Волшебный вкус любви (СИ) - Лакомка Ната

Все это совсем не походило на «дело важнее тела», но когда Богосавец начал расстегивать пуговицы на моей белой рубашке, я не остановила его. Наоборот, выгнулась ему навстречу, и он нетерпеливо рванул ткань, выдирая оставшиеся пуговицы.

Снова хриплый шепот: «Даша…», — от которого меня словно пронзило электрическим током, а сердце готово было выскочить из груди.

А потом были другие поцелуи — короткие, жаркие… Богосавец целовал мое лицо, шею, губы, будто насыщался мною, утолял жажду.

— Я так хочу тебя, Даша… Дашка… — пробормотал он, прежде чем с новой силой наброситься на меня с поцелуями.

Он мог бы не говорить этого, потому что всё сильнее прижимался ко мне бедрами, показывая, как возбужден, и как желает продолжения.

Наверное, это был последний момент, когда я могла сказать «нет». Или хотя бы оттолкнуть его, изобразить смущение, гнев, удивление… Но я не сделала ни того, ни другого, ни третьего, и как в безумном сладостном сне смотрела на смуглую мужскую руку, накрывшую мою грудь.

Богосавец осторожно приласкал меня, будто спрашивая разрешения идти дальше, а потом оттянул указательным пальцем кружевную чашечку моего бюстгальтера. Когда ладонь коснулся обнаженной кожи, я не сдержала стона, и поняла, что ждала этого с того самого дня, когда увидела его наяву, а не на экране телевизора. Когда он указал мне на пятнышко сока на рубашке… Я ждала, что он поцелует меня, сорвет с меня рубашку, и пуговицы полетят в разные стороны, а потом он повалит на стол, превратившись из сурового мэтра кухни в мужчину, обезумевшего от страсти.

Но я и сама потеряла голову, отдаваясь его ласкам, его поцелуям… Пусть все это случится… Только бы он не останавливался…

- Как мило! — прозвучал насмешливый голос Лилианы. — Как чертовски мило!

Она стояла совсем рядом — через столик, и пристукивала каблуком, позванивая связкой ключей.

Я дернулась, пытаясь соскочить со стола и одновременно прикрывая голую грудь рубашкой, на которой были вырваны пуговицы. Богосавец тяжело вздохнул, но не отпустил меня, прижав к себе одной рукой.

— А я-то думала — куда ты так быстро от меня сбежал? — продолжала Лилиана с издевкой. Лицо у нее было красным и злым, и я впервые подумала, что ее миловидность — это результат искусного визажиста и умелого парикмахера. — Думала, ты тут изобретаешь новое блюдо для ресторана, а тебя… на сладенькое потянуло?

Я попыталась выскользнуть из объятий шефа, но он не пустил.

— Ты зачем пришла? — спросил он хмуро. — Мы с тобой все решили.

— Мы?! — нарочито изумилась она. — Ты решил, а не я. Так это из-за нее? — она смерила меня брезгливым взглядом. — Из-за поварихи? Ты променял меня вот на эту? У которой нет даже маникюра?

Невольно спрятав руки за спину, я молчала, опустив голову и краснея от стыда. У меня и в самом деле не было маникюра. Поварихе он и в самом деле ни к чему. А сцена получилась безобразной… И это моя вина тоже… повариха… сладенькая…

— Оставь ключи и уходи, — велел Богосавец.

— А я помешала?! — в голосе Лилианы послышались истерические нотки. — Ну извини, Душанчик! Только напомню тебе, что этот ресторан, — она взмахнула руками и связка ключей звякнула, — этот ресторан — не твоя собственность! Он еще и мой!

— Твоего отца, — возразил шеф, удержав меня, когда я в очередной раз попыталась сбежать. — Да и то — всего тридцать пять процентов акций. А аренда помещения оформлена на меня.

— А повара — твои личные рабы? — прищурилась она. — Вот эта повариха — она у тебя на полставки шлюхой работает или это в качестве поощрения, что придумала новое блюдо?

— Успокойся и уходи, — Богосавец взглянул исподлобья, чуть выдвинув нижнюю челюсть. — Не зли меня. Ты уже постаралась сегодня.

— И еще постараюсь! — крикнула она и заплакала.

Заплакала не горько, не грустно, а выкрикивая оскорбления и размазывая слезы по щекам. Тушь потекла, и Лилиана стала похожа на злобного клоуна.

