Русалка в бассейне - Юлия Вознесенская

– Почему же? – удивился инспектор.

– Боюсь соскучиться.

– Вы?! Никогда не поверю!

– И все же это так… Старость прекрасна, нет слов! Она свободна и независима, в старости мы можем говорить все, что думаем; а у нас, старых женщин, еще и особое преимущество перед молодыми – мы можем одеваться, не оглядываясь на моду. Нам это позволено, как девочкам в шестнадцать лет!

Инспектор невольно улыбнулся: да, графиня Апраксина именно так и поступала – говорила что думала и носила что хотела.

– Но в глубокой старости, в дряхлости все опять меняется: «прострешь руки твои и другой препояшет тебя и поведет, куда не хочешь»[5]. – Графиня Апраксина задумалась на несколько мгновений, а затем продолжила: – И тут все зависит от того, в чьих руках конец пояса, не так ли?

– Так, графиня.

– Ну вот, и тут мы возвращаемся к старой княгине. Она целиком и полностью зависела от своей довольно-таки злобной невестки. Появляется Анна, берет «пояс» в свои руки, и жизнь старой княгини становится не просто сносной, а прекрасной. И вдруг на ее горизонте появляется угроза, что все вернется на круги своя!

– То есть?

– Исчезают друзья-слуги. А что, если княгиня Кето угрожала свекрови, что уволит и Анну тоже?

– Анна ничего подобного не говорила!

– Анна могла об этом и не знать. Представьте себе такую ситуацию, инспектор: княгиня Кето объявляет княгине Нине, что в ближайшие дни Анна тоже покинет их дом. Что должна делать старая женщина?

– Рассказать обо все Анне, я думаю?

– Нет, она не может этого сделать, потому что это только ускорит изгнание Анны. Кроме того, у них уже назначена их прощальная вечеринка на четверг, и старушка не хочет лишиться последней радости. А ночью, когда княгиня Кето возвращается и засыпает…

– Старушка ждет, пока уснет Анна, идет вниз и душит невестку? Не верю! Да, возникает убедительный мотив для убийственного гнева, да, старушка уже немного в маразме, но я никак не могу представить себе эту жуткую картину: древняя старуха ночью сползает вниз по узкой скрипучей лестнице, крадется к спальне уснувшей невестки… Нет, не верю!

– Да что вы заладили, как знаменитый русский режиссер Станиславский: «Не верю! Не верю!» – рассердилась графиня. – А вы вспомните, однажды она уже это проделала – спустилась с мансарды и в гневе предстала перед княгиней Кето!

– Спуститься по лестнице она могла, согласен, но откуда у нее взялись бы силы задушить невестку?

– В состоянии аффекта, или злобного беснования, что почти всегда одно и то же, только называется по-разному, даже у стариков появляется ненадолго поистине невероятная сила. А кроме того, вовсе необязательно трудиться самой. Как ни симпатична мне Анна, мы не имеем права никого, в том числе и эту милую девушку, исключать из списка подозреваемых. Она предана бабушке Нине и готова сделать все, чтобы той было хорошо, предупредить любое ее желание. Добавьте к этому, что девушка воевала и видела смерть вблизи, возможно, даже привыкла к ней. А может быть, и сама убивала. И у нее очень сильные и крепкие руки.

– Мотив?

– Остаться с бабушкой Ниной полновластными хозяйками в доме и больше уже никогда не зависеть от злобы и капризов княгини Кето.

– А еще – остаться после смерти бабушки Нины наследницей ее состояния.

– И это – тоже.

– Пожалуй, вы нарисовали убедительную картину, графиня!

– Она ничуть не менее убедительна, чем наши подозрения относительно племянника княгини Кето: он ведь мог и не знать о том, что после смерти тетки ее состояние переходит в руки старой княгини, ведь ему было прямо обещано, что наследником княгини Кето Махарадзе станет он.

– Недаром же он так за нею ухаживал! А ведь это не такая уж радость для молодого в общем-то человека.

– Ну, тут как раз могло быть и просто соблюдение традиций: грузины весьма почтительны к своим старикам.

– Почтительное поведение с убийством в финале?

– Иногда одно лишь предваряет другое. Но вернемся к Анне. Почему-то я убеждена, инспектор, что между Анной и «русалкой из бассейна» есть какая-то связь. Пока таинственная и непостижимая, но со временем все может разъясниться.

– Не успеваю за полетом вашей мысли, графиня!

– А вы не торопитесь, вы шаг за шагом, «тихими стопами», как говорил один мудрый русский детектив.

– Не знаю, кого вы имеете в виду… Но, кажется, я догадываюсь, откуда у вас возникла мысль о связи между девушками: вы вспомнили об объявлении из «Русской мысли», которое было обнаружено в джинсах «русалки», а также о том, что Анна попала в дом Махарадзе по тому же самому объявлению в газете?

