Величайшие звезды Голливуда Мэрилин Монро и Одри Хепберн - Виталий Вульф

Студия усиленно вкладывала деньги в раскрутку своей новой звезды: еще до окончания съемок «Римских каникул» Одри была предложена новая роль в кинокомедии «Сабрина», где она должна была снова играть Золушку, на этот раз настоящую: дочку шофера, покорившую сердце миллионера.

Вместе с Одри снимались Хамфри Богарт, прославившийся в «Касабланке», и Уильям Холден; режиссером был Билли Уайлдер. По воспоминаниям участников, съемки напоминали кошмар: Эрнест Леман, один из авторов сценария, называл месяцы работы над картиной «самой жуткой порой в своей жизни». Сценарий переписывался накануне съемок, и актерам приходилось учить текст по дороге на съемочную площадку, что совершенно не способствовало ни спокойствию на площадке, ни качеству отснятого материала. «Билли снимал днем, – вспоминал Леман, – а писал и переписывал ночью. Это был мучительный, отчаянный труд, и подчас наше здоровье не выдерживало». К тому же Хамфри Богарт оказался совсем не таким романтическим героем, каким представал на киноэкране: желчный, раздражительный, требовательный, безжалостный и к чужим недостаткам, и к своим слабостям, – он был недоволен и тем, что его призвали играть в комедии, которые он не любил, и тем, что его кандидатура была не первой – сначала на роль планировался Кэри Грант, но тот по неясным причинам отказался. Богарт взъелся на Одри с первого дня съемок, обвиняя ее в неопытности и в том, что ей уделяется слишком много внимания, – правда, потом, по словам биографов, они помирились и заканчивали работу в полном согласии. Позже Одри признавалась: «Иногда именно так называемые «крутые парни» на поверку оказываются самыми мягкосердечными, такими, как Богарт был со мной».

Но главным для Одри на площадке был не Богарт и не Уайлдер, относившийся к молодой актрисе с нежностью и трогательной заботой, а Уильям Холден, который играл мужчину, в которого была влюблена героиня Одри: уже через несколько недель после начала съемок всей группе стало ясно, что они не просто играют любовь. «Во время съемок «Сабрины» у Одри и Холдена начался роман, – вспоминает Леман. – Не слишком шумный, но настоящий. Это нас удивило». Одри не выглядела девушкой, способной легкомысленно увлечься первым встречным, а Холден был грубоват и любил выпить, к тому же тогда состоял в браке с известной актрисой Брендой Маршалл и вообще был склонен заводить интрижки при любой возможности. Возможно, все эти качества напоминали Одри ее любимого отца, а может, ее просто притягивало то, что отличалось от ее собственной натуры, – кто знает. Она уже начала мечтать о свадьбе с Холденом, который увлекся всерьез и даже заговорил о разводе, но тут выяснилось, что он сделал себе вазектомию, опасаясь появления внебрачных отпрысков. Для Одри брак, обреченный на бездетность, был невозможен, как невозможны были и отношения вне брака, и они расстались. Позже Билли Уайлдер афористично подвел итог этого неудавшегося романа: «У обоих прекрасно сложилась карьера, но оба были совершенно несчастливы в личной жизни».

Помимо любовных разочарований и Билли Уайлдера, оставшегося одним из ее близких друзей, «Сабрина» принесла Одри еще одно знакомство, которое во многом определит всю ее дальнейшую жизнь, – Юбера де Живанши.

Хотя официально художником по костюмам «Сабрины» числилась Эдит Хед, на киностудии было решено, что парижские туалеты Сабрины должен делать настоящий французский кутюрье. Первоначально предполагалось обратиться к Кристобалю Баленсиаге, но тот работал над коллекцией и отказался. Тогда Одри предложила кандидатуру Живанши – с его творениями она познакомилась еще во время съемок «Мы едем в Монте-Карло». Живанши только что ушел от Эльзы Скиапарелли и основал собственное ателье.

