Непостижимая концепция (антология) - Виктор Точинов

– Вы первые, кого я перевезу, – ответил он честно и правдиво. – Если вы того желаете.

– Понятно… – протянул ничего не понявший Проф.

– Сюрреализм… – гнул свое Раймон.

– И сколько же времени вы нас поджидали? – сочувственно спросила Стелла. – Отчаянно скучали, наверное…

– Не скучал. Меня не существовало, пока вы не подошли к берегу.

Раймон издал невнятное междометие. Остальные изумленно молчали. Повисла долгая пауза.

– Да, мы хотим попасть на тот берег, – сказал наконец Проф. – Приступим к переправе? И, лейтенант, уберите свою пушку!

Здоровяк выполнил приказ лишь отчасти. Ствол винтовки опустился, но вновь вскинуть ее и выстрелить Донован мог очень быстро.

– Вы все не поместитесь в лодке. Кого-то одного придется оставить здесь. И большую часть вашего груза тоже.

– Не беда, – улыбнулась Стелла. – Мы не спешим. Сначала перевезете троих, затем остальных и снаряжение.

Возразить перевозчик не успел. Донован первым выразил протест против идеи своей спутницы.

– Мы не должны разделяться, – сказал он. – И не будем. Раздваиваться я не умею, одна из групп останется без охраны.

– Но послушайте, лейтенант, – запротестовал Проф, – при заданном вами условии задача не имеет решения… Ведь вы не предлагаете кому-то из нас двинуться вплавь рядом с лодкой? Учитывая неизвестный нам химический состав субстанции, заменяющей в реке воду, такой опыт может оказаться небезопасным… По меньшей мере.

– Разделяться мы не будем, – упрямо произнес Донован. – Во всем, что касается безопасности, главный здесь я.

– Волк, коза и капуста… – мрачно пробормотал Раймон.

– Вы, лейтенант, готовы пуститься вплавь? – уточнила Стелла.

– У меня есть идея получше. Поплывем мы все. А он останется.

Чтобы ни у кого не осталось сомнений, кому надлежит остаться, Донован вновь поднял винтовку и ткнул стволом в сторону лодки. И скомандовал:

– Вылезай на берег!

– Мне кажется, такой эксперимент позитивных результатов не принесет… – задумчиво проронил Проф и вопросительно взглянул на перевозчика.

Тот не стал спорить с Донованом и подтверждать сомнения Профа тоже не стал. Вышел из лодки. Проще дать им попробовать и понять, что сами они далеко не уплывут. И недалеко тоже не уплывут.

Патрик Косталиковски, лаборант и оператор ВЛК

Он чувствовал себя как человек, оказавшийся голышом на светском рауте, среди смокингов и вечерних платьев. Человек, одежда которого непонятно каким образом и по какой причине исчезла прямо на нем, испарилась, дематериализовалась…

Кос был одет, но чувства испытывал именно такие. Непонимание: что происходит? И жгучий стыд.

Он всегда лучше ладил с приборами, чем с людьми. Люди – существа странные, иррациональные и нелогичные. И совершенно непонятно устроены. Не с точки зрения физиологии и анатомии, там как раз все ясно, никаких загадок. Но что творится у людей в мозгах – темный лес. Черный ящик. Сбрендивший комп, работающий даже не по неясной Косу логике, а любой логике вопреки.

С приборами легче. Они не лгут, не ошибаются, а если показывают нечто невразумительное, тому всегда есть причина. Объективная и доступная пониманию. Десять ампер – значит десять ампер. Пять мегагерц – значит пять мегагерц. Но как и чем измерить мотивы девушки, отказывающейся от брака за три дня до назначенной свадьбы? Отказывающейся, потому что ей, видите ли, скучно? Чем измеряют скуку? В каких единицах выражается предательство?

С приборами он был царь и бог, технические неполадки ощущал интуитивно, чутьем, казавшимся многим сверхъестественным. Высшее образование Кос так и не получил, сначала мешали вечные «хвосты» по гуманитарным дисциплинам, а затем случился Катаклизм – и Университета, где он взял очередной академический отпуск, не стало. Он не расстраивался. Он смирился с должностью вечного лаборанта, на все руки мастера. Ему даже нравилось. Не всем же парить в высотах чистой теории, кто-то должен оставаться на земле и подтверждать теорию экспериментом. А руки у большинства теоретиков растут не из того места, и без помощи Патрика Косталиковски им не обойтись. Понятно, что награды, премии и портреты в учебниках – не для него. Ну и ладно, он себе цену знает, а слава – дым… Иные высоколобые за глаза называли его техническим гением, а иные, те, что помоложе, – в глаза. Тоже слава, хоть и в узком кругу.

Но здесь, в этом треклятом месте, картина мира, сложившаяся у Коса за тридцать лет жизни, пошла трещинами и рассыпалась на куски.

