Начало пути - Алан Силлитоу

Я отдал ключ портье, и он спросил, когда я вернусь.

- А что, разве могут не впустить? - спросил я, и он вытаращил на меня глаза, будто своим варварским вопросом я его огорошил, нарушил правила игры.

- Помилуйте, сэр, но если вы придете после полуночи, вам придется позвонить в звонок.

Я рассыпался в благодарностях и вышел на провонявшую бензином улицу. Ко мне сразу же подошла женщина и позвала с собой, но вид у нее был не ахти, и я подумал: с этими лондонскими шлюхами, надо держать ухо востро, не то в два счета обчистят да еще наградят триппером. Я только вчера забавлялся с Клодин, а потом с мисс Болсовер, пока перебьюсь, нечего жадничать. Да и устал до чертиков - вот только прошвырнусь по соседним улицам и скорей назад, в свой коробок, на боковую: я вполне заслужил хороший отдых.

Я пожелал ей спокойной ночи, пошел дальше и скоро набрел на закусочную. В витрине спала кошка, но еда, хоть стоила и недорого, оказалась сносная. Покуда я уплетал тушеное мясо, вошел оборванный старикан с косматой седой бородой и стал продавать календари. Я взял один, дал ему полкроны и велел сдачу оставить себе. Темные глаза его сверкнули из-под кустистых седых бровей. - Благодарю вас, сэр! - сказал он с самой что ни на есть ядовитой насмешкой.

Ох, и озлился же я на себя: чтоб за мою доброту да так плюнули в морду! Двинуть бы его как следует, вшивого гада, но дверь за ним уже захлопнулась. Я жевал рубленую баранину с кошатиной и думал, откуда взялось это старое чучело, и вдруг мне стало чего-то тошно: а ведь, может, сорок лет назад он тоже приехал в Лондон из какого-нибудь Ноттингема, подавал надежды, верил в будущее. Может, была у него хорошая постоянная служба, а потом он устал, издергался, начал понемногу выпивать. Связался с какими-нибудь подонками, стал жить не по средствам, разбазарил чужие деньги, угодил за решетку. Потом от него ушла жена, детишки выросли без отца, и их разбросало по свету, он кочевал с работы на работу, одна хуже другой, катился по наклонной, спал под мостами и на пустырях, стал человеком-рекламой и наконец принялся торговать календарями в пивных и забегаловках, его так и называют презрительно Джек Календарь. Я встряхнулся, заказал кофе - самое приятное из всего ужина, разом отхлебнул чуть не полчашки, поднял глаза и увидел - Джек Календарь вернулся.

В забегаловке сидели еще трое, но такое уж мое везенье - он зашаркал ко мне.

- Похоже, юноша, вам не повредит добрый совет. Я выставил ладонь.

- Хотите погадать по руке?

Он остановился у моего столика, высокий, здоровенный и совсем не такой старый, как мне сперва показалось.

- Садитесь, выпейте стаканчик,- предложил я.

- Чаю,- сказал он, а когда подошел официант, прибавил:-И

кусок хлеба с маслом.

От него разило потом, и я закурил, чтоб отбить запах.

- Вы чересчур великодушны,- сказал он.

- А как же иначе?

Он сел и посмотрел мне в лицо.

- Я видел немало людей, которые прекрасно умеют иначе. В

этом куске хлеба величие господне. Он дает нам силы. Только так я это и понимаю.

- Я не верю в бога. - Я тоже,- сказал он.- Но я верю в силу хлеба, а по мне, это

то же самое. Люблю ощущать у себя в желудке величие господне.

- Ну и на здоровье.- Я понадеялся, что он вегетарианец, и прибавил: - Можете подзаправиться мясом, я не против.

- Об этом стоит подумать,- сказал он.- Мясо - это дьявол, а хлеб - бог. Но поскольку в человеке бог соседствует с дьяволом, а я не отрицаю свою принадлежность к роду человеческому, я принимаю ваше щедрое предложение.

Он самоуверенно и привычно щелкнул пальцами, подзывая официанта, и я начал понимать, почему с виду он настоящий здоровяк и крепыш. Он заказал тушеное мясо с рисом, и когда официант принес еду, я попросил еще чашку кофе.

- Сдается мне, на эти календари не проживешь. Он присыпал дымившийся на тарелке вулкан солью.

- Проживешь. Сколько, по-вашему, надо человеку, если он не возомнил себя господом богом?

- Не знаю,- сказал я и закурил свою последнюю сигарету. Он с сожалением посмотрел, как я скомкал пустую пачку.

- На прожиток человеку нужно куда меньше, чем вы думаете,-сказал он.- Я покупаю календари по четыре пенса, и скупердяи дают мне за штуку шестипенсовик, а кто пощедрее - и шиллинг. Иногда перепадает и полкроны. А однажды какой-то субъект дал целый фунт: ему, видите ли, жалко меня стало.

