Доктрина шока. Становление капитализма катастроф - Наоми Кляйн

«Нарушение прав человека, систему организованного насилия, жесткий контроль над мыслями и подавление всякого инакомыслия рассматривают (чаще всего осуждая) как феномен, лишь косвенно связанный — или не связанный вообще — с политикой «свободного рынка», проводимой военной хунтой», — писал Летельер в своей пылкой статье для журнала The Nation. Он утверждал, что «эта весьма удобная концепция общества, в котором «экономическая свобода» и политический террор сосуществуют и не зависят друг от друга, позволяет думающим так финансистам поддерживать подобную «свободу», одновременно говоря о защите прав человека»[291].

Летельер даже заявил, что Милтон Фридман — «интеллектуальный творец и неофициальный советник команды экономистов, которые сегодня управляют экономикой Чили», — разделяет с Пиночетом ответственность за преступления этого режима. Он отверг возражение Фридмана, уверявшего, что предложение шокового лечения — это всего навсего «технический» совет. «Строительство свободной «частной экономики» и контроль над инфляцией по рецепту Фридмана», пишет Летельер, невозможно осуществить мирным путем. «Такую экономическую программу необходимо вводить с помощью силы, а в отношении Чили это можно сделать, только убив тысячи людей, создав концлагеря по всей стране, бросив в тюрьмы за три года 100 тысяч человек… Откат вспять для большинства и «экономическая свобода» для маленькой привилегированной группы — это в Чили две стороны одной медали». «Есть, — уверяет он, — «внутренняя гармония» между «свободным рынком» и безграничным террором»[292].

Вызвавшая споры статья Летельера была опубликована в конце августа 1976 года. Меньше чем через месяц после ее публикации, 21 сентября, 44 летний экономист ехал на работу в центр Вашингтона. Когда он проезжал район посольств, раздался взрыв бомбы с дистанционным управлением, подложенной под водительское сиденье: машина подпрыгнула в воздух, взрывом Летельеру оторвало обе ноги. Тяжело раненного срочно повезли в Госпиталь Джорджа Вашингтона, оставив его ноги на тротуаре; по прибытии туда Летельер скончался. В машине бывшего посла находилась его коллега, 25 летняя американка Ронни Моффит, которая также погибла в результате взрыва [293]. Это было одним из самых возмутительных и наглых преступлений Пиночета с первых дней существования его режима.

Расследование ФБР показало, что взрыв бомбы совершил Майкл Таунли, крупный чин тайной полиции Пиночета, который предстал перед Федеральным судом США по обвинению в этом преступлении. Убийца проник в Америку по подложному паспорту с ведома ЦРУ [294].

В декабре 2006 года Пиночет скончался. Ему удалось прожить 91 год, и многие хотели увидеть бывшего диктатора перед судом за преступления, которые он совершил, находясь у власти: от убийств, похищений и пыток до коррупции и уклонения от уплаты налогов. Семья Орландо Летельера десятилетиями пыталась добиться суда над Пиночетом в связи со взрывом бомбы в Вашингтоне, призывая раскрыть американские документы по этому делу. Но диктатор отправился в мир иной, избежав судебных процессов и оставив письмо, в котором оправдывал переворот и применение «максимальной суровости» необходимостью предотвратить установление «диктатуры пролетариата». Пиночет писал: «Как бы я желал, чтобы 11 сентября 1973 года не было необходимости применять военную силу! Как бы я желал, чтобы наше отечество никогда не знало марксистско ленинской идеологии!»[295]

Не все латиноамериканские преступники времен террора были настолько удачливы. В сентябре 2006 года, 23 года спустя после окончания военной диктатуры в Аргентине, один из главных организаторов террора был приговорен к пожизненному тюремному заключению. Этого человека звали Мигель Освальдо Эчеколац, он был полицейским комиссаром в провинции Буэнос Айрес в годы правления хунты.

Во время этого исторического судебного процесса оказалось, что важнейший свидетель, Хорхе Хулио Лопес, исчез. Он уже исчезал в 70‑е годы, был подвергнут жестоким пыткам, вышел на свободу — и вот все это повторилось снова. Лопес стал известен в Аргентине как человек, который «исчез дважды»[296]. В середине 2007 года его местонахождение все еще оставалось неизвестным, и полиция точно уверена, что это было похищение для устрашения прочих потенциальных свидетелей — тактика, хорошо знакомая по годам террора.

