Счастливчик Лазарев - Владимир Сапожников

— Вас оформят врио. А для начала закончите двухгодичные курсы повышения.

— А нельзя ли здесь, дома, кончить курсы? На Земле? Хотя бы годичные? Я бы «Хижину дяди Тома» почитал.

Но женщина лишь холодно улыбается, и Никитин понимает: ее не проведешь.

— А как там насчет каолина? — спрашивает он.

— Вся планета Рукавичка — чистейший каолин. Днепропетровский. И глазури хватает. Речки там текут чистой глазурью.

Никитин хочет спросить, какого цвета небо на планете Рукавичка и есть ли там облака. И падает ли дождь. И бывает ли радуга. И шумят ли на ветру березы. Но женщина уже сунула свой блокнотик в карман, иронически молчит, зная все вопросы Никитина наперед. Тогда он приподнимается в кресле, сухо спрашивает:

— Сколько у меня еще остается? Восемнадцать минут? Прекрасно! Достаньте-ка свой блокнот, мадам. Записывайте, буду диктовать. «Тихонову: срочно! С бесплатными обедами решить не позднее июня. Шкуру спущу, если не развернешься. Главному инженеру: командировать за оборудованием муфельной печи толкового техника и двух слесарей, пусть все примут до болтика. Печь монтировать собственными силами». Успеваете, мадам? «Заместителю А. Т. Кушнеренко: не принимать ветку, пока строители не подобьют щебеночное ложе». Повторяю: щебеночное — каменное значит. И последнее. «Секретарю Маргарите Назаровне Мухиной: вывесить приказ. С сего числа нахожусь в длительной командировке на планете соседней галактики Рукавичка». Подпись: «Никитин И. Т.». Все. Отправить с курьером немедленно. Ну что ж, я готов, мадам. Лететь так лететь. Отдавайте команду.

17

Аккордеон Артем оставил у тетки, решил ехать дальше с одним баулом. Ножик, электробритва, две пары носков, полотенце. Тетка проводила его до такси, всплакнула по привычке, хотя Артем заверил ее, что заедет на обратной дороге. Дору Михайловну мучили нехорошие предчувствия.

До отправления московского самолета оставалось меньше двух часов, а Лазарев, шатаясь по холлам аэровокзала, все еще думал о том, нужна ли она ему, Москва. Может быть, полететь в Ташкент? Или в Баку? А то — в Байрам-Али, ради красивого названия?

Что-то странное творилось нынче с Артемом: в общем-то никуда ехать ему не хотелось. Три года он ждал встречи с материком, а материк, оказывается, не ждал его. Не махнуть ли, подумал Артем, домой, на Сахалин? Потайнушку поглядел, побывал у Кости, поел теткиных пельменей. И Женьку нашел.

Жаловаться ему вроде было не на что, но, казалось, все уже позади, ничего интересного больше не будет.

Очень понравился Артему Сурен, наверное, они подружились бы, но вчера его вызвали из ресторана к заболевшему отцу. Сурен заторопился и уехал. Они с Женькой проводили его до автобуса, а сами пошли пешком.

Они постояли под ее окнами, как три года назад. В темноте шелестели молодые березки, лохматыми медвежатами темнели сосенки.

— Ты меня больше не любишь, Артем? — спросила Женька. — Если бы ты знал, как мне будет одиноко!..

Снизу вверх она смотрела Артему в глаза, ждала. Да, Артем любил эту девушку, с которой, не видя ее, прожил три самых счастливых года.

Через пять часов он будет в Москве, но впервые Артема почему-то пугало многолюдье огромного города. Ему бы хотелось пожить в тихом приморском поселке, где нет толпы, где тебя никто не знает. Или вдруг оказаться на каком-либо сахалинском мысочке и вечерами слушать плеск прибоя в скалах. Пожалуй, только Сахалину сейчас Лазарев и нужен, и если кто искренне обрадуется Артему, то это Кузьмич, начальник порта. Лето, работы много, а опытных пилотов, как всегда, не хватает.

