Комиссар Его Величества - Дункан Кайл

После того как охрана убедилась в правдивости моих слов, машинист стал разогревать котел. Часовые удалились, и я смог задать Кознову вопрос, который давно вертелся у меня на языке.

– У нас в составе есть два запломбированных вагона. Кто-нибудь в них совал нос? – с беспокойством спросил я.

– Никак нет. Один из часовых очень рвался туда, и я уже было собирался врезать ему как следует, но остальные вмешались и удержали его. Они сказали, что собственность царя теперь принадлежит народу.

Мысленно я поблагодарил Господа за эту милость и на время превратился в кочегара: бросал дрова в топку, поглядывая на измеритель давления в котле. Ключи от запертых вагонов были у меня. Там наверняка содержались весьма ценные вещи, и я чувствовал себя ответственным за их сохранность.

Была уже глубокая ночь, когда поезд наконец зашипел, засвистел, залязгал колесами и покатился на восток, в сторону Тюмени.

Екатеринбург остался позади, мы вновь неслись по бескрайним сибирским просторам. Я стоял в коридоре бывшего царского вагона, на том самом месте, где провел восхитительный час в беседе с великой княжной Мэри. Та ночь была темной и безлунной, теперь же в небе светил месяц. Как бы я хотел, чтобы Мэри сейчас была рядом...

Глубокая грусть охватила меня. Я все больше терзался от ощущения собственной беспомощности. Что я мог сделать? Если бы я остался в Екатеринбурге, то лишь подверг бы себя бессмысленному риску. Совершенно очевидно, что царя охраняли бдительно, исключив всякий контакт с внешним миром. Можно было, конечно, отправиться в Москву и доложить там о постигшем меня фиаско. Но какой в этом смысл? Я решил, что мой долг остаться в Сибири. Нужно было лишь найти предлог, который ни у кого не вызвал бы подозрений.

Я принялся всесторонне рассматривать ситуацию. Итак, заветный документ находится в Тобольске. Поезд по-прежнему в моем распоряжении. Вывод прост: надо отправиться в Тобольск и взять бумагу. Если документ представляет собой столь могучую силу, возможно, я сумею ею воспользоваться.

Каково, собственно, мое положение? Мне приказали убираться из Екатеринбурга. Что ж, приказ я выполнил. Косвенно приказ Уральского Совета легализовал мое положение, ибо мне предписывалось вернуть поезд «тюменским товарищам», позаботившись о сохранности груза. Логика Уральского Совета была мне понятна. Если я отвечаю за поезд, отправляющийся в Тюмень, то не буду путаться у них под ногами в Екатеринбурге. Кроме того, на комиссара Яковлева можно будет свалить ответственность за ценный груз, находящийся в вагонах. Итак, Советской власти я мог не опасаться: с одной стороны, у меня был письменный приказ Уральского Совета, поручавший состав моему попечению, с другой – мандат Свердлова. Если кого-то из местных не устроит одна бумага, суну ему под нос другую, решил я.

А что, собственно, я охраняю? В Тобольске я видел, как в сани грузили сундуки, коробки, ящики, мешки. Что там внутри? Пора бы это выяснить.

Меня ждало настоящее потрясение. Не забудьте, что Николай Романов единолично управлял одной шестой земной суши, а Александра была императрицей. Их личное имущество по ценности превзошло все мои ожидания. Я обнаружил в сундуках и ящиках не только шелка и бархат, фарфор и хрусталь, картины и иконы, но также огромное количество драгоценностей. Целые сундуки! Так и не знаю, сколько их там было – я заглянул лишь в пару десятков коробок и ларцов. Помню деревянный сундучок размером 18 дюймов на 12, а глубиной дюймов 5 – 6. Он весь был набит золотыми монетами самых разных стран. Здесь были и австрийские талеры, и английские соверены, и американские пятидесятидолларовые монеты, и испанские дублоны. Сундучок был такой тяжелый, что я не сумел оторвать его от пола.

В одном чемодане я обнаружил восьмиугольную кожаную шкатулку, наполненную распятиями, иконками и прочими религиозными атрибутами – все они были сплошь усыпаны драгоценными камнями. Причем поистине невероятного размера и баснословной стоимости.

Уверяю вас, что мое открытие подействовало на меня самым удручающим образом. Я и не предполагал, за какие сокровища отвечаю. Было совершенно очевидно, что все эти богатства нужно как-то спрятать, попытаться найти безопасное место.

Я поспешил вновь закрыть хранилище. Когда я вернулся к паровозу, уже занимался рассвет.

Через несколько минут (я стоял рядом с машинистом) трасса сделала поворот, и нашему взору открылась потрясающая картина. Впереди, прямо на железнодорожном полотне, шел настоящий бой.

