Врата. За синим горизонтом событий - Фредерик Пол

— Гм.

Он начинает улещать. «Почему бы вам не лечь на нее? Попробуйте, как она вам».

— Гм. — Но я осторожно вытягиваюсь на ней. Чувствую я себя необычно, и мне это не нравится, может, потому, что эта комната для меня представляет нечто очень серьезное, и изменения в ней заставляют меня нервничать. — На матраце были ремни, — жалуюсь я.

— У кушетки они тоже есть, Боб. Можете достать их с боков. Потрогайте… вот так. Разве это не лучше?

— Нет.

— Я думаю, — негромко говорит он, — вы должны позволить мне решать, нужны ли какие-нибудь изменения в терапевтических методах, Роб.

Я сажусь. «Кстати, Зигфрид! Прими наконец решение в твоем проклятом мозгу, как ты меня будешь звать. Меня зовут не Роб, не Робби, не Боб. Я Робинетт».

— Я это знаю, Робби…

— Ты опять!

Пауза, затем вкрадчиво: «Мне кажется, вы должны дать мне возможность выбирать, как обращаться к вам, Робби».

— Гм. — У меня бесконечное количество подобных бессодержательных псевдослов. В сущности я предпочел бы провести весь сеанс, не говоря больше ничего. Я хочу, чтобы говорил Зигфрид. Хочу, чтобы он объяснил, почему в разное время называет меня разными именами. Хочу знать, что он находит значительным в моих словах. Хочу знать, что он на самом деле обо мне думает… если гремящее сборище металлических и пластиковых деталей может думать.

Конечно, я знаю, а Зигфрид не знает, что моя добрая подруга С.Я. пообещала помочь мне сыграть с ним шутку. Я с нетерпением ожидаю ее.

— Хотите что-нибудь сказать мне, Роб?

— Нет.

…………………………………………………………………

ОТЧЕТ О ПОЛЕТЕ

Корабль 1–8. Рейс 013В6. Экипаж Ф. Ито.

Время до цели 41 сутки 2 часа. Цель не определена. Показания приборов повреждены.

На ленте корабельного журнала запись: «На поверхности планеты тяготение как будто превышает 2,5П, но я собираюсь произвести высадку. Ни визуальные наблюдения, ни радар не проникают под облака из пыли и пара. Выглядит не очень хорошо, но это мой одиннадцатый вылет. Устанавливаю приборы на автоматический возврат через десять дней. Если к этому времени я со шлюпкой не вернусь, капсула, вероятно, отправится одна. Хотел бы я знать, что означают эти пятна и вспышки на солнце».

Пилота не было на борту вернувшегося корабля. Ни артефактов, ни образцов. Посадочного аппарата также нет. Корабль поврежден.

……………………………………………………………………..

Он ждет. Я чувствую себя враждебным и необщительным. Вероятно, отчасти потому, что с нетерпением жду, когда можно будет сыграть эту маленькую шутку с Зигфридом, но еще и потому, что он все тут сменил. Так поступали со мной, когда в Вайоминге у меня произошел тот психотический случай. Иногда я приходил на сеанс и видел голограмму своей матери. Боже правый, очень похоже, но не пахнет ею, не чувствуется она: в сущности ее вообще нельзя потрогать, это только свет. А иногда я оказывался в темноте, и что-то теплое прижималось ко мне и обнимало. Мне это не нравилось. Я, конечно, спятил, но не настолько.

Зигфрид ждет, но я знаю, что он не будет ждать вечно. Скоро начнет задавать вопросы, вероятно, о моих снах.

— Видели что-нибудь во сне после нашего последнего сеанса, Боб?

Я зеваю. Мне скучно. «Не думаю. Ничего важного, я уверен».

— Я хотел бы послушать. Даже обрывки.

— Ты паразит, Зигфрид, знаешь?

— Мне жаль, что вы считаете меня паразитом, Роб.

— Ну… мне кажется, я даже обрывков не смогу вспомнить.

— Попытайтесь, пожалуйста.

— Черт возьми! Ну. — Я устраиваюсь удобнее на кушетке. Все, что я могу вспомнить, абсолютно тривиально и, я уверен, не имеет отношения к чему-либо травматическому или важному. Но если я скажу ему это, он рассердится. Поэтому я послушно отвечаю: — Я был в вагоне поезда. Много вагонов сцеплены вместе, и можно переходить из одного в другой. В них полно знакомых. Женщина, такого материнского вида, она много кашляла, и другая женщина, которая… ну, выглядела странно. Вначале я подумал, что это мужчина. На ней был какой-то комбинезон, так что трудно было сказать, мужчина это или женщина, и у нее были мужские очень густые брови. Но я был уверен, что это женщина.

— Вы говорили с какой-нибудь из этих женщин, Боб?

— Пожалуйста, не прерывай, Зигфрид, я из-за тебя теряю нить мысли.

— Простите, Роб.

Я возвращаюсь к сну. «Я ушел от них. Нет, я не разговаривал с ними. Перешел в следующий вагон. Это был последний вагон в поезде. К остальным он был присоединен чем-то вроде… дай-ка подумать… не могу сразу это описать. Как растягивающаяся металлическая гармошка, знаешь? И она растянулась».

Я останавливаюсь, главным образом, от скуки. Мне хочется извиниться за такой скучный неуместный сон. «Вы говорите, металлическое соединение растянулось, Боб?» — подталкивает меня Зигфрид.

— Да, верно, растянулось. И, конечно, вагон, в котором я находился, начал все больше и больше отставать от других. И я видел только хвостовой огонь, который чем-то напоминал ее лицо. Она… — Тут я утрачиваю последовательность и пытаюсь вернуться к поезду. — Как будто мне трудно к ней вернуться, как будто она… прости, Зигфрид, не помню ясно, что там случилось. А потом я проснулся. И, — виртуозно заканчиваю я, — записал все, как только смог, как ты и велишь мне.

— Я высоко ценю это, Боб, — серьезно говорит Зигфрид. Он ждет продолжения.

Я начинаю беспокойно ерзать. «Кушетка совсем не такая удобная, как матрац», — жалуюсь я.

— Простите, Боб. Вы говорите, что узнали их?

— Кого?

— Двух женщин в поезде, от которых вы уходите все дальше и дальше.

— О! Нет. Я понимаю, что ты имеешь в виду. Я узнал их во сне. Наяву я и понятия не имею, кто они.

— Похожи они на кого-нибудь знакомого?

— Нисколько. Я сам этому удивился.

Зигфрид говорит, немного выждав — я знаю, таким образом он дает мне возможность изменить ответ, который ему не нравится: «Вы упомянули, что одна из женщин, та, что кашляла, материнского типа…»

— Да. Но я ее не узнал. Мне показалось, что она на кого-то похожа, но ты же знаешь, как это бывает во сне.

Он терпеливо говорит: «Не можете ли припомнить женщину материнского типа, которая много кашляла?»

Я начинаю громко смеяться. «Дорогой друг Зигфрид. Уверяю тебя, мои знакомые женщины не относятся к материнскому типу! И у всех у них по крайней мере Малая медицина. Они вряд ли будут кашлять».

— Понятно. Вы уверены, Робби?

— Не приставай, Зигфрид, — сердито говорю я, потому что на этой паршивой кушетке трудно удобно устроиться, а также потому, что мне нужно в ванную, а разговор бесконечно затягивается.