Верден. Мясорубка дьявола. - kastelno

Командование всячески пытается поднять боевой дух отведенных на переформирование частей. Газеты пестрят сообщениями о единой французской нации, сплотившейся в священном бою под Верденом. Репортеры постоянно снуют в тылу как крысы, выискивая геройские сенсации. В новых, дорогих и чистых костюмах, с блокнотами в руках. На передовую они, ясное дело, не суются. Правду говорят, самый большой патриотизм – всегда в тылу. С газетных листов описание боев выглядит сплошной романтикой: стройными рядами храбрые солдаты бегут в штыковую атаку, лихо бьют тупоголовых немцев, а умирая, тихо падают на родную землю, шепча простые и священные слова – за тебя, Франция…

Черт, читаешь этот бред, и чувствуешь что рука сама к револьверу тянется. По этому к писакам все относятся с нескрываемым презрением. Один из этих щелкоперов, на свою беду добрался до моей роты. Ну, думаю, ладно голубчик. Я тебя сюда не звал, ты сам напросился. Век меня будешь помнить. Предвидя потеху, отправил его во взвод Гийома. После гарантий избавления души от мук чистилища, полученных при помощи обещанных мной сотни франков, он быстро успокоился и снова стал таким, как и прежде. Мой взводный и впрямь не подвел, проявив себя во всей красе.

Он выстроил свой взвод по стойке «смирно» и почтительно представил столичному гостю каждого солдата, объявляя своих подчиненных гордостью и красой всей французской армии. Ну ведь грех не выпить за таких молодцов! Вот репортер по навязчивой просьбе Гийома и делал за здоровье каждого по паре глотков коньяку. Естественно, через какой–то час бумагомаратель был пьян как свинья. Затем бесчувственного писаку аккуратно переодели в трофейную немецкую форму, вывели из расположения роты и положили на дорогу. Разумеется, позаботившись о немедленном появлении военных жандармов. Пробуждение было тяжким. Двое суток парижского корреспондента терзала контрразведка, а когда все разъяснилось, над этой историей хохотал весь полк. Оскорбленный репортер кинулся ко мне, требуя наказания виновных. Слушать эту тыловую крысу я не стал, приказав солдатам немедленно вышвырнуть его из расположения роты. Репортер ухитрился пожаловаться самому командиру полка. Но тот, смеясь от души, попросту послал его к черту. Выходка моего взводного обрастала слухами и очень скоро его слава в полку возросла до небес. Посмотреть на Гийома приходили даже из других подразделений.

Очень скоро верховное командование поняло истинные причины пренебрежения солдат к официальной прессе и сделало правильные выводы. Каждый полк получил право печатать свою небольшую газету. Маленькую по размеру, на одном листе, ничтожным тиражом, но писали ее охотники из самих солдат. В роли журналиста мог выступить абсолютно любой, у кого неплохо подвешен язык. Конечно, цензура запрещала критиковать действия генералитета и каким–либо образом комментировать ситуацию на фронте. Писали там о реальных подвигах и настоящих героях, рассказывали различные смешные истории из повседневной окопной жизни. Но главное – простым, доступным каждому рядовому языком, в листке говорили чистую правду. Вот такая пресса очень быстро стала пользоваться бешеной популярностью в солдатских рядах. Эти листки берегли, передавали из рук в руки, читали вслух товарищам, и никогда не использовали для растопки или по другому назначению. Именно благодаря такой газете Гийом получил славу и полковое признание после случая с официальным парижским журналистом. На мое немалое удивление, военная цензура с удовольствием пропустила эту историю в печать. Хотя ничего старнного в этом нет – вранье и фальшивая патетика на страницах официальной прессы до тошноты надоела всем. Даже цензорам. Особенно здесь, на переднем крае.

Уходящие в огонь полки повадился лично провожать наш главнокомандующий, генерал Жоффр. Святой истинный крест, не вру! Стоит как памятник вместе с адъютантами своего штаба у обочины и отдает честь проходящим мимо него рядам. Естественно, что до передовой далеко и его святая особа застрахована от свинца, газа и осколков. А рядовым приходится добрые полчаса топать строевым шагом, и это в полном снаряжении! Интересно, он и впрямь думает, что если увидишь живого генерала, то и подыхать будет легче? У рядовых эта практика не вызывает ничего кроме злобы, вызванной излишней тратой драгоценных сил. Младшие офицеры тоже недовольны – лучше бы он раньше своей башкой думал, как не дать немцам скопить такую мощь под Верденом. Да его придворной свите, увешанной аксельбантами и орденами, словно на парад, совсем не помешает поразмяться с винтовкой в траншее. А фронт невдалеке беспрестанно грохочет, раскатисто ухает, захлебывается круглосуточным огнем. Постоянные обстрелы ежесекундно напоминают, что не минует нас чаша сия. Правду говорят, ожидание боя гораздо хуже самого боя. Но вот приходит и наш черед. Мы получаем приказ выступать.