У дверей сидел усатый человек с двумя красавицами-лайками. По тому, как он сворачивал и курил махорку, по сапогам-ботфортам Артем признал в нем своего брата-северянина. Подошел, поговорили. Оказалось, почти земляк: охотник-промысловик с Камчатки. По случаю купил двух хороших собачек, возвращается домой, не дожив отпуска.

Такое с северянами бывает. Ждешь не дождешься, когда покинешь постылый Север, чтобы погреться в теплых краях, побаловать себя шашлыками, фруктами, но вот отпуск еще посередке, а тебе уже снятся родные сопочки, сиреневый разлив цветущего багульника, даже о проклятии края земли — дождях-туманах — затоскуешь.

Вызвали на посадку очередной рейс, и в толпе пассажиров Артем увидел девушку со светлыми волосами. Три года назад он улетал с этого же вокзала, но тогда Артем увозил с собой пахучий Женькин шепот и ее слова…

Пассажиры вытекли на перрон, и на какое-то время зал опустел. Лазарев увидел девушку со светлыми волосами, пробежавшую через стеклянный тамбур. Посреди зала она остановилась, оглядываясь по сторонам. «Не во сне ли это?» — спрашивал себя Артем, узнавая и не узнавая Женьку. На ней был светлый костюм и красный газовый шарфик. Лазарев подумал, она разыскивает вовсе не его, хотел уйти, спрятаться, но Женька кинулась навстречу, шарфик заплескался за спиной.

— Боялась, не застану тебя, — запыхавшись, говорила она, прижимаясь к Артему. — Думала, ты улетел уже. Господи, как я рада!

Женька говорила скоро, бессвязно. В потемневших испуганных глазах сверкали слезинки. Ну что ж, это уже много, очень много, и Артему есть теперь с чем уезжать. Он долго будет видеть, как Женька вбежала, кинулась навстречу, шарфик летел у нее за плечами.

— Проснулась, вспомнила, что ты уехал, и заплакала. Кинулась на улицу, остановила такси…

Она взяла его руку, прижала к своей щеке. И это Артем запомнит — прикосновение прохладных рук Женьки, стук ее сердца рядом.

— Если бы ты знал, как мне сейчас плохо, Артем! Я поссорилась с отцом, с матерью, и с собой тоже поссорилась. У меня нет своей дороги, я боюсь будущего. Помнишь, ты рассказывал про грозу? Одни борются с грозой, а другие стоят в очереди за селедкой. Ты удивительный человек, Артем: возле тебя стыдно быть мелким. Я тоже разобью свои аквариумы. Даю тебе слово! Артем! Может быть, ты возьмешь меня с собой на Сахалин?

Лазарев глянул на вокзальные часы. Скоро объявят посадку. Они ходили по залу, Женька держалась за его руку, и Артему хотелось, чтобы эти последние минуты не кончались.

— Я знаю, на Сахалин ты меня не возьмешь. Тебе мало моего уважения, даже моего преклонения, почитания тебе мало. Ты из тех людей, которым надо все или ничего. И все самое чистое. Я все еще люблю того подлеца, люблю и презираю одновременно. Оказывается, и такое может быть. Но я обязательно переболею этим. Это же болезнь, правда? Когда ты вернешься из Москвы, у меня все пройдет. Как только приедешь, брось в наш почтовый ящик записку, я прибегу хоть ночью.

Да, Артем любил эту девушку до пронзительной боли в груди, но, наверное, получится так, что он завербуется в Москве на Камчатку и транзитом пролетит мимо этого города,

— Я уже начинаю скучать по тебе, — говорила Женька. — Когда ты сядешь в самолет, я спрячусь где-нибудь и буду плакать. А может быть, я люблю тебя и никого другого? Может быть, другого я только выдумала?

Объявили посадку. Женька спрятала лицо в его ладонях. В глазах у нее стояли слезы.

— До свидания, Счастливчик Лазарев, — сквозь слезы улыбнулась она. — Ведь так тебя звали на Севере? Я буду тебя очень-очень ждать, Счастливчик Лазарев! Ты меня слышишь?!