Единственная для принца. Книга 2 (СИ) - Агатова Анна

    А мне было всё равно, мне хорошо было! Очень-очень хорошо! Теперь ничего не болело – ни лицо, ни душа, пустовато было как-то внутри, но и немного радостно – всё же я декана достала. Единственное, что мне не очень нравилось, это то, как парень меня нёс. Почему-то мне казалось, что ему тяжело. Такое уж у него было выражение лица.

    - Слушай, Зиад, а давай ты меня поставишь на ноги. Я могу и сама идти.

    Он покачал головой отрицательно.

    - Не могу, - выдавил сквозь зубы. Мне стало его прямо жалко – какой бы он ни был сильный, а всё же я не пушинка. – Ты зачем зацепила его?

    И так глянул зло, будто это я Хараевскому нос сломала, а не он мне.

    - Так было нужно, - я скептически хмыкнула и попыталась улыбнуться. Всё же здесь лекари отлично владеют исцеляющей магией – у меня ничего не болело. Здорово!

    - Нет, слушай, ты же не понесёшь меня прямо в общежитие? – озаботилась я, представив, как мы торжественно продефилируем по лестницам и коридорам, и как нас будут рассматривать все барышни, что толкутся вечерами в коридорах.

    - Почему нет? – спросил он так же сквозь зубы.

    - Стой! Остановись, я сказала! – я стала вырываться, и Зиаду пришлось поставить меня на ноги.

    - Ну держись! – он стоял напротив, бережно придерживая меня за плечи, и смотрел в глаза. И опять не сияла на его лице ямочка от улыбки, а взгляд был серьёзный и немного тревожный.

    - Держусь, - и я опять попыталась улыбнуться непослушными губами. Странные ощущения были не только на лице, но и во всём теле – легкость, какое-то парение и голова немножечко кружилась.

    Зиад обхватил ладонями моё лицо, и я едва различила, что его руки теплые, но то, что он бережно меня держит, поняла без труда.

    - Радость моя, не смей, слышишь, не смей больше вступать в поединки с Хараевским!

    Легкость в теле и голове запузырилась весельем, и я выдала, хихикая:

    - Боишься за него? Думаешь, я его прикончу когда-нибудь?

    - Радость моя, я за тебя боюсь. Я очень-очень испугался. Не делай так больше.

    И он бережно и очень осторожно поцеловал меня в нос. Пузырьки веселья превратились в малюсенькие вспышки – недоумение.

    - Эй, парень, что ты делаешь?

    А он уже покрывал моё лицо поцелуями, лёгкими, нежными, будто бы прикосновения птичьего пёрышка. Потом обнял, прижал к себе на мгновенье и снова отстранился, заглядывая в глаза. И так мне стало хорошо, тепло, надёжно, будто снова мама обняла меня, защищая от всего плохого, что есть в мире. И теплый пушистый комок радости зашевелился в груди, а в глазах стало горячо и щекотно.

    - Тебе не больно? – спросил он тихонько.

    Я покачала головой:

    - Нет, - мне опять хотелось улыбаться, и даже губы на этот раз послушались меня.

    - Тебя нужно уложить в постель, - сказал Зиад, снова обнимая ладонями моё лицо и внимательно всматриваясь в глаза.

    Я сразу нахмурилась:

    - Только на руки меня не брать!

    И засмеялась. Всё казалось таким странным: весёлым и нелепым одновременно. Он тоже улыбнулся.

    - А как же тебя донести до твоей постели?

    Я рассмеялась, представив, как Зиад будет загружать меня на мою третью полку.

    - О, я знаю, - и подняла правый указательный палец вверх. – Это же простая детская магия!

    Повертела головой, с сожалением освободив от его ладоней лицо. Ага, мы стояли в коридоре корпуса Эффе, под лестницей.

    - О, как раз, отлично! Держи меня за руку, - протянула ему одну кисть и присела у стены. Меня качнуло, но Зиад не дал упасть, удержал. А я тихо бормотала детскую считалочку: «Дверь, открой нам путь в стене, это очень нужно мне!» и пальцем рисовала невысокий проход прямо по синей краске, точно как тогда, когда сбежала из-под носа отцовских псов и гардов бенестарийского королевского замка.