В бою смены нет. Есть только поддержка.

XIII

По прибытии нас сразу же бросили в самое пекло. Встречающий роту офицер объяснял, водя карандашом по карте: траншеи первой линии обороны уже превращены в прах и пепел. Благодаря штурмовым отрядам, немцам отчасти удалось сломить защитников второй линии обороны и сейчас в окопах очень жарко. Все свежие части немедленно направляются для ликвидации прорыва. Враг тоже усиливает помощь своим штурмовым подразделениям. Показав, где находится выделенный для нас сектор, офицер быстро заштриховывает известные ему ходы сообщения от второй линии к следующей и умоляет поспешить.

 — Такие вот дела, — добавил он и слегка обнадежил — очень скоро артиллерия прикроет вас огнем и перепашет все пространство перед сектором обороны. Но сейчас нужно любой ценой удержать траншеи и не пустить бошей дальше. Имейте в виду, вам нельзя отступать, за вами почти нет подготовленного к обороне рубежа! Мы будем помогать вам всем, чем сможем. А потому семь, максимум десять минут на подготовку и немедля вперед! Удачи Вам, лейтенант!

— Все понятно, спасибо. Вам тоже счастливо оставаться.

— Повзводно, становись! – командую я.

Взводные громко дублируют приказ и рота быстро разворачивается в боевой порядок.

– Командиры взводов, ко мне!

Вместе с подбежавшими взводными обсуждаем дислокацию. Задача ясна всем. Надо оттеснить бошей от занятых ими ходов сообщения и обрушить их ручными гранатами. Затем уничтожить тех, кто прорвался в траншеи, занять и держать оборону. Склонившись над картой решаем, чей взвод с какого хода заходит в траншеи. Других предложений нет? Взводные согласно кивают головами, все правильно, все понятно. Да и других вариантов просто не существует. Тогда по местам!

— Ребята! – кричу я, шагая вдоль солдатских линий. – В окопах наши и сейчас им не сладко! Мы должны любой ценой отсечь бошей от ходов сообщения ведущих от первой линии! Слышите меня, любой ценой, повторяю любой! Мы должны это сделать, понимаете должны! Если удастся, тогда и их перебьем, и сами целы останемся! Если нет, они смогут присылать пополнения и тогда нам всем крышка! – перевожу дух, вытирая со лба пот ладонью, и снова продолжаю. – Как зайдем в траншею все сразу расходимся в стороны, что бы дать войти остальным! Главное – пробиться к началу ходов! Гранатометчики идут во второй волне! Как только мы расчистим дорогу к ходам, постарайтесь забросать их гранатами от души! Пулеметные расчеты – вы последние! Залейте траншеи сообщения свинцом! Взвод Гийома начинает!

– Славно, — отвечает Гийом, ловко вращая в руке саперную лопатку, – попотеем малость! – Он с ироничной улыбкой оглядывает своих, восклицая со смехом – что, позеленели подлецы, струсили, а?

Да нет, не струсили его подлецы. Просто они готовятся умирать. Кто–то сосредоточенно глядит в небо, другие с умилением смотрят на фотографии домашних, бережно держа их в свободной от винтовки руке. Некоторые что–то бормочут себе под нос, низко опустив голову. Практически все крестятся, переложив винтовки в левую руку. И каждый в глубине души искренне надеется, что сегодня убьют не его. Кого угодно, но только не его! Тем временем я продолжаю надрывать глотку.

— Лефуле, ты замыкаешь по традиции! Жером, я как всегда иду с твоими молодцами! — Непроизвольно делаю паузу, часто дыша. – Ну все, — чуть тише говорю я переведя дух, — желаю всем сегодня уцелеть! — Останавливаюсь на середине линии, делаю несколько глубоких вздохов, восстанавливая дыхание. Наконец верещу дурным и страшным голосом: ПРИМКНУТЬ ШТЫКИ!!!

— Примкнуть штыки! – истошно вопят командиры взводов и стальной перезвон ветром проносится по рядам в ответ. Резким движением достаю свои револьверы, проверяю барабан в каждом. Все в порядке. Сухим щелчком защелкиваю их, убирая один в кобуру. Нащупываю другой рукой на месте ли нож. Полковой кюре вместе со своим помощником торопливо обходит наши ряды, невнятно бормоча молитву под нос и быстро кропя солдат святой водой. Я в последний раз оглядываю ряды своих и взмахнув рукой, подаю роковую команду: ВПЕРЕД!!!