Богосавец развернул меня лицом к барной стойке — то ли для того, чтобы скрыть, что я полуголая, то ли для того, чтобы не видела истерики Лилианы. Сам он подошел к невесте — я видела их отражение в зеркальной стене. Богосавец взял Лилиану за локоть и потащил к выходу. Она попыталась вцепиться ногтями ему в лицо, но он отдернул голову и мигом скрутил женщину, просунув руку ей под локоть и положив ладонь на плечо. Лилиана ахнула и согнулась в три погибели, засеменив туда, куда подталкивал ее Богосавец — к выходу из ресторана.

— Вот как ты со мной! Вот как! — захлебывалась она яростным криком. — А ты, повариха! Думаешь, ты ему нужна?! Нужна, пока стелешься под него и делаешь, что он хочет!..

— Замолчи, — Богосавец безо всякой жалости нажал ей на плечо, и Лилиана болезненно вскрикнула.

Он вытолкал ее вон, и уже с крыльца я услышала ее крик: «Ты пожалеешь! Я всё папе скажу!».

Я помчалась в свою комнату, не разбирая дороги, и чуть не столкнувшись с шефом. Я шарахнулась от него, как от привидения, а он не сделал попытки меня остановить.

Взлетев по лестнице, я заперла дверь и привалилась к ней спиной. Было мучительно стыдно, и обидно и…

Хороша Дашенька! Только недавно горела праведным гневом из-за того, что Антон кувыркался с кем-то за моей спиной, и вот сегодня я точнотак же, как та бэк-вокалистка, вешалась на чужого мужчину.

Если Богосавец придет, я не должна его впускать, не должна даже заговаривать с ним…

«Да он завтра уволит тебя, как Елену с Миланом, — прозвучал в моей голове какой-то чужой, злорадный и жестокий голос. — И как Дюймовочку. Дело важнее тела! Ты забыла об этом, деточка?».

Уволит…

Я нарушила правило — никаких романов на работе.

Но разве он не сам нарушил его?!

«Ага, и завтра уволится сам, — продолжал издеваться голос. — Из собственного ресторана! По собственному желанию, с выходным пособием!».

Уволит…

Это было пострашнее только что испытанного унижения. Увольнение — это не покраснеть щечками из-за собственного потаскушечного поведения.

Я потеряю все — работу, временное жилье, мечту…

Я потеряю… Душана.

Признать это было так же больно, как обжечься раскаленным маслом. Ведь я уже привыкла к нему. Привыкла больше, чем к кому-либо в этом ресторане. Привыкла… считать его своим. И поддалась слабости, ответив на его поцелуй.

А он… он повел себя некрасиво. Со мной, с Лилианой… Но разве я не знала, что он использует людей для достижения своих целей? И женщин использует, Даша, если ты об этом позабыла.

Но зачем это было нужно? Решил отблагодарить повариху, которая смотрела на него влюбленными глазами? Или решил приятно провести полчаса?

«Мы всё решили», — так он сказал Лилиане.

Решили расстаться?

«Это ты решил!», — крикнула она ему.

Богосавец решил порвать с самой богатой, популярной и красивой девушкой в нашей стране? С отцом которой связан деловыми отношениями?

Скорее, шеф просто был пьян, они с невестой поссорились, и он решил отомстить. Я подвернулась под руку.

Но как я ни старалась, я не могла забыть горячих поцелуев, и хриплого шепота в полумраке зала. «Даша… Дашка…», — от этого всё внутри переворачивалось, и хотелось закрыть глаза и застонать.

Если он придет, я не скажу ни слова, и двери не открою…

Но Богосавец не пришел, и к стыду и страху примешалось чувство разочарования.

Дашка, ты сглупила. Ты дико сглупила! Вообразила невесть что, и получишь по заслугам. Тебя уволят, и правильно сделают.

Повариха… без маникюра…

Я посмотрела на свои пальцы и торопливо сунула руки под мышки.

Не надо ли мне собрать вещи и съехать сейчас? Не дожидаясь, как утром объявят о моем увольнении и его причинах?..

Только куда я поеду? Ведь квартиру так и не нашла…

Хотелось поплакать от жалости к себе, но глаза были сухими. Я до утра просидела на полу, в каком-то полудремотном состоянии, а утром, когда захлопала входная калитка, поплелась в душ.

День начинался так же, как обычно. Повара выстроились в шеренгу, ожидая появления Богосавеца. Я стояла последняя, отчаянно труся, и когда шеф появился — сцепила за спиной руки, чтобы никто не заметил, как они дрожат.