Узнав о приходе «мисс Хепберн», Живанши ожидал увидеть Кэтрин; к слову сказать, она никогда не отличалась изысканностью в одежде. Однако на пороге ателье появилась Одри – стройная, элегантная, словно специально созданная для моделей Живанши. «Нежность в ее взгляде, ее изысканные манеры с первого же мгновения покорили меня», – позже вспоминал о том дне Живанши. Союз актрисы и кутюрье длился всю жизнь Одри; Живанши создал ее стиль, ее имидж, соединяющий сияние молодости, элегантность и изысканность. Его модели – изящные и гармоничные, как сама Одри, классически простые и вместе с тем оригинальные, с заостренными геометрическими линиями, поясами и особой формы шейным вырезом «лодочкой» – Одри предпочитала не только на съемочной площадке, но и в обычной жизни, чем, без сомнения, сильно помогла росту популярности его ателье. В честь Одри Живанши назвал одну из тканей «Сабрина», и ей же он посвятил свои знаменитые духи L’Interdit. Особая концентрация духов выпускалась лично для нее.

Кстати, Одри ничего не получала за то, что фактически являлась ходячей рекламой Дома Живанши, – даже платья после съемок ей приходилось выкупать за свои деньги. Но Одри была готова на это. Как это ни странно, она всю жизнь считала себя некрасивой, стеснялась своей худобы. А в нарядах от Живанши «гадкий утенок» расправлял крылья и чувствовал себя лебедем; Живанши дарил Одри уверенность в себе, в своих силах.

«Сабрина» имела шумный успех. Критика взахлеб хвалила Одри, ее непосредственность, необыкновенную красоту, обаяние. А она сама скорее боялась внимания прессы, чем любила: она была уверена в том, что совершенно не умеет играть, а к своей внешности относилась крайне критично. За роль в «Сабрине» Одри снова была номинирована на «Оскар» – однако из шести номинаций премию получила лишь официальный художник по костюмам картины Эдит Хед, несмотря на участие Живанши. Позже она заявляла, что не только сделала бо́льшую часть костюмов к фильму, но и переделывала те, что присылали из ателье Живанши. Что думал об этом сам кутюрье, так и осталось неизвестным.

Знавшие Одри в тот период вспоминают, что она жила очень замкнуто, предпочитая шумным тусовкам возможность побыть дома в одиночестве. «Я буду чувствовать себя совершенно счастливой, если проведу все время с субботнего вечера до утра понедельника у себя дома», – признавалась она в интервью The Life . Она много курила, ездила по окрестностям на велосипеде и часто лежала у бассейна – ни купаться, ни плавать она не любила после того, как в детстве чуть не утонула. «Когда мне было девять лет, в Голландии, купаясь в пруду, я запуталась в водорослях, – рассказывала Одри журналистам. – Тогда я совсем почти не умела плавать. Водоросли тянули меня вниз, а у меня оставалось все меньше и меньше сил. Я наглоталась воды, пытаясь выпутаться, и, пока не подоспела помощь, я думала, что утону. Даже сейчас я, проплыв совсем немного, чувствую возвращение той паники». Она ходила по улицам в завязанной на талии мужской рубашке и узких брючках, туфлях без каблука и почти без макияжа. Однако постепенно жизнь Голливуда затягивала ее – во многом потому, что это помогало ей забыть о боли расставания с Холденом. На одной из вечеринок Грегори Пек познакомил ее с Мелом Феррером: это был известный актер, на двенадцать лет старше Одри, интеллектуал и спортсмен, с которым у Одри оказалось очень много общего – от танцевального прошлого и знания иностранных языков до сильной воли и любви к собакам. Неудивительно, что Одри моментально попала под его обаяние. Он был не только красив, амбициозен и образован, но и талантлив во многом – режиссер, автор детских книг, актер, танцовщик; его неимоверная активность во всем поражала. Активен он был и в личной жизни: помимо постоянных романов, Феррер был трижды женат, причем два раза – на одной и той же женщине, скульпторше Фрэнсис Пилчард. У него было четверо детей и неимоверное количество знакомых в любом уголке земного шара. Его биограф Чарльз ван Дейзен писал о нем: «Как режиссер Мел вызывал головокружение у коллег своими акробатическими кульбитами; как актер повергал их в гнев. Его страсть к телефонным звонкам была похлеще, чем у подростка, а в ночных клубах он всегда находил какого-нибудь знакомого, которому приветственно махал рукой».