– Нет, меня больше занимает способ, которым было сложено объявление, найденное у «русалки».

– То есть?

– Объявление было сложено втрое. И точно также складывает небольшие бумажки Анна. Это, согласитесь, довольно редкая, почти не встречающаяся манера.

Прерывая их беседу, зазвонил телефон. Из Бад Тольца сообщили, что хутор, которым интересовался инспектор Миллер, уже год как выставлен на продажу, и, по сведениям местной полиции, в нем никто не живет. Принадлежит же он жительнице Блаукирхена княгине Кето Махарадзе.

– Ну, это многое объясняет! – с облегчением воскликнул инспектор. – Надо полагать, Георгий Бараташвили, с разрешения тетки, разумеется, просто пользовался хуторком для отдыха и развлечений.

– Это не объясняет одного – пребывания на хуторе воскресшей «русалки», которую якобы видел мой друг Генрих фон Ляйбниц.

– Но зато утверждение барона дает нам законное основание посетить этот хутор и провести на нем обыск!

– Правильно. И мы сейчас же туда поедем. Я ведь теперь, слава богу, хорошо знаю туда дорогу. А по дороге заедем к барону и возьмем с него письменное заявление о том, что он опознал в прекрасной «хуторянке» убитую «русалку».

– Я готов, графиня!

– И возьмите с собой пару ребят покрепче, инспектор: мне что-то не нравится поистине партизанское расположение этого хуторка. Правда, мы ездили туда глубокой ночью, и при свете солнца картина может оказаться куда более мирной, но осторожность не помешает!

Как только стало возможно, то есть после оформления всех формальностей, они выехали на двух полицейских машинах. Апраксина ехала в передней машине вместе с инспектором Миллером.

– Нам все равно ехать мимо Блаукирхена, – вдруг сказала она, – так давайте свернем и проедем по главной улице мимо дома Махарадзе.

– Согласен, графиня. А что, интуиция подсказывает вам, что мы можем увидеть нечто примечательное?

– Ну почему же именно интуиция? Просто мы все равно должны будем свернуть с автобана, так почему бы не сделать этого сейчас?

Как ни скромно оценивала свою интуицию графиня Апраксина, а предчувствия ее не обманули, и когда они, несколько снизив скорость, проезжали мимо чугунной ограды дома Махарадзе, она заметила в просвете между кустами идиллическую картинку: на газоне перед террасой стоял большой белый зонт, а под ним сидела Анна рядом с белой как лунь худенькой старушкой, а спиной к дороге и лицом к ним – какой-то мужчина.

– Так я и думала, – задумчиво сказала Апраксина. – В этом доме уже меняются прежние порядки. Жаль только, с дороги не видно, кто там сидит с ними третий. Впрочем, и лица старой княгини с такого расстояния не разглядеть, к сожалению…

Они проехали городок и продолжили путь – на этот раз в имение барона фон Ляйбница. Снять с него допрос по всей форме было делом двадцати минут; тому, что барон Генрих фон Ляйбниц обнаружил живую «русалку» почти через две недели после обнаружения ее мертвого тела, решено было пока не придавать значения: опознал и опознал! По окончании процедуры снятия показаний с ее мужа баронесса Альбина фон Ляйбниц подала всем участникам прохладительные напитки, поле чего полицейские и Апраксина направились уже прямо к озеру Тегернзее. Достигнув Бад Визее и проехав его почти насквозь, свернули на боковую дорогу.

И тут они снова увидели одинокую белую виллу на склоне. При свете дня она производила гнетущее впечатление, она оказалась заброшенной: пустые глазницы окон мрачно глядели на проезжающих из-под навеса деревьев, ворота были сорваны со столбов, крыша провисла.

– Остановитесь на минутку! – сказала инспектору Апраксина. – Боже мой, я узнаю это место! Вы знаете, инспектор, что здесь было еще совсем недавно? Американская диверсионная школа! Здесь американцы готовила шпионов для засылки в СССР. Сотни наивных борцов с коммунизмом, желавших послужить освобождению родины, рвались попасть в нее. Американские инструкторы производили строжайший отбор, проверяли их прошлое, выясняли способности к диверсионной работе, тщательно их готовили, а затем на самолетах без опознавательных знаков доставляли через границу СССР и там сбрасывали с парашютами. И только один из них, некто Кудрявцев, остался жив, чтобы рассказать правду: их там уже ждали сотрудники советских органов. Более шестидесяти русских горе-диверсантов были схвачены и доставлены прямиком с места падения в подвалы КГБ. Одни из них были расстреляны, других принудили к двойной игре: они передавали по рации то, что им диктовали гэбэшники. Потом сгинули и они.