Лоренцо Медичи и поэты его круга. Избранные стихотворения и поэмы - Луиджи Пульчи

Канцона

С тех пор как с милым Лавром я в разлуке,Утратив счастье, благо, мой Парнас,Кумира, светоч и отраду рая,С ним не расстался в мыслях ни на час,«Что толку, – говорю себе я в муке, —Что верен, коль его уж не встречаю?»Едва ли обретаюЯ силы дать ответ прямой и ясныйО том, как я тесним судьбой злосчастной,И ею праздный помысел взлелеян;Затем был мрак развеян,Когда рассудок снова я обрелИ меру осознал постигших зол;Тогда возжаждал я уединенья,Брел по лесу, унылый и печальный,Пока о камень скальныйНе оперся, воззвав душой в смятеньи;И плакал я, не ведая в кручине,Я жив или мертвец уже отныне.

Вдруг издалече речь ко мне несется:«Юнец, тебя узнала, мнится мне»;И голосом подавленным и томным:«Не видел ли ты в этой стороне,Как юноша на белом иноходцеПромчался через лес в наряде темном?»Тем криком неуемнымНарушилось мое забвенье вскоре,Не верил я, как бы в падучей хвори,Что предо мной Деиопея – диво;Как Иов, терпеливый,Глазам своим поверил я с трудом.И, подойдя, ей так сказал потом:«Напрасно ищешь в зарослях колючихДвух обреченных крест нести единый».Глас отвечал невинный:«Покуда, как Эгерия, от жгучихЯ не истаю мук, я плачу, страждуИ говорить с тобою, путник, жажду».

Зрю ссадины на коже белоснежной,Царапины на розовых ногах,Она – голубка из небесной далиВ терновнике, на ранящих камнях;Власы у ней как у Венеры нежной,В которых гибель люди обретали;Мне сердце разрывалиРыданий жарких горестные всхлипы,Что даже адамант смягчить могли бы,Оникс и сардоникс, агат с опалом,И аспидовым жаломОно сжигалось, словно лед весной.И севши тут, со стороны десной,Продолжила: «Погибнуть мне в расцветеКоль суждено, избавит смерть от муки;Он клялся, что в разлукеНе станет часа жить на этом свете.О нем лишь говорить теперь я рада,А сердцу в горе выплакаться надо.

С презреньем, с гневом сколько раз боролась,Когда, с каким уменьем! средь препонИскало сердце умиротворенья.Я Марса с Фебом ведала агон,Лицом бледнела, изменялся голос,Как предавалась всем душевным смутам.Огню была я трутом,Себя прельщая этой ложью зыбкой.Когда меня одаривал улыбкой,Казалось, в мире были ярче краски,И он, в обманной маске,Иным, чем есть, являлся мне не раз.Возлюбленный, блистал он, как алмаз,А я фиалкой в этом свете млела!Иными зрила я устои мира,И дивный лик кумираСиял, как луч из горнего предела;Уму казался счастьем этот жребий,И мне не нужно было благ на небе.

И кто осудит наши заблужденья?Увижу ли, божественный эфеб,Тебя я вновь средь этих превращений?Я мнила: ты прекраснее, чем Феб,Так древле в наши дольние селеньяМеркурий нисходил от горней сени.Пылаю, тщетны пени,Хоть сердце тверже адаманта было;Я, прежде непорочная, любилаБродить в лесах за девственной Дианой,Жила как мне желанно,Благочестивым помыслом цвела,Бежала от мужчин я, как от зла,То осуждала, то звала Гимена,То чаяла принесть обет монаший.Вдруг, всё сильней и краше,Взметнулся пламень необыкновенный,Искрился он и, ослепляя око,Казался колесницею пророка.

И в нем тогда явился Лавр цветущийТам, где ни гарпий, ни лихих гадюк,Ни хищных тварей, что в лесу засели;С Евтерпою все касталиды вкругТам восседали под ветвистой кущей;Пан, Палес, Вакх, Сильван, Церера, Делий —Все танцевали, пелиСреди благоуханий, красок, звонов;Венки из гиацинтов, анемоновПлели гамадриады и напеи;От муки багровея,К Олимпу Марсий стоны воссылал,Но о пощаде он не умолял.Затем мне показалось: ветви, кронаСлюдою или алебастром стали,Под солнцем заблистали,Как дождь златой, Данае павший в лоно.Земля, эфир, – всё вмиг позолотело,Исчез, и Лавра больше я не зрела.

Покинутая, плакала от горя:Уж не встречала я в лесной тениНи музы, ни дриады, ни сатира(Вслед за Асканием ушли они),Лишь звери здесь, да Эхо, пеням вторя,Разносится средь скорбного эфира;Так я осталась, сира,Но тень одна отныне мой вожатый».Тут, как внезапным ужасом объятый,Ее спросил я: «Кто же это, кто же,Скромна и столь пригожа,Иль добрый Лавр тебе покой дарит?»«На то отвечу, – нимфа говорит. —Диана встала возле водной глади,Затем исчезла, но являлась внове,И благородной крови,И славою покрыта в вашем граде;Но без нее и шагу не ступлю я».Потупила глаза она, горюя.

