Разведчик «Мертвого сезона» - Валерий Аграновский

— Но Молодый…

— Конон мог обознаться. Мог что-то рассказать, а журналист его не так понял. Могла быть сознательно запущенная красивая легенда. В любом случае Фишер мундир вермахта не носил. Только во время операции «Березино», когда в лагерь Шорхорна сбрасывались с парашютом немецкие агенты, и Фишер их встречал.

— Еще одна история — из книги Кирилла Хенкина «Охотник вверх ногами». Вилли Фишер во время командировки в Англию (тридцатые годы) был внедрен в лабораторию Капицы в Кембридже и способствовал выезду Капицы в СССР…

— В Англии Фишер тогда работал, но к Капице не внедрялся.

— Хенкин дружил с Абелем…

— Он путает. Или придумывает. Абель был удивительно ярким и многогранным человеком. Когда видишь такого, когда знаешь, что разведчик, но не знаешь толком, чем занимался, — начинается мифотворчество…

Абель отлично рисовал, на профессиональном уровне. В Америке имел патенты на изобретения. Играл на нескольких инструментах. В свободное время решал сложнейшие математические задачи. Разбирался в высшей физике. Мог буквально из ничего собрать радиоприемник. Столярничал, слесарничал, плотничал… Фантастически одаренная натура.

— И при этом служил в ведомстве, которое не любит огласки. Не жалел? Мог состояться как художник, как ученый. А в результате… Стал известен из-за того, что провалился.

— Абель не провалился. Его провалил предатель, Рейно Хейханен. Нет, я не думаю, что Рудольф Иванович жалел о приходе в разведку. Да, не прославился как художник или ученый. Но, по-моему, работа разведчика гораздо интереснее. Такое же творчество, плюс адреналин, плюс напряжение ума… Это особое состояние, которое очень трудно объяснить словами.

— Кураж?

— Если хотите. В конце концов, в свою главную командировку — в США Абель поехал добровольно. Я видел текст рапорта с просьбой направить на нелегальную работу в Америку. Заканчивается примерно так: я, скорее, приму смерть, чем выдам известные мне секреты, свой долг готов исполнить до конца.

— Какой это год?

— 1948-й.

— Уточняю вот почему: во многих книгах про Абеля сказано, что в конце жизни он испытывал разочарование в прежних идеалах, скептически относился к тому, что видел в Советском Союзе.

— Не знаю. Мы не были настолько близки, чтобы брать на себя смелость оценивать его настроения. Работа наша к особой откровенности не располагает, дома жене и то лишнего не скажешь: исходишь из того, что квартира может прослушиваться — не потому, что не доверяют, а просто в порядке профилактики.

Но я бы не преувеличивал… После возвращения из США Абелю организовывались выступления на заводах, в институтах, даже в колхозах. Никакого ерничества над Советской властью там не звучало…

Вы еще вот что учтите. Жизнь у Вильяма Фишера была непростая, хотел бы разочароваться — поводов хватало. Не забывайте, в 1938 году он был уволен из органов и очень болезненно это перенес. Очень многих друзей посадили или расстреляли. Он столько лет проработал за границей — что мешало перебежать, затеять двойную игру? Но Абель — это Абель. Думаю, он искренне верил в победу социализма (пусть даже не очень скорую). Не забывайте — выходец из семьи революционеров, людей, близких к Ленину. Вера в коммунизм была впитана с молоком матери. Конечно, умный человек, он все подмечал.

Помню разговор — то ли Абель говорил, то ли кто-то в его присутствии, а Абель соглашался. Речь шла о перевыполнении планов. План не может перевыполняться, потому что план — это план. Если перевыполняется — значит, или посчитали неверно, или разбалансировка механизма. Но это не разочарование в идеалах, скорее конструктивная, осторожная критика.

— Умный, сильный человек в советское время постоянно выезжает за рубеж. Он же не мог не видеть, что там живут лучше…

— В жизни не бывает только черного или только белого. Социализм — это бесплатная медицина, возможность дать образование детям, дешевое жилье. Именно потому, что Абель бывал за рубежом, он знал цену и таким вещам тоже. Хотя, не исключаю, многое могло его раздражать. Один мой коллега чуть не стал антисоветчиком, побывав в Чехословакии. Он примерял в магазине обувь, и вдруг рядом с ним присел с ботинками тогдашний чехословацкий президент (кажется, Запотоцкий).

