Зодиак и свастика - Вильгельм Вульф

Последние приказы Генриха Гиммлера

Ранним утром 24 апреля 1945 года мне позвонили из Любека. На другом конце провода был сам Гиммлер, возбужденный до крайности. Он потребовал, чтобы я тотчас выехал в Любек, прихватив с собой гороскопы членов правительства. Я не очень-то понимал, как смогу выполнить этот приказ. Войска СС отступали, достать машину было немыслимо. Затем Гиммлер сообщил, что он только что получил известие из Гарцвальда: над беженцами и рабочими поместья нависла угроза оказаться у русских в плену. Он просил изучить информацию с астрологической точки зрения и результаты передавать по телефону. Ему хотелось знать, следует ли всех эвакуировать из Гарцвальда или оставить людей Керстена в поместье. Керстен заверял Гиммлера, что сам по себе русский народ довольно «безобиден», а если в поместье вывесить шведский флаг, его людям, дескать, никто не причинит вреда. Однако сами люди в этом вовсе не были уверены, ибо наслушались от беженцев рассказов о тех страхах и ужасах, которые им пришлось пережить с приходом русских.

Я уже обсуждал этот вопрос с доктором Брандтом 21 апреля. Он согласился со мной, что Гарцвальд следует эвакуировать. Из беседы с господином Мазуром я тоже знал, насколько беспардонно вели себя русские в Польше, Силезии и Восточной Пруссии. Прибывавшие в Швецию беженцы из тех мест рассказывали жуткие истории. Мазар сказал, что, окажись он в подобной ситуации, он бы не мешкая подался на Запад. Лишь бы не попасть к русским.

Исходя из этого, я посоветовал Гиммлеру послать в Гарцвальд грузовики и вывезти оттуда всех беженцев в Гамбург или Шлезвиг-Гольштейн. На армейские грузовики в тот момент рассчитывать не приходилось, но можно было попытаться уговорить шведов совершить такой рейс. В распоряжении шведского Красного Креста имелось большое количество грузовых машин и автобусов, а штаб-квартира Красного Креста находилась как раз в Любеке, так что Гиммлеру будет сравнительно просто все устроить.

В результате вечером 25 апреля, после долгого и опасного путешествия автоколонна грузовиков с беженцами и людьми из поместья Гарцвальд прибыла в Любек. Под Шверином колонна подверглась нападению самолетов-штурмовиков, трое шведов из персонала Красного Креста погибли, несколько машин было уничтожено. По прибытии беженцев разместили в помещениях шведского Красного Креста.

Этот в общем-то незначительный эпизод примечателен в одном отношении: Гиммлер, всегда такой щепетильный во всем, что касалось мер безопасности, впервые отдавал приказы по городскому телефону. К тому моменту все пришло в полное расстройство, секретные линии связи не действовали. Да и сам Гиммлер был в большом расстройстве. Из разговора я понял, что он паникует, нервы у него на взводе.

Шелленберг во время встречи с Бернадоттом просил графа связаться с Эйзенхауэром, чтобы обсудить возможность перемирия на Западном фронте. Это предложение, сделанное в момент, когда Третий рейх находился в агонии, можно было расценить как бесцеремонность по отношению к Бернадотту. Полтора года Гиммлер не мог решиться на переворот, а теперь надеялся, что союзники захотят объединяться с ним против русских.

Гиммлер знал о серьезных разногласиях между Черчиллем и Сталиным, на это он и рассчитывал. Но перемирие было бы возможно лишь при условии устранения Гитлера, впрочем, и тогда западные державы не позволили бы ему остаться у власти. Самое большее, на что мог надеяться Гиммлер, это руководство страной на переходном этапе до установления мира. Временами Гиммлер это понимал. Но было совершенно ясно, что он лишен качеств государственного деятеля — взять хотя бы его постоянную нерешительность, он был не способен схватывать ситуацию в целом. Не то бы давно потребовал отставки Гитлера, применив, если нужно, силу, а уж потом бы приступил к переговорам. Но Гиммлер медлил, оправдывал свои колебания пустыми разговорами о преданности. Он не сознавал громадной ответственности перед немецким народом, не то давно задействовал бы отлаженный механизм СС, чтобы предотвратить или хотя бы смягчить надвигавшуюся катастрофу. 27 апреля западные союзники через Бернадотта передали Гиммлеру, что никаких переговоров не будет.

Шелленбергу все же удалось уговорить Гиммлера собственноручно написать записку Бернадотту, которую он, Шелленберг, должен был лично вручить графу. Позже шведское правительство через зарубежное агентство печати устроило утечку информации, и о содержании записки, о мирных инициативах узнала мировая общественность. Шелленберг оказался в трудном положении. Гиммлер вновь попытался сделать козлом отпущения другого, а сам при этом остался в тени. Если бы переговоры между Бернадоттом и Шелленбергом увенчались успехом, Гиммлеру досталась бы честь миротворца. Если бы они, напротив, провалились, Шелленберга ожидало наказание, не исключено, что Гиммлер мог бы его ликвидировать. Старые методы! На сей раз, однако, все обернулось против самого Гиммлера.

Перед тем как передать записку шведам, Шелленберг выспрашивал меня, одобряют ли созвездия такое мероприятие, должен ли он продолжать переговоры и существует ли опасность, что Гиммлер пристрелит его. Гороскоп Шелленберга я изучил до мельчайших деталей. В той точке Шелленбергу смерть не грозила, и я с чистой совестью посоветовал ему продолжить контакты со шведами. Чуть позже для него должна была наступить удачная полоса, а это означало, что пересуды зарубежной прессы ему не принесут вреда, хотя Гиммлер и попытается его обвинить в превышении полномочий на переговорах.

Мне было велено явиться в Любек 28 апреля 1945 года. На малиновом «мерседесе» за мною приехали солдаты СС и персональный шофер Шелленберга по фамилии Бухвальд. Поездка в Любек была равнозначна поездке на фронт. Дороги запружены обгорелыми машинами, подбитыми с самолетов. Те, кому удалось из них выбраться, лежали на обочинах или еле передвигали ноги.

За вокзалом Аренсбурга на пути в Олдеслоэ с рельсов сошел состав. Вдоль полотна железной дороги в беспорядке были разбросаны покореженные вагоны, машины, погнутые рельсы, железо. Кошмарный этот пейзаж был озарен ласковым весенним солнцем.

В Любек мы приехали под вечер. Бухвальд доставил меня в «Данцигер хоф отель», отведенный Отделу VI и штабу Шелленберга. Там я встретил Франца Геринга, адъютанта Шелленберга. Волнуясь, он рассказал мне о разрушенных по соседству кварталах при последнем налете английских ВВС. От него же я узнал о разбитых грузовиках из шведкой автоколонны.

Шелленберг появился через несколько часов. «Постарайтесь сделать так, чтобы Гиммлер отправил меня в Стокгольм. Все гороскопы при вас?» Такими словами Шелленберг приветствовал меня. Вид у него был измученный; он дрожал, пожимал мне руку и улыбался, чтобы скрыть страх. Мы сели в плетеные кресла с замусоленными подушками и торчащими прутьями; при каждом движении кресла скрипели. Комната была гнусная, грязная, тускло освещенная. Зловещая обстановка усугубляла надвигающуюся беду.