Мой разум был растерянности преданОт новой тени, в сердце же моемВновь образ Лавра вспыхнул в то мгновенье,И даже я возликовал притом,Сказав: «Как будет музою поведанТот пыл, что мне палит воображенье?Ведь каждое сужденьеБывает ложно, и сейчас – ущербно;С тобой мы, нимфа, плачем страстотерпно,Но я тебя утешить не премину.Ты, как Геро, в пучинуНе бросишься ль, бежав из этих мест?С тех пор как видел я его отъезд,Сокровище мне ниспослал Юпитер,Что нужно б спрятать за семью замками,К нему тянулся трижды я руками,Но лишь страдал душой воспламененнойЯ, высшею любовью побежденный».

«Едва ль учтивой, – нимфа возразила, —Казалась тень, ведущая меня,Скорей – его губительницей хладной;Огонь познавши, с первого же дняДуша одна лишь преданность хранилаЛюбви, что нас связала беспощадно».Я тихо молвил: «Ладно,Тебя утешил, так живи в надежде:Весна придет, с ней Флора как и прежде,Вернутся песни, танцы и забавы,И боги в блеске славыПройдут с ним вместе чрез пиценский дол.Смотри, отрады дух в тебя вошел,Как этот зверь жестокий изъязвился!Смотри: на адаманте золотыеСтихи его святые!»Закончил я, и век вдруг обновился,Она воздела к небу обе дланиИ удалилась грациозней лани.

Канцона, что хотела донна эта?Цветок искала. К Лавру отправляйся,Поведать постарайсяО нимфе: какова, во что одета.А после скажешь, как, с ним разлученный,Живу и стражду я в тоске бездонной.

Сонеты

I. К Лоренцо Медичи

Тебе сонет послать я не премину.Раз на дороге повстречал мужлана,К бочонку тот присасывался странноИ дно лизал, точнее – сердцевину.

Ни капли не спадало на грудину —Питийства, знать, искусник несказанный,Он шею гнул с повадкой пеликана,Всё начисто слизав за миг единый.

Не спрашивай, как месса завершилась,И о попе том спрашивать не надо,И как вино по капельке сочилось.

Он на бутыль сию смотрел с досадой,Как только в ней вино пресуществилось,Затем облобызал ее, как чадо,

И, выйдя за ограду,Всё бормотал себе: «В Рим, в Рим, wein gut»;И, дабы завершить прощанья, тут

Рыгнул пресмачно плут,Отрыжку описать не хватит тщанья —Прошла меж подбородком и гортанью.

II. К Лоренцо Медичи в неаполь

Кто б отнял «шарик», «поле», «молоток»У этих глупых неаполитанцевИль сбил бы спесь с надменных капуанцев,Тот саламандру б из огня извлек!«Ну, Джанни, не плошай, вперед, игрок!»Я лучше пса учую дух поганцев —Всех торгашей их, наглецов, засранцев;Синьор, у них не ценен поварок!

«О вежливости тутней ваше мненье?»– Здесь вежливость ночным горшком прикрыта(Отвечу вмиг): свинарник – загляденье!

«У-у! эти флорентинцы сибариты:Утонченны, поди, до одуренья!»На том пасутся олухи, тем сыты!

Бобов здесь не ищи ты.На спрос ответят с придурью всегдашней:«Моллюска вам? На площади у башни».

III. К Лоренцо Медичи об одном ужине

В тот вечер я со всеми пировал.Линей вареных подали в ванилиИ столько изощренных блюд вносили —Их ни один подлец не надклевал.

Валились слуги с ног, вбегая в зал,В чем лестницу негодную винили.Угадывалось мной вино в бутыли,Но, словно ястреб, ни глотка не взял.

Тот хлеб съедобным я назвать не вправе,А поросенок был в соку и свежийЛишь только на словах, никак не въяве.

Был кравчий неотесанным невежей:Так руки грубы, молвлю не лукавя,Ни дать ни взять две лапищи медвежьи.И гости всё не режеТолкались, чтоб распробовать хоть что-то,И мненья выражали до икоты.Как на дроздов охота —То шепоты, то крики «э-э-э» да «дзи».Что дальше было – сам вообрази.

IV. Против одного доктора, своего недруга

Рогожевый мешок я приоткроюИ к верху дном его перетряхну,Посмотрим, что за пыль в нем – ну и ну!По нюху пса легавого я стою.

Грубее б надо с бестолочью тою.Он – круг, что Джотто вывел в старину,А сколь он глуп, и молвить не начну,Ведь не метать же бисер пред свиньею!

Всегда о нем глагол один и тот же:Он задницу намял полой паландрыС таким покроем модным – идиот же!

Я знаю всё о свойствах саламандры,Которую с другими видел в Кьедже,И у него не более каландры…

И всё ж я не Кассандра.Мне уважать ли чин его и звание,Коль впал наш доктор в дуракаваляние!

Он хины окаяннее.И чистое вино ему заказано:Встал пред сосудом он миропомазанья.

Против Маттео Франко (V–XXIV)