Пугалки для барышень. Не для хороших девочек - Даниэлла Вуд

Брак

Видение в белом

Смею утверждать, что часы в международных аэропортах не дают представления о времени. Вернее, уточняю постановку вопроса, они не показывают, что есть обычное время. Под ними собираются беженцы из всех часов дня и ночи: кто-то никак не может проснуться в такую рань, кто-то перевозбужден от чрезмерного недосыпания. Указывая стрелками на свои цифры, эти часы не имеют в виду определенное время суток, нет, они хотят успокоить вас, давая понять, что секунды все еще измеряются где-то там великим всемирным тик-так. Время движется совершенно произвольно, и все же мне удалось прибыть как раз не вовремя.

Это был огромный, блестящий хромированными поверхностями аэропорт где-то в Азии. Не помню, где именно. Пол напоминал мраморное озеро с отблесками великолепных светильников на поверхности. У меня перед глазами стоят километры магазинчиков дьюти-фри, кафе и баров — и все они закрыты, потому что мой транзит пришелся на те редкие часы, когда аэропорт закрывается и засыпает. Конечно, я была не одна. Пассажиры с трех-четырех самолетов влачились по залам аэропорта усталой, сонной вереницей. Счастливчики, которым повезло, заняли мягкие банкетки, стоявшие через каждые несколько метров вдоль коридора, а остальные уселись на полу или просто прислонились к стеклянной матовой стене зала прилета. Делать было нечего. Часам, которые нам предстояло убить, суждено было умереть медленной, мучительной смертью. «Пожалуй, — подумала я, — выражение терминальная скука было изобретено кем-то именно в закрытом на ночь аэропорту!»

Ждать пришлось довольно долго. Я делала все, что, по моим представлениям, должна делать молодая женщина, отправляющаяся в отпуск одна, на собственные средства, накопленные на своей первой нормальной работе. Я со скрипом открыла путевой дневник на первой чистой странице. И закрыла его. Некоторое время я бессмысленно таращилась на буквы и строки прихваченной в дорогу книги, как оказалось, слишком заумной, чтобы ее можно было читать в самолете.

А потом, просто от нечего делать, я пошла в туалет. Я сидела на стульчаке, внимательно читая рекламу гигиенических салфеток на двери; полные энтузиазма обещания свежего ветерка меня не убедили. Однако реклама подвигла меня на решение срочно побаловать себя чистыми трусиками, загодя положенными в сумочку, и побрызгаться дезодорантом. Я сделала все, что было в моих силах, и уже собиралась вернуться в холл, чтобы опять предаться скуке. Но, выйдя из кабинки, я вдруг увидела нечто неожиданное: у зеркала перед раковиной стояла женщина в шикарном свадебном платье.

— Черт! — воскликнула она с чисто британским акцентом.

О, это было далеко не простое платье! Белым атласом юбок и шлейфа можно было бы обернуть по крайней мере одноэтажный дом средних размеров. Тюлевой фаты, закрепленной на изгибах и локонах ее прически, могло бы хватить на противомоскитную сетку для целого полка женихов.

— Блин, чтоб тебя, — бормотала женщина, лихорадочно роясь в косметичке.

— Что-нибудь забыли? — ласково спросила я.

— Губную помаду. Наверное, оставила в туалете самолета. У меня, конечно, есть другие, но все они слишком темные или слишком яркие. А эта была приятного персикового цвета. Вот пропасть!

— У меня есть бледно-розовая, — сказала я, протягивая блестящий футляр помады под названием «Куколка», которая попала ко мне в подарочном наборе, одном из тех, в которые косметические фирмы сбрасывают свои отходы производства самых кошмарных оттенков. — Берите, если хотите.

— О, я не могу.

— Все в порядке. То есть я ей пользовалась, но у меня нет ни герпеса, ни чего-либо подобного.

— Я не про это. Боже мой! Мне так неудобно.

— Возьмите.

— О, вы правда можете мне ее одолжить? Вот эта помада самая светлая, которая у меня есть, но она слишком красная, чтобы носить ее с белым платьем. Я в ней буду как гейша какая-то. Я обязательно верну вам вашу помаду.

— Что вы, перестаньте! Я почти никогда не пользуюсь помадой, и вам она точно нужна больше, чем мне.

— Да, сегодня у меня свадьба, — сказала она и, взглянув на часы, добавила: — Кажется, еще сегодня.

Она обильно намазала губы помадой и одобрительно улыбнулась себе в зеркало.

— Анджела, — представилась она, повернувшись ко мне и прижимая руку к сердцу.

— Рози.

Так я и познакомилась с Анджелой Катберт (урожденной Вуттон), и так начался наш разговор, нашедший свое отражение в зеркале женского туалета. Короче говоря, именно здесь она поведала мне, каким образом очутилась в своем свадебном платье в закрытом на ночь азиатском международном аэропорту. Потому что ей было видение!

Итак, Анджела Вуттон узрела себя выпархивающей из серебряной куколки авиалайнера, словно великолепная белая бабочка. Она видела себя спускающейся по трапу самолета: легкий ветерок колышет ее фату и юбки, как лепестки распускающегося бутона. На фоне самолета и голубого безоблачного неба она появляется как воплощение неземной красоты, и ослепительной белизны атлас ее платья, словно надежное защитное покрытие, отражает лучи жаркого безжалостного солнца. Еще не знакомые с ней родители жениха видят из здания терминала, как она машет им рукой. И сразу, в тот же миг окончательно и бесповоротно проникаются к ней теплым, искренним чувством и влюбляются в нее.

Это видение открывалось Анджеле постепенно, словно издалека, медленно, но верно приближаясь к средоточию ее сознания. Вскоре Анджела открыла у себя способность вызывать эту великолепную картину в каждую свободную минуту. Когда в работе наступало затишье (она трудилась медсестрой в зубоврачебном кабинете, расположенном в центре Лондона, но ей уже недолго оставалась там работать), она уточняла детали умозрительной картины, усиливая знаменитую голубизну австралийского неба или шлифуя мужественные черты стюарда, чье лицо виднелось за ее правым плечом, когда она поднимала руку, чтобы помахать будущим родственникам. Некоторое время ей было достаточно наслаждения от просмотра воображаемого кинофильма. Но в тот день, когда она пошла покупать себе свадебный комплект белья, видение перешло в стадию проекта.

Проведя пару часов в четырех бутиках, Анджела ограничила свой выбор всего двумя комплектами. В каждом из них был белый кружевной корсет, который зашнуровывался на талии и подчеркивал форму груди. Они различались тем, что в один комплект входили подвязки и открытые кружевные стринги, а другой заканчивался фестонами на уровне подвздошной кости и включал шортики, которые красиво подтягивали ягодицы, но требовали чулок на резинках (которые не всегда выигрышно смотрятся на бедрах, если повернуться в профиль) «Сейчас не время для поспешных решений», — по думала Анджела, припоминая свое новогоднее обязательство более серьезно относиться к покупкам.