Румбы фантастики. 1989 год - Иван Ефремов

Джулиана сидела на широкой постели, зажав лицо ладонями. Я пошел в кухню, прикончил из горлышка полупустую бутылку со знакомой этикеткой, а последними каплями смазал порезы. Сразу защипало. Я вернулся в комнату, извлек аптечку и принялся методично обрабатывать царапины. Порезы от осколков стекла — по-моему, самое паршивое… Губа распухла, и я не стал к ней прикасаться.

— Ты меня убьешь? — тусклым голосом спросила Джулиана.

— Поцелую в щечку.

— Поскорее только, не надо тянуть.

— Еще не хватало руки пачкать.

— Убей сам, я не хочу в карьер…

— За ногу тебя да об кедр! — заорал я. — Ты что же думаешь, я сюда заявился для того, чтобы помогать Команде? Я еще разберусь, отчего вы тут грызете друг другу глотки в буквальном смысле слова! Раздевайся, живо. Ну?

Она уронила платье рядом с кроватью, я раздевался зло, торопливо, обрывая пуговицы. Отшвырнул куртку, бросил кобуру на столик. Рискованный эксперимент, можно и головы не сносить, но без риска ничего не узнаешь, когда это «охотники за динозаврами» отступали?

Я погасил свет, плюхнулся с ней рядом и потянул на себя простыни. Несколько минут лежал, глядя в темноту. В сороковом в Ратабану мне удалось за шесть с половиной часов перевербовать Колена-Попрыгунчика, но это было в Управлении, в моем кабинете, а сейчас и не в перевербовке дело, все сложнее, все иначе…

Джулиана настороженно замерла, наконец спросила:

— Ну?

— Не запрягла, — сказал я. — Лицом к стене и дрыхни. Тебе ясно? Ты меня правильно поняла?

— Хочешь сказать, что действительно будешь спать?

— Уверен, что удастся.

— Не страшно?

— Нет, — сказал я. Ох как мне было страшно! — Нет. Я вам докажу, что вы люди, сами не понимаете, так я вам докажу…

— Но ты понимаешь, что я могу не удержаться…

— Возможно, — сказал я. — Если ты все же не удержишься, это будет значить, что мы тысячу лет верили в миражи. В то, что человек — это Человек, что разум — это добро, и вдруг окажется, что все зря… Ладно, давай спать.

Настоящего здорового сна не получилось. Всплывали путаные обрывки кошмаров, нелепые споры с противником без лица и тела, я забывался, вскидывался, разбуженный рвущим ощущением падения в пропасть и смутной тревогой, таращился в темноту, слушал ровное дыхание Джулианы и вновь падал на подушки. Ближе к рассвету проснулся от тяжести и едва не заорал. Оказалось, Джулиана тесно прижалась ко мне, дышала в ухо, теплая, расслабившаяся, и эта сонная теплота, запах ее кожи, отдаляющая близость действовали на меня, как золотая полоска зари на приговоренного к смерти, — еще и потому бесило все это, что я начал было в чем-то разбираться, но важное, самое важное никак не давалось…

Глава пятая

Проснулся я раньше Джулианы, сварил кофе и дул его с каким-то остервенением. Потом собрал осколки стекла и выкинул их в мусоропровод, побросал туда же пустые бутылки, стер назеркальные письмена резвунчика Штенгера, попутно сверившись со своим отражением и убедившись, что распухшая губа меня нисколько не красит, смыл с рук засохшую кровь. Больше заниматься пока нечем. Самое время сесть и подумать, потому что наша работа заключается в том, чтобы думать.

Принято считать, что контрразведка — это: несущаяся по автостраде машина, пунктирная разметка, как трассирующая очередь, жесткое, собранное лицо человека за рулем, пистолет в отделении для перчаток, холодная ясность ситуации, расставлены все точки, визг тормозов на поворотах, успеть, домчаться, задержать… ночная улица в далеком городе на другом конце света, сдвоенное эхо тихих торопливых шагов, фонари в облачках мошкары, неоновое мерцание вывесок, рука в кармане плаща, черная тень, рванувшаяся навстречу из-за угла, тяжелое дыхание, возня…

Спору нет, так тоже бывает. Раз в год. Или реже. А гораздо чаще, все остальное время: набитая свежими окурками пепельница, закипает третий кофейник, рассветный сизый холодок за окном, на столе и под столом — куча скомканных листов, варианты, гипотезы, схемы, и свинцовая тяжесть в висках, и попытка связать между собой, соединить в единое целое горсточку коротких сообщений, фактов, отчетов, они противоречат друг другу, порой упрямо отрицают, взаимно зачеркивают друг друга, но ты знаешь, что все они относятся к одному делу, однако никак не можешь вывести стройную версию, а каждая минута промедления — преступление с твоей стороны, потому что ее использует враг, и становится ясно, что ты бездарь и тебя нужно немедленно гнать, невзирая на прошлые заслуги, лишив погон и орденов, а потом медленно синеет небо, и на востоке розовая ниточка восхода, светлая утренняя тишина похожа на юную невесту в белом платье, и чашки оставляют на разбросанных бумагах коричневые кольца, а сигареты кончились, разгадка перед глазами и непонятно, как ты раньше не додумался до таких простых вещей, и можно ехать в Управление. Контрразведка. А потом все сначала.

Вопрос номер один: вурдалаки — творение природы или нет? Нет. Людоедство существовало на низшей ступени развития человечества и всегда исчезало, едва человек переступал на несколько ступенек выше. Рецидивы, вроде кампучийского, остаются вспышками дикого атавизма. Кровососущий человек для биологии то же самое, что вечный двигатель для физики — абсолютный нонсенс. Его не должно быть; если же он есть — или болезнь, или нечто наносное, и случай с Джулианой великолепно это подтверждает.

Вопрос номер два: как возник этот мир?

Предположим, что он параллельный, то есть находится в каком-то другом пространстве, незримо существующем бок о бок и соприкоснувшимся с нашим в результате катаклизма или чьего-то эксперимента. Вполне естественно, что этот сопряженный мир имеет другую историю, другой образ жизни, другие обычаи.

Но в том-то и соль, что нет ни истории, ни уклада! Есть только бессмысленное переплетение несовместимых эпизодов.

По современному городу не может разъезжать граалящий рыцарь. Самолеты не могут появиться в мире, где понятия не имеют об авиации. Джипы, пи-щепроводы, рыцари короля Артура, убийство Кеннеди, истребители второй мировой войны, язык, на котором здесь говорят, — каждый отдельный кусочек принадлежит своему отрезку времени и пространства, и никакими ссылками на иную историю, иной уклад нельзя оправдать наличие в одной точке всего сразу. Из десяти книг вырвано по страничке и собрано под один переплет с огромной надписью: «НЕЛЕПИЦА». Кто же компилятор?

Естественный катаклизм мог бы уничтожить вертолет Руди Бауэра, беспилотники и даже спутник, но никакой катаклизм не смог бы усадить чистенького и невредимого Бауэра рядом с растерзанным «Орланом». Не «что-то», а «кто-то». И не важно, десятирук он или шестиног, в каких лучах он видит, похож он на нас или нет. Это не важно. Главное — он есть, и он действует.