- Похоже, вы нашли себе подходящую работенку,- сказал я. И подумал: а ведь он совсем не дурак! Чем дольше он говорил, тем ясней было, что это речь человека хорошо грамотного. В бороде, если приглядеться, седины куда меньше, чем рыжины, да и лет ему никак не больше сорока пяти.

- Конечно, молодой парень вроде вас не назовет это хорошим заработком, но на комнату и на простую пищу хватает.

- А вы не чувствуете себя отчасти скотиной?- сказал я.- Вы ж не трудитесь в поте лица. Живете захребетником, за счет тех, кто работает как вол, это уж точно.

Кусок мяса застрял у него в бороде, а он яростно замотал головой: нет, мол, ничего такого не чувствую, и мне захотелось подцепить этот кусок и съесть, не то еще слетит на пол и пропадет зазря. Не имеет он права, ленивый боров, пускать по ветру даже такую кроху жратвы. Но он сложил ломтик хлеба вдвое, ухватил им этот кусок, точно щипцами, и сунул в рот.

- Вы так думаете? А почему бы и нет? Не будь у вас этих мыслей, не видать бы мне тушеной говядины ни сейчас, ни вовеки веков. Я могу жить как живу только потому, что личности вроде вас верят, будто это необходимо - изо дня в день добросовестно трудиться. И я

еще мягко выражаюсь. Видите ли, девяносто процентов людей совершенно тупы и неразвиты, и если им не надо будет работать, они просто-напросто взбесятся. Вот я вам набросаю общую картину, мрачную, но зато верную. В подавляющем большинстве люди не могут существовать без работы. Их души усохнут, их тела увянут. Праздным может быть только тот, кто зрит в корень. А между тем люди желают слышать, что рано или поздно настанет золотое время: работать надо будет всего десять часов в неделю… но пока, если они не будут трудиться в поте лица, цивилизация погибнет.

Оно конечно, когда все станут работать несчастных десять часов в неделю, цивилизация и вправду погибнет, но я, слава богу, этого не увижу; в ближайшие триста лет нам это не грозит. Первому же правительству, которое это допустит, придется иметь дело с революцией. Нет уж, чем дольше и тяжелей люди работают, тем лучше. Людям именно этого и надо, но чтобы они продолжали тянуть лямку, приходится их уверять, что это скучно и вовсе им ничего такого не надо. Господь страшится безделья, даю голову на отсечение, - страшится, и не зря. Не то мир заполонят немвроды, которые стрелами своими изгонят его из золотого, устланного звериными шкурами дворца. И не только на фабриках, на фермах и в конторах должны люди трудиться в поте лица, чтобы остаться в живых. Нет, таков удел и врачей, и художников, и адвокатов: если у них мало работы, они пропа-. дают. Чтобы жить не трудясь, надо иметь особый, редкостный, ниспосланный богом дар. Я великий благодетель рода человеческого, й хотя иной раз веду себя как отъявленный негодяй, все-таки не такой уж я отпетый: не встану в ряды армии труда, никого не лишу работы. Исполненный возвышенного духа самоотречения, я намеренно от этого воздерживаюсь, даже если мне самому такое самопожертвование грозит гибелью. Я начал этот опыт уже несколько лет назад, но пока еще рано судить, чем он кончится и кто будет в выигрыше. Так что, пожалуйста, не воображайте, будто жизнь моя легка, но мне она нравится, не то я зажил бы по-другому.

Если бы мои единомышленники (а их не так уж мало) вдруг вздумали требовать работы, здание нашего общества попросту рухнуло бы. Кое-кто счел бы, что это совсем неплохо, но я не революционер. Если к власти придет правительство, которое станет угрожать мне работой, я надену черные очки, возьму палку, уведу у кого-нибудь собаку, повешу на грудь табличку «Ослепленный работой» и направлю свои стопы в ближайший морской порт - сбегу за границу. Не желаю я ни у одного человека отнимать работу, ведь, скорее всего, только работа и оправдывает его существование. И если мое беспримерное самопожертвование вас ужасает, быть может, вам будет приятно внести свою лепту - заказать мне чашечку восхитительного здешнего турецкого кофе.

- Кто ж может отказать после такой речи?

- Бывает, что и отказывают,- сказал он.- Люди иной раз злы. Не думайте, что решение начать такую жизнь далось мне легко. Отнюдь! Мне в ту пору едва минуло сорок, я был в расцвете сил, женат, имел двух детей, большую квартиру, любовницу, два автомобиля, загородный дом, в работе - я занимался росписью тканей - тоже достиг уже йочти самой вершины. В ту пору подобное существование было мне приятно, вполне меня удовлетворяло. Да я и не отдавал себе в этом отчета - ведь жизнь предоставила мне все, что только возможно, казалось, больше и мечтать не о чем. Решение мое от всего отказаться не было поверхностным. Но едва я понял, что подобное существование не по мне, я вмиг стал другим человеком, жизнь моя уже не удовлетворяла меня, напротив, она обернулась мучением, и тогда я