Сожженная Москва - Григорий Петрович Данилевский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Коснитесь только его — я вас убью![34] — злобно прошептал сзади него голос мамелюка, сильно ухватившего его за руки за спиной прочей свиты. Раздались резкие, громкие слова. «То говорит он! — с восторженным трепетом помыслил Базиль. — Я наконец слышу речь великого человека…»
— Русские нас жгут, это доказано! Вы это передадите герцогу Экмюльскому! — произнес скороговоркою Наполеон, небрежно подавая пакет Бертье. — Утверждаю! Расстреливать десятками, сотнями!.. Но что здесь опять за тревога? — спросил он, осматриваясь, и при этом, как показалось Перовскому, взглянул и на него. Базиль восторженно замер.
— Я послал узнать, — склонившись, заговорил в это время Бертье, сегодня поймали и привели новых поджигателей; они, как и прочие, арестованы. Председатель комиссии, генерал Лоэр, надо надеяться, раскроет все… Да вот и посланный…
Наполеон, потянув носом из табакерки, устремил недовольный, слезящийся взгляд на вошедшего ординарца.
— Никакой, ваше величество, опасности! — согнувшись перед императором, произнес посланный, — загорелись от налетевшей искры дрова, но их разбросали и погасили. Все вокруг по-прежнему благополучно.
— Смотрителю дворца сказать, что он… дурак! — произнес Наполеон. — Все благополучно… какое счастье![35] Скоро благодаря этим ротозеям нас подожгут и здесь. Удвоить, утроить премию за голову Растопчина, а поджигателей расстреливать без жалости, без суда!..
Сказав это, Наполеон грубо обернул спину к Бертье и ушел, хлопнув дверью. Базиль при этом еще более заметил некрасивую несоразмерность его длинной талии и коротких ног и крайне был изумлен холодным и злым выражением его глаз и насупленного, желтого лица. Особенно же Базиля поразило то, что, сердясь и выругав дворцового смотрителя, Наполеон вдруг, как бы против воли, заторопясь, начал выговаривать слова с итальянским акцентом и явственно, вместо слова «chance», произнес «sance». Плотная спина Наполеона в мешковатом сюртуке серо-песочного цвета давно исчезла за дверью, перед которою безмолвными истуканами продолжали стоять мамелюки и остальная свита, а Перовский все еще не мог прийти в себя от того, что видел и слышал; он неожиданно как бы упал с какой-то недосягаемой высоты. «Выкуп за голову Растопчина! Расстреливать сотнями! — мыслил Базиль. — Но чем же здесь виноват верный слуга своего государя? Так вот он каков, этот коронованный корсиканский солдат, прошедший сюда, через полсвета, с огнем и мечом! И он был моим идеалом, кумиром? О, как была права Аврора! Скорее к родному отряду… Боже, если б вырваться! Мы найдем средства с ним рассчитаться и ему отплатить».
— Следуйте за мною! — раздался голос ординарца Бертье. Приемная наполовину опустела. Оставшиеся из свиты сурово и враждебно смотрели на русского пленного.
— Куда? — спросил Перовский.
— Вам велено подождать вне дворца, пока о вас доложат императору, — ответил ординарец.
Базиль вышел на площадку парадного дворцового крыльца. Внизу, у ступеней, стоял под стражей приведенный полицейский пристав. Караульный офицер делал ему допрос.
— Зачем вы остались в Москве? — опросил он арестанта, — почему не ушли с прочими полицейскими чинами? Кто и по чьему приказанию поджигает Москву?
Бледный, дрожащий от страха пристав, не понимая ни слова по-французски, растерянно глядел на допросчика, молча переступая с ноги на ногу.
— Наконец-то мы, кажется, поймали главу поджигателей! — радостно обратился офицер к ординарцу маршала. — Он, очевидно, знает все и здесь остался, чтобы руководить другими.
Перовский не стерпел и вмешался в этот разговор. Спросив арестанта, он передал офицеру, что пристав неповинен в том, в чем его винят, что он не выехал из Москвы лишь потому, что, отправляя казенные тяжести, сам долго не мог достать подводы для себя и для своей больной жены и был застигнут ночным дозором у заставы.
— Посмотрим. Это разберет комиссия! — строго сказал офицер. Запереть его в подвале, где и прочие.
XXII
Солдаты, схватив пристава за руки, повели его к спуску в подвал. Они скрылись под площадкой крыльца.
— Могу вас уверить, — произнес Перовский офицеру, — чины полиции здесь ни в чем не виновны; этот же притом семейный человек…
— Не наше дело! — ответил офицер. — Мы исполнители велений свыше.
— Но что же ожидает заключенных в этом подвале? — спросил Базиль.
— Простая история, — ответил офицер, собираясь уходить, — их повесят, а может быть, смилуются и расстреляют.
Ординарец остановил офицера и сказал ему вполголоса несколько слов. Тот, оглянувшись на Перовского, указал на ближнюю церковь Спаса на Бору. Ординарец предложил Базилю следовать за собой. Они, миновав дворец, подошли к дверям указанного храма. С церковного крыльца опять стали видны зарево и дым пылавшего Замоскворечья.
— Зачем мы сюда пришли? — спросил Базиль. Проводник молча отодвинул засов и отворил дверь.
— Вас не позволено оставлять на свободе! — произнес он, предлагая Перовскому войти в церковь. — Подождите здесь; император, вероятно, вскоре вас потребует… Он теперь завтракает.
— Но зачем я императору?
— Он, может быть, через вас найдет нужным что-либо сообщить вашему начальству… Мы застали здесь тысячи ваших раненных… Докторов так мало, притом эти пожары… Впрочем, я излагаю мое личное мнение… До свидания!
Железная дверь, медленно повернувшись, затворилась. Звякнул надвинутый тяжелый засов. Перовский, оставшись один, упал в отчаянии на пол. Теперь ему стало ясно, его решили не выпускать. Последние надежды улетели. Оставалось утешаться хоть тем, что его не заперли в подвал с подозреваемыми в поджоге. Но что ждало его самого? Прошел час, другой, к пленному никто не