Примерно в полумиле от нас стоял поезд, отчаянно отбивавшийся от атакующих всадников. Выстрелов мы, разумеется, не слышали, ибо рев нашего паровоза заглушал все звуки. Машинист нажал на тормоза, а я бросился назад, чтобы предупредить Кознова и своих солдат. Не успел я добраться до первого вагона, как прямо у меня над головой взвизгнула пуля, отрикошетив от железной стенки. Обернувшись, я увидел, как к нашему поезду несутся всадники.

Кознов и его люди были уже в курсе происходящего. Они засели у окон, держа винтовки наготове. Все мы неоднократно видели подобные сцены в современных вестернах, где действие происходит на американском Западе. Разница, однако, заключалась в том, что в тот день на мой поезд напали не какие-нибудь раскрашенные дикари, а отлично вооруженные кавалеристы. Что это были за люди? Я навел бинокль на кучку всадников, застывшую на пригорке возле атакованного поезда. Белоснежный конь одного из них показался мне знакомым.

Дутов!

– Не стрелять! – приказал я Кознову, но слишком поздно. Нас уже обстреливали, и мои люди тоже открыли огонь.

– Прекратить огонь! – крикнул я, быстро сдернул наволочку с подушки, высунулся в окно и стал махать своим импровизированным белым флагом. Козновских солдат я заставил сложить оружие и спуститься на железнодорожную насыпь с поднятыми руками. Они были весьма недовольны; но другого выхода у меня не было – иначе нападавшие перебили бы нас, не вступая ни в какие переговоры.

Нас усадили на землю и велели ждать, пока впереди не закончится бой. Было ясно, что победа останется за Дутовым. В переднем составе было не больше пары сотен большевиков, а в отряде Дутова насчитывалось не меньше тысячи человек. К тому же у Дутова были настоящие солдаты, а не какие-нибудь красногвардейцы. Большевики сражались отчаянно, но в конце концов красный флаг с паровоза исчез и оставшиеся в живых капитулировали.

Тем не менее прошел целый час, прежде чем все закончилось. Наконец, в сопровождении конвоира с обнаженной шашкой я отправился к Дутову. Тот все еще сидел в седле, разглядывая захваченный поезд.

Генерал взглянул на меня сверху вниз, топорща густые усы.

– Где царь?

– В тюрьме, в Екатеринбурге, – прямо сказал я.

Дутов сердито ударил себя по ляжке.

– Так я и знал! Он еще жив?

– Насколько мне известно, жив.

– Жив, но всеми брошен! – возмутился генерал. – И вы бросили его гнить в тюрьме?

– Меня самого арестовали, а потом выгнали из города, – запротестовал я. – Если я вернусь, меня сразу посадят в тюрьму.

– А куда вы отправляетесь теперь?

– В Тобольске остались великие княжны. Я обещал, что вернусь за ними.

– Ждите возле вашего поезда, – приказал генерал. – Когда я закончу здесь, мы поговорим.

И он отъехал прочь.

Я ждал его не меньше часа. Пленные с захваченного большевистского поезда были выстроены в колонну, многие из них истекали кровью. Бедолаг отправили под конвоем куда-то в северном направлении. Люди Дутова вовсю хозяйничали в захваченном поезде, забирая все, что им могло пригодиться. Наконец всадник на белом коне направился в нашу сторону. Дутов легко перекинул ногу через холку лошади и спрыгнул на землю.

Первым делом он спросил:

– Водка есть?

У меня оставалось немного лимонной. Я протянул генералу бутылку, он запрокинул голову и моментально осушил остатки.

– У этих паршивых большевиков не было ни капли! У них вообще почти ничего не было. Вся добыча – несколько винтовок да пара ящиков с патронами. Как они только умудряются так жить.

Я сказал генералу, что у меня есть некоторое количество консервов, но на Дутова это не произвело впечатления.

– Нам нужно оружие. Деньги бы тоже не помешали – я давно не платил своим головорезам. Правда, тратить жалованье им все равно негде, – хмыкнул генерал, – но за жалованье люди воюют куда охотнее, что бы там ни говорили большевики. А теперь расскажите мне про Николая.

Я рассказал ему все, что знал: о кровожадности толпы, об импровизированной тюрьме. О бумаге, разумеется, ни слова.

– Какие силы в городе у большевиков?

– Этого я не знаю. Дом Ипатьева со всех сторон окружен солдатами, на всех окрестных улицах много вооруженных людей.

– Это все жалкий сброд, – заявил генерал. – Если дать человеку винтовку, от этого он еще не становится солдатом.

– Вы собираетесь напасть на город?