Судья Аргентинского федерального суда 55 летний Карлос Розански признал Эчеколаца виновным в шести случаях убийства, шести случаях незаконного ареста и семи случаях пыток. Объявив о своем решении, он сделал нечто необычное. Судья сказал, что это обвинение не отражает истинной природы преступления и что в интересах «коллективной памяти» ему следует добавить, что это были «всевозможные преступления против человека, совершенные в рамках геноцида, происходившего в Республике Аргентина между 1976 и 1983 годами»[297].

Вынеся такое решение, судья внес свой вклад в пересмотр истории Аргентины: убийства левых в 70‑е годы не были просто частью «грязной войны», где сталкиваются две стороны, совершая различные преступления, как было принято думать десятилетиями в рамках официальной версии истории. Так и исчезавшие люди не были жертвами безумных диктаторов, опьяненных садизмом и властью. Произошедшее имело более научную и пугающе рациональную основу. По выражению судьи, это был «план уничтожения людей, проводимый теми, кто правил страной»[298].

Он пояснил, что убийства были частью целой системы: они заранее планировались, повторялись по единому образцу на территории всей страны и исполнялись с четким намерением не просто расправиться с отдельными людьми, но разрушить ту часть общества, которую эти люди представляли. Геноцид — это попытка уничтожить определенную группу, а не ряд отдельных людей; «следовательно, — утверждал судья, — эти действия — геноцид»[299].

Розански понимал, что применение слова «геноцид» может вызвать споры, и подробно описал, как он пришел к такому выводу. Да, он знал, что в Конвенции ООН по геноциду это преступление определяется как «намеренное действие, направленное на полное или частичное уничтожение какой–либо национальной, этнической, религиозной или расовой группы», то есть в Конвенции ничего не говорится об уничтожении группы на основе ее политических представлений, как это было в случае Аргентины. Однако Розански утверждал, что это не лишает его мнение юридической силы [300]. Судья сослался на малоизвестную страницу истории ООН: 11 декабря 1946 года Генеральная ассамблея ООН единогласно приняла резолюцию, непосредственно связанную с нацистским холокостом, против актов геноцида, «когда уничтожаются полностью или частично расовые, религиозные, политические и другие группы»[301]. Слово «политические» было исключено из Конвенции два года спустя по требованию Сталина. Последний знал, что если назвать геноцидом уничтожение «политической группы», то проводимые им массовые аресты политических оппонентов и кровавые чистки полностью подпадут под действие этого документа. Сталина поддержали другие политические лидеры, которые хотели сохранить за собой право избавляться от своих политических противников [302].

По мнению Розански, первоначальное определение ООН более законно, поскольку оно не подверглось редактированию из корыстных интересов [303]. Он сослался на решение суда Испании, вынесенное в 1998 году, осудившего одного из печально известных аргентинских преступников по обвинению в применении пыток. Там тоже сказано, что аргентинская хунта повинна в «преступлении геноцида». Группа, которую хунта намеревалась уничтожить, названа там такими словами: «граждане, которые не соответствовали модели нового порядка в стране, выбранной властями»[304]. В следующем, 1999 году, испанский судья Бальтасар Гарсон, прославившийся тем, что выдал ордер на арест Аугусто Пиночета, также утверждал, что Аргентина пережила геноцид. Он же попытался дать определение той группе, которую стремилась уничтожить хунта. Цель хунты, писал испанский судья, заключалась в «установлении нового порядка, как и в гитлеровской Германии, и в этом новом порядке не было места для некоторых типов людей». Эти люди «составляли собой те сектора общества, которые препятствовали созданию задуманной идеальной конфигурации аргентинского народа»[305]. Конечно, преступления корпоративистских диктатур Латинской Америки в 70‑е годы невозможно сравнивать по масштабам злодеяний с нацистами или с Руандой в 1994 году. Если геноцид тождествен холокосту, то преступления хунты не относятся к этой категории. Но если геноцид соответствует упомянутым определениям судов и представляет собой намеренную попытку устранить группы, препятствующие реализации политического проекта, тогда можно говорить о геноциде не только в Аргентине, но в той или иной мере и в других странах региона, превратившегося в постоянно действующую лабораторию чикагской школы. В этих странах «на пути идеала стояли» левые разных мастей: экономисты, работники бесплатных столовых, профсоюзные деятели, музыканты, фермеры, политики. Члены всех этих групп испытали на себе заранее определенную и сознательно проводимую по всему региону стратегию, которая могла легко пересекать границы с помощью операции «Кондор». Это был план искоренения и уничтожения всех левых.