Ватерлоо. История битвы, определившей судьбу Европы - Бернард Корнуэлл
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В свои 74 года фельдмаршал излучал свежесть и приветливость. Он промыл свои раны бренди и подкрепился изрядным количеством шнапса. Вероятно, ему было очень больно держаться в седле, однако он объезжал войска, перешучивался с солдатами, подтрунивал над ними, и его жизнелюбие распространялось по колонне, словно пожар. Я только взглянул на старого героя, хотя мне бы следовало выразить ему радость по поводу того, что он спасся во вчерашнем бою.
Трудно представить себе, чтобы герцог Веллингтон «перешучивался с солдатами, подтрунивал над ними». Это не его стиль. Не единожды он останавливал солдат, приветствовавших его, потому что считал, что если сегодня тебя приветствуют, то завтра могут и освистать. Его не любили, как Блюхера, не боготворили, как Наполеона, но уважали. Он умел быть остроумным и колким. Однажды, когда война давно закончилась, несколько французских офицеров демонстративно повернулись к нему спиной. Бывшая с ними женщина принялась извиняться за такую грубость, на что герцог ответил: «Не беспокойтесь, мадам, я уже видал их спины прежде». Он приучился скрывать свои чувства, хотя открыто оплакивал погибших на поле боя. Он обладал взрывным темпераментом, который тоже научился держать под контролем. Солдаты могли наблюдать проявления характера, реже – чувств, однако хоть герцог и был с ними холоден, но им доверял, а они – ему. Вот что писал рядовой Уильям Уилер из 51-го, служивший у Веллингтона во время Пиренейской войны:
Если Англия вновь призовет на военную службу и если я сгожусь для нее, пусть «Старый Носач» будет моим командиром. О наших нуждах наверняка позаботятся, у нас не будет случая бояться врага. В двух вещах мы можем быть уверены. Во-первых, мы всегда будем обеспечены провиантом, насколько позволит обстановка. Во-вторых, мы точно зададим врагу первосортную трепку. А что еще нужно солдату?
Веллингтону понравилась бы такая похвала, но сейчас, наутро после Катр-Бра, он, вероятно, сомневался, сможет ли задать Наполеону «первосортную трепку». Он ждал новостей от Блюхера, прохаживаясь у огня, который шотландцы развели для него. Не меньше часа провел он, размышляя в одиночестве, покусывая в задумчивости прутик, срезанный с дерева. Наконец подполковник, достопочтенный сэр Александр Гордон, один из адъютантов герцога, принес Веллингтону долгожданные новости. Армия Блюхера, боеспособная, хоть и покалеченная, ушла в Вавр. На север, в Вавр, а не на восток, в Пруссию. «Старина Блюхер пошел зализывать раны, – проворчал герцог офицеру Колдстримского гвардейского полка. – Он вернулся в Вавр, за 18 миль [29 км] отсюда. Раз он вернулся, нам тоже придется отойти. Полагаю, в Англии про нас тоже скажут, что мы вылизываемся. Ничего не могу с этим поделать – раз он отошел, нам тоже придется отойти».
И вот прозвучал приказ готовиться к отступлению на позицию, которую Веллингтон присмотрел год назад, к гребню Мон-Сен-Жан, что возвышался над приметной долиной с высокой рожью. Герцог боялся, что британцы могут расценить его отступление, как признание поражения, но не беда, если французы расценят события 16 июня как самую настоящую победу. Наполеон уверил их в этом, отправив депешу в Le Moniteur Universel[15], описав битвы при Линьи и Катр-Бра как две очередные победы во славу империи. Публикация была встречена в Париже народным ликованием.
В этот день первым долгом британцев было спасение своих раненых, многие всю ночь пролежали там, где упали. Кавалеристы сажали раненых на своих коней, а тех, кто был слишком слаб и не мог держаться в седле, несли на одеялах. Несомненно, каких-то раненых французов спасали тоже, хотя приоритет отдавался британцам и голландцам, которых отвозили в Брюссель в повозках, – и конечно, умирающим.
Французы обращались со своими ранеными гораздо лучше, чем их враги. Или хотя бы старались обращаться лучше благодаря Доминику Жану Ларрею, главному хирургу Императорской гвардии. Ларрей пришел к выводу, что, если раненого как можно скорее лечить, результат будет куда лучше, чем если оставить его страдать. Тогда он изобрел «летучий лазарет» – легкую повозку на хороших рессорах, с поворотной передней осью, что позволяло ей маневрировать на поле боя, заваленном телами и обломками. Пол у повозки мог выкатываться назад и превращаться в операционный стол или пандус для погрузки раненого. Ларрею часто приходилось оперировать прямо на поле боя, хотя он предпочитал организовывать центральную реанимационную станцию и доставлять пострадавших туда. У британцев, наоборот, санитары выносили раненых на тыловые позиции, где их ждали врачи в пропитанных кровью фартуках, а также их пилы, ножи, зонды… Опытному хирургу – а Ларрей был очень опытным – требовалось меньше минуты, чтобы ампутировать ногу. Анестезии не было, если не считать дурманящего действия алкоголя, антисептиков не было, если не считать уксуса да терпентинного масла. Ларрей предпочитал оперировать, пока пациент еще пребывает в шоке. Он выяснил, что такие больные выздоравливают гораздо быстрее. Хотя у пациентов с ранами в брюшной полости шансов оставалось мало, независимо от того, как скоро им оказывали помощь. Большинству пострадавших британцев приходилось долго ждать, пока их начнут лечить, и многие раненные при Катр-Бра не увидели врача, пока их не довезли до самого Брюсселя, а Ларрей в это время оперировал неподалеку от поля боя. Наполеон сказал про него: «Я не знаю человека честнее и большего друга солдат, чем он».
Полдня понадобилось британцам, чтобы собрать своих раненых, а покамест Веллингтон давал армии подробные инструкции к отступлению. Пехоте следовало идти первой, но таким образом, чтобы врагу не было понятно, куда она направляется. Лейтенанта Бэзила Джексона отправили к генералу Пиктону с приказом об отступлении.
Я нашел его в крестьянском доме, неподалеку от дороги на Шерлеруа, он выслушал приказ
