Четверо детей и чудище - Жаклин Уилсон

– Нет моя, моя, моя! – закричала Моди.

Мы все уставились на нее.

– Ну… Моди и правда еще не загадывала, но она же еще маленькая, нет? – с сомнением сказала я. – Вдруг она пожелает какую-нибудь дичь и начнется бардак?

– К бардаку нам не привыкать! – отозвалась Шлёпа. Она поковырялась в песке и нашла псаммиадову лапу. – Ага! Вот вы где! Вылезайте-ка, мистер Псаммиадик! – Она принялась его вытаскивать.

– Аккуратнее! – воскликнул Робби.

– Да уж, было бы неплохо, – сердито сказал псаммиад. Он выбрался из песка и отряхнулся. Потом от души зевнул, продемонстрировав ярко-розовый рот с кучей острых маленьких зубов. – А я так хорошо спал. Нет, надо было явиться и разбудить!

– А мы хотим еще желание, – сказала Шлёпа. – Давай, Моди!

Моди на коленках поползла по песку, счастливо улыбаясь.

– Привет, бизьянка! – сказала она.

– Возможно, при плохом освещении я и напоминаю примата, однако ж я принадлежу к совершенно иному виду, – сказал псаммиад. – Батюшки! Я последний представитель своего вида, и боюсь, долго мне не продержаться, если вы, дети, так будете меня изводить.

– Смешная бизьянка, – любовно сказала Моди, явно не поняв ни единого слова. Она потянулась погладить его.

– Осторожней! – цыкнул на нее псаммиад.

Элис не удалось толком отмыть малышку от мороженого, и Моди была липковата.

– Милая бизьянка. Смешная бизьянка. Модина бизьянка, – и она аккуратно присела рядом с ним на корточки – так, чтобы его не касаться. – Гей, кошка со скрипкой, идут на горку Джек и Джилл, апчхи, апчхи, ставь скорее чай! – пропела ему Моди.

Псаммиадовы глаза-стебельки повернулись.

– Моди вам поет свою песенку, – сказала я.

– Это я слышу, – сказал псаммиад.

– Загадывай желание, Моди! – поторопила Шлёпа.

– Хочу людей, – сказала Моди.

– Каких еще людей? – не поняла Шлёпа.

– Джека, и Джилл, и Полли, и Сьюки, и смешного котика, и щенка, и коровку, и чайник с тарелкой, и розы, и веночки [24] , – перечислила Моди.

– Но они же не настоящие. Это просто глупые детские песенки, – сказала Шлёпа. – Нельзя такое желать!

– Отчего же, – сказал псаммиад. Он напыжился и раздувался до тех пор, пока не превратился в большой мохнатый шар, а потом резко сдулся, приняв обычный вид. Он повертел глазами по сторонам, потом дернулся, услышав вдалеке собачий лай, и мигом зарылся обратно в песок, шустро орудуя всеми четырьмя лапами.

А мы во все глаза уставились на самую странную компанию, которую нам доводилось видеть. Коричневый с белым терьерчик носился кругами как оглашенный – видать, учуял псаммиада. Пес принялся копать, но Робби поймал его и не отпускал.

– Нет! Плохая собака! Оставь псаммиада в покое, – сказал Робби.

Пес начал лаять – теперь он нацелился на кота в красном смокинге и синих брюках. Кот сидел на кочке, прижимая подбородком к плечу маленькую скрипочку. Он вовсю наяривал смычком, а чудная жестяная тарелка с чайником, взявшись за жестяные руки, выделывали коленца под музыку. Из-за деревьев прискакала большая бурая корова и замычала в такт. Она то и дело вытягивала шею и задирала голову в небо.

– Луну ищет, чтоб выше нее прыгнуть! – прыснула Шлёпа.

– Гей, кошка со скрипкой, гей, кошка со скрипкой! – сказала Моди и давай бегать туда-сюда под котовью музыку.

Тут подошли, нога за ногу, мальчик с девочкой. У каждого было по ведру. Мальчик был в красном свитере и синих штанах, а девочка в белом платье в голубой горошек.

– Джек и Джилл! – воскликнула я. Такие родные лица! Я вспомнила «Клевер цветет», мою старую книжку с детскими песенками, и как мама мне ее все время читала и показывала картинки. – Смотри, Робби, это Джек и Джилл идут на горку и несут в руках ведерки.

– Надо им сказать, чтоб под ноги смотрели! – заволновалась Шлёпа.

– Вы там поосторожнее на горке, ладно? – сказала я.

Джек и Джилл посмотрели на меня.

– Да, мы идем на горку, – нараспев сказал Джек.

– Несем в руках ведерки. – Джилл глядела куда-то вдаль.

– Идут на горку Джек и Джилл! – залопотала Моди, хлопая в ладоши. – И я!

– Нет, солнышко, а то еще свалишься с ними вместе и расшибешься, – сказала я. – Посмотри-ка туда! Пойдем к веночкам и букетам?

Несколько девочек и один мальчик водили посреди песчаной ямы хоровод. На трех девочках были белые платья, на двух других – в красный горошек, а еще на одной – светло-желтое. Мальчик был в серых шортах и синем джемпере. Они были чуть старше Моди, и все улыбались, – я решила, что Моди в их компании ничего не угрожает.