    Дверца, деревянная, низенькая, через такую едва можно было протиснуться, скрючившись, проявилась и, скрипнув крупными петлями, приоткрылась. Я обернулась на удивленного Зиада и потянула его за руку. Неловко, боком, ввалилась в коридор. Хоть он и был пустой, но это явно был коридор общежития, и я растерялась – я никогда здесь не бывала раньше. Зато Зиад, вылезший из меленького прохода следом за мной, огляделся и довольно улыбнулся.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

    - Радость моя, ты мне обязательно расскажешь, как это работает, поняла? – и он с улыбкой посмотрел на меня. – Но позже, а теперь скорее за мной.

    И уже он потянул меня за руку, распахивая ближайшую дверь. Я и сообразить ничего не успела, как оказалась внутри темного, даже по сравнению с полутёмным коридором, помещения.

    - Где мы? – я спросила тихо, боясь потревожить того, к кому мы так невежливо валились.

    -У меня, - также тихо ответил Зиад, которого я не видела.

    Не видела, но очень даже ощущала – он снова взял в ладони моё лицо, и я почувствовала его горячие руки на своей коже. Кажется, ко мне вернулась чувствительность. – Мы у меня, и я сейчас же уложу тебя в постель.

    И прижал меня стене, снова покрывая поцелуями моё лицо. Лёгкими, нежными, будто касания бабочки, и такими теплыми, что мне хотелось плакать. Мелькнула мысль: «Ну и что, что не Джавад. Зиад даже красивее», хотя в темноте это было совершенно не важно…    

***

    Это было каким-то сумасшествием! В темноте, когда я не видела себя и его, не было ничего, кроме чувств, ничего кроме голых чувств и ощущений. И ощущала я… Ощущала что-то тёплое, пушистое, будто в руках у меня тот котёнок, что мне давала когда-то поиграть кухарка. Помню ещё как он мурлыкал, будто у него что-то музыкально дребезжало в горлышке, жмурил от удовольствия глазки и мял своими мягкими лапками с тонкими прозрачными коготками мою ногу, на которой сидел.

    Нет, не в руках я держала котёнка, я этим котёнком себя и ощущала! Мне хотелось мурчать, вот так тихонечко, тарахтеть чем-нибудь в горле (жаль, было нечем), подставлять под горячие нежные руки свои бока, спину и… ну и всё остальное; жмуриться от удовольствия и тереться об этого мужчину и обнимать его всего; мне хотелось впускать и выпускать когти, но я боялась сделать больно; мне хотелось хватать зубами его пальцы и плечи, и снова, и снова тереться о его руки. Я плакала от счастья, когда разобрала: «Девочка моя! Какая ты горячая! Какая ты жгучая! О, девочка моя нежная!».

    В те минуты я чувствовала себя счастливой, любимой и очень-очень нужной просто потому, что существую. И когда, казалось, мир подошел к последней своей точке и готов был взорваться, Зиад вдруг остановился.

    - Рада-сть, - тихо прошептал он и куда-то потянулся, стал что-то делать в темноте, прерывисто дыша. Что-то щелкнуло, зашуршала ткань, послышался лёгкий звон, от которого я вздрогнула, но погрузиться в плохие воспоминания о звякающих серьгах-следилках не успела – меня удивили прозвучавшие слова: - Это мой подарок.

    И он, потный, дрожащий, стоящий на грани взрыва, что-то зашептал горячечно и гортанно, я почувствовала, как мою руку обвивала то ли цепочка, то ли веревочка, в темноте не было видно. Затем почувствовала, как Зиад приподнял мою руку и ладонью коснулся своего лба, а затем груди, поцеловал моё запястье, обмотанное чем-то тонким и невесомым, и всё-таки сделал те несколько последних резких движений внутри меня.

    И мир обрушился – Зиад, а вместе с ним и я, и весь мир, мы застонали, замерли и содрогнулись.

    Постепенно всё разделилось снова. И я различила, что его дыхание было отдельно от моего, и оно стало выравниваться. Мне всё ещё хотелось его обнимать и гладить, мурчать и тереться о него, а он какое-то время просто лежал и не шевелился. И я тоже притихла. Лежала и просто впитывала это ощущение – ощущение близости такого теплого, такого большого и сильного, такого родного человека рядом.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

    Наконец Зиад пошевелился, и тусклый, едва разгоняющий тьму светлячок засветился где-то в изголовье кровати. Его лицо едва-едва выступило из тьмы, а я глянула на свою руку - было любопытно. На ней несколькими витками лежала цепочка с маленькой подвеской.