Приборы не работали. Едва их пятерка покинула капсулу, тут же пошли вразнос. Одни мертво молчали, другие выдавали непостижимую ахинею… Связь с ВКЛ утратилась, хотя оставшийся наверху Крайсманн божился, что антенны капсулы способны принимать сигнал из любой точки сферы Бальди, принимать с десятикратным запасом по мощности и при любых помехах. Крайсманн соврал. Или ошибся. Антенны сигнал не принимали… И вся огромная оставшаяся наверху лаборатория, ходячим датчиком которой Кос был, осталась не у дел.

Кое-как срабатывали лишь самые простые приборы, основанные на элементарной механике и оптике. Но и им верить не следовало. Шагомер, примитивнейшая игрушка, например, показывал, что они после высадки из капсулы прошагали без малого семь километров. Семь. Километров. По внутренней поверхности сферы, диаметр которой по самым оптимистичным оценкам был впятеро меньше…

Приборы лгали.

Все, даже самые примитивные.

Кос чувствовал себя ненужным и несчастным.

На приплывшее в лодке странное существо он почти не обратил внимания. Мало ли что кажется и что видится в этом странном месте… Он верил своим глазам, лишь когда они смотрели на экран, или на индикаторную панель, или хотя бы на шкалу со стрелкой. Приборы бредить не могут. Не умеют. Значит, бредит он, Кос. И странный кормчий – всего лишь один из симптомов бреда.

Когда массивный перевозчик вылез на берег, осадка лодки непременно должна была уменьшиться. Должна была. Но не уменьшилась. Кос не удивился. Закон Архимеда и болезненный бред лаборанта Косталиковски существовали в разных измерениях. Не пересекающихся.

Повинуясь жесту Донована, он машинально шагнул в лодку. Но другой жест лейтенанта предпочел проигнорировать. Не оставил на берегу тяжеленный тюк с приборами, ни с чем из своего багажа он так и не расстался, в отличие от остальных. Происходящий бред имел начало – значит, есть вероятность, что так или иначе он завершится. Не бывает бесконечных процессов.

Донован был вынужден разжать губы и произнести несколько слов, не поворачиваясь к Косу. Смотрел лейтенант только на перевозчика. И туда же смотрел ствол штурмовой винтовки. Как ни странно, эта глупая и опасная штука здесь работала, все электронные навороты, обеспечивающие комфортную и меткую стрельбу, отказали, но сам процесс выстрела пока что происходил исправно.

– Брось тюк, – сказал лейтенант, – лодка не выдержит. Бросай, твой металлолом никому здесь не пригодится.

– Нет, – отрезал Кос.

Он не умел и не любил говорить длинными фразами. По крайней мере с людьми.

– Утоплю, – пригрозил лейтенант.

Он не уточнил, к кому угроза относится: к Косу или багажу; но произнес ее так, что ясно было – как сказал, так и сделает. Утопит. Не раздумывая.

– Нет, – повторил Кос.

Вступилась за него Стелла. Уселась рядом, на ту же лодочную скамью, примирительно произнесла:

– Успокойтесь, Донован, никого не надо топить… Суденышко куда более грузоподъемное, чем представляется. Доплывем даже с багажом нашего друга.

Кос перегнулся через борт. Ну так и есть, закон Архимеда не одумался и не принялся за свои прямые обязанности, за регулирование привычного порядка вещей… Над водой (если это вода) по-прежнему возвышаются три доски борта (если это доски). Четыре человека и груз не увеличили осадку ни на миллиметр.

Донован пробурчал нечто неразборчивое, последним шагнул в лодку.

Перевозчик остался на берегу. Стоял неподвижно, закутанный до самого горла в свою хламиду. И, судя по очертаниям белой ткани, скрывалось под одеждой что угодно, только не человеческое тело… Голова, впрочем, ничем не поражала – каштановые вьющиеся волосы умеренной длины, чуть более темная борода, аккуратно подстриженная… Черты лица вполне правильные, но чересчур уж спокойные, без тени эмоций. Словно не в него тыкали стволом штурмовой винтовки, словно не его лодку захватили наглые пришельцы.

– Поплыли, – приказал лейтенант.

Они налегли на весла, на все четыре. Суденышко не сдвинулось с места.

Донован выругался, выскочил на берег, навалился всей массой на носовую часть, спихнул ее с песка и тут же запрыгнул обратно в двинувшуюся лодку, крикнув:

– Гребите! Навалились, дружно!

Гребцы, разумеется, из них были никудышные. Обреченные занять последнее место на любой гребной регате. И все же, если закон сохранения импульса хоть чего-то стоил, неумелые гребки должны были отодвинуть лодку еще дальше от берега. Вместо того она, повинуясь толчку лейтенанта, отплыла метра на полтора, все более замедляясь, замерла на мгновение неподвижно, затем двинулась обратно, постепенно ускоряясь, – и снова уткнулась носом в берег. Энергичные взмахи весел никакого влияния на ход лодки не оказали.