– Апчхи, апчхи? – с надеждой спросила она.

– Апчхи, апчхи! – сказали они и мотнули головами. Потом все одновременно плюхнулись на песок и захихикали. Моди тоже села рядышком и заливисто рассмеялась, радуясь новым друзьям и их игре.

– Еще! Еще апчхи! – сказала она.

Они поднялись и по новой завели хоровод.

– Всюду розы эти…

– Давай с ними, Рози, – сказала Шлёпа.

– Моди, позови их на травке играть, – сказал Робби. – Псаммиад не обрадуется, если они так и будут у него над головой топать.

Он подошел и склонился над ними – прямо добрый дядюшка.

– Ребята, идите лучше вон там поиграйте. – Он показал пальцем куда-то в сторону.

– Всюду розы эти, – сказал мальчик и потянулся взять его за руку.

– Да, знаю, вы хотите играть, только давайте играть вон там, – и Робби легонько их подтолкнул.

– Веночки и букеты! – запели девочки, размахивая руками. Моди тоже взяли в хоровод.

– Апчхи! Апчхи! – прокричала она, мотнув головой.

– Упасть, не встать, – допели они все вместе и рухнули на траву, топоча ножками.

Тут и Джек с Джилл подоспели – выкатились из леса. Сначала Джек разлил всю воду, плюхнувшись на грудь, а за ним Джилл – размахивает руками, болтает ногами, глаза круглые.

– Ой-ой-ой, – сказала Моди и помчалась их поднимать. – Пластырь? – спросила она у меня. – Пластырь надо?

– Нет-нет, – сказала Джилл, осторожно поднялась и похлопала брата по спине.

– Джеку надо лоб заклеить коричневой бумагой, – сказала она серьезно.

– Никогда эту строчку не понимала, – удивилась Шлёпа. – Зачем коричневая бумага-то? Я думала, в нее только рыбу с картошкой заворачивают.

– Наверное, тогда йода с пластырем еще не было, – предположила я.

Моди сидела на корточках рядом с Джеком, вид у нее был встревоженный.

– Все хорошо, Моди. Он скоро поправится, – сказала я.

– И начнет заново всю канитель, – в тон мне сказала Шлёпа. – Трогательное, конечно, желание, только я как будто в яслях застряла. Кого там еще ждем?

Из леса вышли две призрачного вида девочки, в сером и белом, у одной в руках был чайник.

– Чего это с ними? – спросила Шлёпа.

Лица у них были белые, а волосы разных оттенков серого. Девицы направились к уютному кирпичному очагу на прогалине. Огонь в нем горел серый, а сами кирпичи были серовато-белые.

– Все ясно! – рассмеялась я. – Это Полли и Сьюки, они с черно-белой иллюстрации, а все остальные – с цветных.

В жизни они выглядели жутковато, и Моди заробела – но все же подошла. Полли ей улыбнулась.

– Ставь скорее чай? – спросила Моди, показывая на чайник.

– Смотрите, правда чай! – удивился Робби.

Из воздуха возник серый стол со скатертью в серо-белую клетку, серым в горошек чайником и серо-белым караваем.

– Полли, ставь скорее чай, – сказала Полли и повесила чайник над огнем.

– И я, и я, – сказала Моди.

– Осторожно! Не подходи к огню, Моди, нельзя, – испугалась я.

Пламя, хоть и черно-белое, пыхало жаром – и обжечься наверняка можно было.

– Полли, ставь скорее чай, – повторила Полли.

Моди ей подпевала.

– Полли, ставь скорее чай, – в третий раз сказала она.

– Гости к нам пришли! – пропели Полли с Моди и собрались садиться за стол.

– Не ждали? – сказала Шлёпа.

К столу широким шагом подошла подружка Полли – Сьюки.

– Сьюки, нам не нужен чай, – пропела Сьюки, никого этим не удивив. И еще разок. И еще. Потом Полли взяла Моди за руку, и они побежали от стола.

– Гости-то ушли! – пропела Сьюки.

Полли, Сьюки и Моди весело расхохотались.

– Еще! Еще! – просила Моди.

– Нет, только не это! Сколько можно? – замахала руками Шлёпа.

– Да ладно тебе вредничать, по-моему, очень мило, и Моди в восторге, – сказала я.

Робби тоже не скучал: он то утешал бедную корову-попрыгунью, то гладил пса, который беспрерывно тявкал. Кто бы мог подумать, что в детских песенках такая какофония! Мало мычащей коровы и лающего пса, так еще кот громко играл на скрипке, а чайник с тарелкой хлопали в жестяные ладоши. Джек и Джилл звенели ведрами и снова и снова бухались с горки, дети, водившие хоровод, оглушительно чихали, а Полли и Сьюки с нажимом пели прямо нам в уши.

– Еще! Еще! – захлопала в ладоши Моди.

– Эта компашка мне уже надоела, – рассердилась Шлёпа. – Где остальные-то стихи? Как насчет Шалтая-Болтая? Я бы посмотрела, как он со стены шмякается! А еще тот, где фрейлине нос отщипнули… [25]