«Понимаешь, — рассказывал приятель, — глава государства вот так спокойно, как все, идет в магазин и меряет туфли. Его все знают, но никто не суетится, обычное вежливое обслуживание. Ты такое у нас можешь представить?» Думаю, что и у Абеля похожие мысли мелькали.

— Как Абель жил здесь?

— Как все. У меня жена тоже работала в разведке. Раз заходит потрясенная: «В буфете сосиски выкинули, знаешь, кто в очереди передо мной стоял? Абель!» — «Ну и что?» — «Ничего. Взял свои полкило (больше в одни руки не дают), пошел довольный».

Уровень жизни — нормальный средне-советский. Квартира, скромная дача. Насчет машины — не помню. Не бедствовал, конечно, все-таки полковник разведки, приличная зарплата, потом пенсия — но и не роскошествовал. Другое дело, что ему и не требовалось много. Сыт, одет, обут, крыша над головой, книги… Поколение такое.

— Почему Абелю не дали звание Героя Советского Союза?

— Тогда разведчикам — тем более живым, находившимся в строю — Героя вообще не давали. Даже люди, добывшие американские атомные секреты, Золотые Звезды получили лишь в конце жизни. Причем Героев России, их уже новая власть награждала.

Почему не давали? Боялись утечки информации. Герой — это дополнительные инстанции, дополнительные бумаги. Может привлечь внимание — кто, за что? Лишние люди узнают. Да и просто — ходил человек без Звезды, потом его долго не было, появляется со Звездой Героя Советского Союза. Есть соседи, знакомые, неизбежен вопрос — с чего бы? Войны же нет!

— Абель пытался писать мемуары?

— Однажды написал воспоминания о своем аресте, пребывании в тюрьме, обмене на Пауэрса. Что-то еще? Сомневаюсь. Слишком многое пришлось бы открывать, а в Рудольфа Ивановича въелась профессиональная дисциплина, о чем можно говорить, о чем нет.

— Зато про него написано невероятно много — и на Западе, и у нас, и при жизни Абеля, и сейчас. Каким книгам верить?

— Я редактирую «Очерки внешней разведки» — профессиональная деятельность Рудольфа Ивановича там отражена точнее всего. А личные качества? Читайте «Незнакомцы на мосту» его адвоката в США Донована.

— Не соглашусь. Для Донована Абель — железный русский полковник. А вот Эвелина Вильямовна Фишер, дочьу вспоминает, как отец спорил с матерью из-за грядок на даче, нервничал, если перекладывали бумаги в его кабинетикеу довольно насвистывал, решая математические уравнения. Кирилл Хенкин пишет про задушевного друга Вилли, который идейно служил советской стране, а в конце жизни думал о перерождении строя, интересовался диссидентской литературой…

— Так все же мы — с врагами одни, с домашними — другие, в разное время — разные. О человеке надо судить по конкретным делам. В случае Абеля — делая поправку на время и профессию. Но такими, как он, любая страна во все времена гордиться будет.

1.5. Отрывки из книги «Люди на мосту» адвоката Р. К Абеля — Джеймса Донована

Полковник А. так верил в разведывательную службу своей страны, что не допускал даже мысли о возможной присылке ему столь ненадежного и некомпетентного помощника, как X.

Вот факторы, приведшие X. к измене: пьянство, блондинка, беззаботное отношение к деньгам, склонность влезать в долги.

Известно, что агент, перешедший на сторону противника, может представлять для него гораздо большую ценность, чем агент собственный…

Наблюдение за номером отеля, в котором жил А., велось из окна дома напротив (№ 252 по Фултонстрит), с пятого этажа, при помощи бинокля (10/50, дает десятикратное увеличение и имеет линзы диаметром пятьдесят миллиметров).

Номер 839 отеля «Латам», в котором арестовали полковника, был грязным и почему-то имел странную форму: стены его сходились не под прямым углом. Номер имел следующую обстановку: двуспальная кровать, низкий комод, небольшой письменный стол, складная подставка для чемоданов, стенной шкаф для платья, дверца которого выдавалась в комнату.

Размер номера примерно десять футов в ширину и тридцать в длину. Тут же маленькая ванная комната. Это восьмой этаж, цена 29 долларов в неделю..

Как-то полковник сказал: «Меня нельзя считать картежником, ибо все мои познания в этой области начинаются и заканчиваются несколькими вариантами пасьянса». Я представил себе последние перед арестом часы полковника А.: сидя в дешевом номере отеля «Латам», одинокий, несмотря на то, что его окружают в том же отеле две тысячи шестьсот человек, шпион раскладывает пасьянс…