Реквием души (ЛП) - Заварелли А.

Сантьяго сжал мои плечи, и я стала опускаться на колени, теперь меня от холодного камня отделяло черное кружево. Я подняла голову, уставившись на него. На моего мужа. По щеке скатилась первая слеза. Этого он хотел? Сантьяго даже еще не прикоснулся ко мне, а я уже дарила ему свои слезы.

Но даже если он и ощутил удовлетворение, то ничем этого не показал. Сантьяго с непроницаемым выражением лица зашел мне за спину.

Я сидела неподвижно, стараясь не смотреть на огонь. И на железное приспособление для клеймения. Сердце бешено колотилось, на коже выступил холодный пот, перед глазами все стало размываться. Я не была уверена, что мне под силу это вынести. Нет, я точно не смогу.

Сантьяго завел запястья мне за спину, и я почувствовала прохладные кожаные манжеты наручников сперва на правом запястье, затем на левом.

Я по-прежнему не двигалась.

Затем он зафиксировал мои предплечья. Мне пришлось выпрямиться, выпячив грудь в сторону наблюдавших за нами мужчин.

Сантьяго

Марко высадил нас у главного входа на территорию де ла Роса. Особняк выглядел безлюдным и был погружен во тьму. Жена смотрела на здание одновременно с опаской и любопытством. Экстерьер был выложен камнем в готическом стиле эпохи Возрождения. Резные контрфорсы, палладианские окна, богато украшенные фронтоны и свисавшие тут и там лозы плюща. Так выглядело историческое сооружение, которое она вскоре станет называть своей тюрьмой.

Вездесущий туман, казалось, плотно окутывал особняк, придавая всей территории некую таинственность. В ворота снаружи часто заглядывали перепуганные туристы, пока их гиды приглушенно шептали о живущих в особняке привидениях. Однако единственными призраками, с которыми Айви придется иметь дело, станут мои брат и отец, взывающие из своих могил к крови Морено.

Она сглотнула, прижимая к себе порванные клочья платья, и зарылась пальцами ног в землю. Я принялся изучать ее с заметным интересом, выискивая признаки протеста. Хотя воздух сегодня был достаточно теплым, по коже Айви пробежали мурашки.

Некоторые традиции в «Обществе» не имели никакой ценности, но я все равно подхватил Айви на руки и понес через лужайку, исключительно из своего эгоистичного желания. Она все еще была без обуви, а мне хотелось, чтобы ее ноги оставались мягкими. Шрамы, которые я ей оставлю, будут тщательно продуманы, потому с моей стороны было бы неосторожностью позволить ей самой поранить ноги. На сегодняшнюю ночь у меня было слишком много планов, чтобы тратить время на лечение ран, возникновение которые легко предотвратить.

Она уставилась на меня широко распахнутыми глазами. Айви явно была растеряна, когда я поднялся с ней на руках вверх по ступенькам крыльца и перенес ее через порог. Когда за нами захлопнулась тяжелая дверь, запирая Айви внутри с монстром – хоть она и хотела, чтобы я таковым не был – жена явно почувствовала неуверенность.

– Я и сама могу идти, – произнесла она, но в ее голосе не было достаточной убежденности для борьбы.

Айви устала после всех событий этого дня, что было очевидно по тяжести ее век. Шел третий час ночи. Впрочем, я не сомневался, что она взбодрится, когда по ее венам пронесется волна адреналина и кортизола. Страх лишает сна даже тех, кто близок к смерти.

Я поднялся по парадной лестнице на второй этаж и легко понес Айви дальше по коридору, однако она, похоже, не оценила мой жест по достоинству. Айви вытягивала шею, стараясь разглядеть интерьер. Но я без сожаления лишил ее этой возможности.

Войдя, наконец, в гостевую спальню, я поставил Айви на ноги. Она тут же принялась оглядывать помещение, изучая антикварную мебель, декоративные ковры и богатые оттенки сливового и черного. Все переливалось в мягком свете свечей. Эту деталь Айви не упустила, бросив любопытный взгляд на выключатель.

– Это твоя комната? – спросила она.

– Снимай платье, – приказал я.

Айви посмотрела на меня, вздернув подбородок. Она снова бросала мне вызов. Этими проявлениями упрямства Айви только усугубляла свое положение, поскольку, я был уверен, даже не догадывалась, как сильно будоражила мое желание сломить ее. Я подошел ближе, скользнув пальцами по шее жены. Ее пульс участился, и она не смогла скрыть беспокойство, светившееся в глазах.

Я потянулся к лифу разорванного платья, которое Айви прижимала к груди, и вырвал его у нее из рук. Приложив небольшое усилие, я с удовлетворением наблюдал, как оставшиеся швы с треском разорвались, а ткань клочьями свалилась к ногам Айви. Она тут же прикрыла ладонями грудь, а я мрачно рассмеялся.

– Не нужно скромничать, – я наклонился, чтобы дальше уже шептать ей на ухо. – Я овладею каждым твоим дюймом, дорогая жена.

Айви задрожала, когда я оторвал ее руки от груди и прижал их к бедрам. Теперь она была полностью обнажена. И моя. Прекрасное дрожащее женское тело с мягкими изгибами и выпуклостями, которые мне так сильно хотелось исследовать, что горели ладони.

Но сперва ее стоило подчинить.

– На колени.

Айви замешкалась, бросив взгляд на дверь позади меня.

Я запустил пальцы в ее волосы и сжал их в кулак, заставляя выгнуться назад, пока у нее не осталось выбора, кроме как опуститься на колени, выполняя мою просьбу. Как только Айви села на пол, я отпустил ее голову. Лицо жены оказалось в нескольких дюймах от моего пульсирующего горячего члена. Она тут же посмотрела на выпуклость на моих брюках и облизнула пересохшие губы. Каждый нерв в ее теле, казалось, стал оголенным.

Я втиснул носок своей туфли между коленями Айви и стал раздвигать их в стороны, пока в поле зрения не появилась ее киска. После достал из кармана ожерелье из четок, которое носил с собой весь день. Оно было богато украшено орнаментом, а по центру висел крест из белого золота в обрамлении твердых бусин из обсидиана и шунгита. Ожерелье оказалось достаточно длинным, поскольку легло по центру ее груди. Я мог бы дважды обернуть его вокруг шеи Айви, и у меня по-прежнему осталось бы, с чем можно поиграть.

Айви опустила взгляд на украшение, а я сжал бусины в кулак. Может, она и понимала значение религии и наказаний, поскольку и то, и другое глубоко укоренились в нашем обществе, но Айви никогда не осознает всех масштабов этого, как я. Мне хотелось, чтобы это ожерелье всегда терзало ее душу. Чтобы оно стало постоянным бременем, подобно грузу грехов. Вечное напоминание о том, кто она, и кому принадлежала.

– Никогда его не снимай, – сказал я. – Поняла?

Когда Айви не ответила, я усилил хватку и давление на ее горло. Она подняла руки и вцепилась в мою ладонь, в ее глазах светилась едва ли не паника.

– Я поняла, – Айви поморщилась. – Пожалуйста.

Я тут же ослабил хватку и неосознанно стал гладить второй рукой Айви по волосам, пока она не закрыла глаза. Я не планировал успокаивать ее, но, похоже, именно этим и занимался, хотя совершенно не понимал, что на меня нашло. И как Айви могла найти во мне утешение? Неужели она не понимала, на что подписалась?