счету, Ханкин выступал чистильщиком. ГРУ потеряло лицо, когда не попыталось спасти своего рядового, а подписало ему смертный приговор. Он – живой свидетель грязных приемов ГРУ, которое в качестве исполнителя использовало преступные элементы – и это происходило внутри СССР. Давняя история, но, как правильно заметил генерал милиции Трохименко, в Главном разведывательном управлении срока давности не существует.

Алексей всего лишь раз за этот вечер отвлекся и подумал о том, что будет с ним, когда у его дяди за границей затрясутся руки, он не сможет держать скальпель и вернется в Россию, где дрожь скальпеля – верх хирургического мастерства. Ханкин окажется на улице даже притом, что вернется в свою однокомнатную квартиру, которую он сдавал молодой, говоря языком дяди, стерилизованной (за четыре года детей они не нажили) паре. Он так привык к этим хоромам, к этой обстановке, что сам себе казался встроенным в нее, как и вся мебель, и все чаще видел дядю в гробу.

Хорошее вино всегда бодрило Ханкина. Поймав начало хмельного состояния, он уже не отпускал его и подпитывал новым глотком. Время от времени он смотрел на часы, как будто напоминал себе о том, что живет в реальном мире.

Словно в подтверждении его слов раздался телефонный звонок от Сергея Марковцева, сообщившего, что «под генеральской фуражкой не штормит».

– Но в поговорке говорится по-другому, – возразил Ханкин.

– Сегодня так.

– И долго ты собираешься гостить у него?

– Все зависит о Султана. Я бы сбежал уже сегодня.

– Ну вы там как у Христа за пазухой.

Поэтому Ханкин остался дома.

Глава 19

Дом генерал милиции Трохименко буквально ломился от гостей. Генерал-инвалид собрал под свое крыло родственников – сына и невестку Аиду, которую искренне любил; не боготворил потому, что знал ее отца. Он звал ее Аидой, тогда как сам Султан – Айдой. Впрочем, и то и другое было верно. Люди Узбека – два дюжих парня, Надим и Кайс, стали личной охраной для всех членов этой интернациональной семьи. Они неохотно вступали в разговор с бойцами ОМОНа, которые числом, не превышающим восемь человек, несли дежурство по охране Трохименко и членов его семьи.

Марковцев сдыхал со скуки. Вот так же томился он в загородном доме начальника военной разведки. Гордился этим, но сдыхал. Такое вот противоречие.

Он оброс. Не брился шесть дней. Длина щетины как раз такова, чтобы казаться неряшливым, запущенным, потерявшим и лицо, и уважение к себе.