Тай-чи языка, или Вас невозможно научить иностранному языку - Николай Федорович Замяткин

Правило номер два:

    читайте только произведения значительной длины.

Под значительной длиной я понимаю целостное повествование в сто-двести и больше страниц, напечатанных шрифтом стандартного размера и без иллюстраций на каждой странице. Избегайте чтения рассказов, даже если эти рассказы и интересны. Почему?

Хотя бы потому, что я вам это говорю, а я, как вы, мой любезный собеседник, уже вне всяких сомнений поняли, я просто так ничего не говорю – по крайней мере, о том, что касается изучения иностранных языков. Впрочем, не поленюсь и объясню свою мысль более пространно.

Чтение значительных по объему произведений предпочтительно чтению мелких рассказов и текстов по следующим веским причинам.

    В целях создания работоспособного контекстуального поля реалий произведения

Когда вы вчитываетесь в объемное произведение, вы знакомитесь с канвой произведения, героями, которые там действуют, географическими, политическими, социальными и другими реалиями, в которых развиваются события. До известной степени вы можете предугадать слова и действия героев, их мотивацию, предметы, которыми герои пользуются.

Если действие развивается в девятнадцатом веке, то весьма маловероятно, что на столе у героини будет стоять компьютер, а на свидания с графом она будет бегать в кроссовках и мини-юбке. Если главным героем произведения является частный детектив с переломанным носом бывшего боксера, развитыми надбровными дугами и квадратной челюстью, то вряд ли в самом разгаре расследования он уйдет в буддистский монастырь, где предастся посту и молитве, навсегда забыв о необходимости раскрытия мучительной тайны, кто украл колье с любимой собачки жены владельца сети колбасных магазинов. Так же, как если мы знаем, что действие развивается в Подмосковье и наш обожаемый Полуэкт Кузьмич Фандорин, выйдя на след злодея, следит за ним из-за дерева, то есть все шансы, что это дерево не окажется баобабом или кокосовой пальмой, а злодей не ускользнет в последнюю секунду от возмездия, взмыв в голубое небо на ракетоплане последней модели.

Вот это, мой любезный собеседник, и есть контекстуальное поле. Вам нужно прочитать несколько страниц, вчитаться в произведение прежде, чем это поле начнет работать на вас настоящим образом. В коротких произведениях для этого не хватает пространства. Вы едва начинаете входить в контекстуальное поле, как рассказ кончается. Вы начинаете читать следующий рассказ, и повторяется та же самая история – вы лишены возможности вчитаться, вжиться в произведение.

    Для создания лексического контекстуального рабочего поля.

У всех нас, мой любезный собеседник, есть наш излюбленный словарный запас. Даже у вашего покорного слуги – не постыжусь в этом признаться. У писателей-беллетристов он тоже есть.

Набор слов, которые используют писатели на протяжении какого-либо произведения, весьма ограничен. Это становится очевидным, даже когда вы прочитали всего лишь какие-то десяток-другой страниц. Некоторые слова начинают повторяться очень часто. Вы их видите десятки раз, но в разном окружении. У вас появляется сначала смутная, а потом все более ясная идея, что данное конкретное слово может означать. Если мистер Фэндоурин раз за разом вынимает нечто из кармана и наставляет это на злодеев, от чего те либо поднимают руки, либо бросаются убегать (трусливые негодяи!), то это нечто вряд ли является пузырьком со святой водой или носовым платком. Скорее всего данный предмет является какой-либо разновидностью огнестрельного оружия.

Не исключено, впрочем, что доставаемый непримиримым борцом со злом предмет является именно пузырьком со святой водой – такой вот авторский ход, но ведь как раз это мы и должны определить, распознавая, расшифровывая на первых страницах контекстуальное поле, созданное автором.

Так или иначе, но из контекстуального поля мы почти наверняка знаем, что фандорианское оружие не может быть лазерным бластером, гранатой «лимонка» или харипоттеровской волшебной палкой. Чтобы удостовериться, небрежно заглядываем в словарь – и искомое слово навсегда врезается в нашу память.

Или, преследуя гадкого злодея, наш герой идет по лесу, задевая за осыпанные утренней росой кусты, по лугу, где к герою прикасаются своими головами ромашки, затем он идет вдоль поля, вдыхая полной грудью тревожный запах полыни, и по какому-нибудь подозрительному буераку, а потом опять по лесу. Он поглядывает на висящее над его головой серебряное облачко и улыбается чему-то своему, только одному ему известному и дорогому…

Он явно идет не напрямик, но по чему-то. Это что-то, обрамленное изумрудными листьями подорожника, петляет между деревьев, огибает лужи, где качается и рассыпается веселыми искрами июньское солнце, обегает покрытые мхом камни, поднимается по склону оврага, заросшего дикой малиной, проходит вдоль старого, полуразвалившегося плетня, сужается, почти было исчезает, но потом опять каким-то чудом находится и выводит Полуэкта Кузьмича – и нас вместе с ним – к старинному замку, где в одной из башен обосновался низкий небритый злодей, не подозревающий (о, как он ошибается!), что расплата уже близка.

На имеющейся у героя карте это что-то, по которому мы движемся, отмечено пунктиром. Что бы это могло быть? Ни асфальтом, ни бетоном оно явно не покрыто. Ни новомодные самодвижущиеся паровые автомобили, ни более традиционные повозки на гужевой тяге, ни поезда по нему не ездят. Легко и элегантно заглядываем в словарь, чтобы подтвердить нашу догадку – и еще одно слово навсегда остается в нашей голове. А с этим словом и маленький, но такой чрезвычайно важный плюсик – за нашу с вами, мой любезный собеседник, догадливость!

Также автор не преминет сообщить нам – двадцать пять раз на протяжении десяти страниц, что у нашего героя «умные» глаза, а у злодея «бегающие» глазки, что пробор героя «безупречен», а сам он «неподкупен» – тридцать раз на пятнадцати страницах, что злодей вынашивает «зловещие» планы – в каждом втором предложении, и так далее, и такое прочее…

Слова повторяются, повторяются и еще раз повторяются в разном лексическом – и грамматическом – контексте, а, как мы уже знаем, повторенье есть мать ученья. Особенно при изучении иностранного языка, где практически все построено на повторении.

Мой склонный к строгому аналитическому мышлению