Журнал «Вокруг Света» №01 за 1986 год - Вокруг Света

Строителей оставили на речном галечном мысу, возле двух палаток и груды свежеспиленной, пахнущей еще далекой тайгой лиственницы. Сделают они здесь еще одно доброе дело, и пойдет отсюда в эфир морзянка — о ветрах и облаках, бегущих к нам на материк...

Место строителей в вертолете заняли гидрографы. Только что закончили они разведку верховьев Котуя, о котором недавно еще один исследователь писал: «Котуй напоминает реку потустороннего мира». До сегодняшнего дня не промеряны были глубины верхнего Котуя. Сейчас выяснилось, что крупные суда могут доставлять грузы вплоть до устья Котуйкана, а это, в сущности, начало новой жизни таймырской глубинки. И хоть трудно представить себе возможность географического открытия на исходе двадцатого столетия, а вот оно... Уникальный край!

Впрочем, этот эпитет едва ли не всякому новому делу здесь впору. И когда в вертолет сели двое ребят-охотоведов, мы уже не удивились тому, что и они — участники эксперимента уникального.

Несколько лет назад о таймырской речке Бикаде знали только вертолетчики да охотники, промышлявшие песца. Нынче при слове «Бикада» любой таймырский мальчишка расскажет, что к чему, а в научном мире теперь это адрес особого значения: лет десять назад переселили сюда из Канады овцебыков. С этими канадскими переселенцами и работают новые наши попутчики. «Как освоились? Завезли десять голов. Нынче считали — сто тридцать. Хорошо, выходит, освоились...»

Снова сменились попутчики. Потеснились мы охотно, помогли троим геологам погрузить увесистый движок. Разместились они на своих рюкзаках и, разморенные теплом и усталостью, задремали. До их точки лету было двадцать минут...

Вот так и летаем мы — с точки на точку; совсем уже потерял я счет посадкам, и справляться приходится по бортовому журналу — куда, зачем и что дальше. Но одну — четырнадцатую, на озере Матуда, — запомнил. Здесь явился к нам попутчик, занявший в моей памяти особое место.

...Шаркнул нижней ступенькой по брусничной россыпи трап — и мигом влетел к нам загорелый, обветренный, быстрый в движениях и ладный такой паренек. В одной руке он держал зачехленный карабин — отцовский, понятно; в другой — фанерный ящик, затянутый сверху брезентом. Через плечо — полевая сумка. После короткого «здрасьте» он обернулся ко мне:

— Если вы учетчик, смотрите внимательно: очень много здесь в этом году оленей проходит!

Понимаю, привык паренек, что в его краях все профессии к делу и люди без надобности над тундрой не летают. И действительно, едва взлетев, увидели мы огромное стадо, перекрывшее течение реки чуть в стороне от нашего курса. Товарищ мой хотел было просить пилотов спуститься пониже, чтобы хорошенько снять оленей, да остановили его слова: «Зачем волновать их без особой нужды? Олени — животные нервные».

Вадим Булдыгин, ученик седьмого класса из Норильска, провел у отца-охотника в тундре все лето — уже не первое. Легко могу представить его через несколько лет охотоведом или биологом. Но кем бы Вадим ни стал, уверен, всегда останется с ним серьезное это отношение к живому... Есть, правда, у меня и другая причина его вспоминать.

Мне очень хотелось угадать, что хранится в фанерном ящичке. Улыбнувшись загадочно, Вадим снял брезент, умело вытащил двух диких гусят, которых отловил в тундре. Нет, не ради добычи, а для школьного живого уголка. В его руках гусята чувствовали себя отлично. Потом так же ловко и осторожно, как делают бывалые натуралисты, Вадим определил их на место, сказав, что это не игрушка, и поставил ящик рядом со мной на откидное сиденье. А я приспособил садок, положив на него блокнот, чтобы записать наш разговор, и карандаш все прыгал, когда гусята ворочались под брезентом...

— Хотите, я подарю вам кость мамонта? — неожиданно предложил Вадим.— Да нет, совсем не жалко! — расстегнул полевую сумку, бережно вытащил завернутый в платок отполированный временем желтоватый, в мелких трещинках кусочек древней жизни.

Лежит теперь этот подарок на моем столе, и всякий раз, глядя на него, я вспоминаю наш вертолет, взлеты, посадки и места, где нас ждали. И весь тот долгий полярный день...

П-ов Таймыр А. Николаев.

Генри Слезар. День казни

Когда старшина присяжных поднялся и зачитал вердикт, прокурор Уоррен Селвей, выступавший в качестве обвинителя, выслушал слова «Да, виновен» так, словно в них перечислялись его личные заслуги. В мрачном голосе старшины ему слышался не обвинительный приговор заключенному, который извивался, словно горящая спичка, на скамье подсудимых, а дань его прокурорскому красноречию.

«Виновен, как сказано в обвинительном заключении...» «Нет! Виновен, как я доказал», — торжествующе думал Уоррен Селвей.

На какое-то мгновение меланхоличный взгляд судьи встретился с глазами прокурора, и старик в судейской мантии был потрясен при виде радости, которая светилась в глазах Селвея. А тот никак не мог подавить прилива счастья от своей первой крупной победы на суде.

Он торопливо собрал со стола бумаги и, стараясь удержать свой рот сурово сжатым, хотя ему страсть как хотелось улыбнуться, сунул портфель под мышку. Он повернулся, чтобы уйти, но натолкнулся на толпу взволнованных зрителей.

— Позвольте... Позвольте...— строго повторял он, проталкиваясь к выходу и думая теперь только об одной Дорин.

Он старался представить себе ее лицо, старался мысленно увидеть ее розовые губы, которые могли мгновенно превратиться в суровую складку или стать чувственно полураскрытыми в зависимости от того, какое из многих настроений посетило ее в эту минуту. Он старался вообразить себе, как теперь она взглянет на него.

Но мечты об этом были тут же прерваны. Сотни глаз высматривали его, люди тянулись к нему, чтобы пожать руку и поздравить. Герсон, окружной прокурор, широко улыбался и кивал головой, как бы одобряя мальчишескую радость Селвея. Вэнс, его заместитель, стоя чуть в стороне, криво улыбался, видимо, ничуть не испытывая восторга от того, что стоящий ниже его по службе оказался в центре внимания. Репортеры, фотокорреспонденты просили позировать перед аппаратами или сказать несколько слов для своей газеты.

Раньше все это вполне удовлетворило бы Уоррена Селвея: и это мгновение, и эти восхищенные лица. Но сейчас была еще Дорин, и мысль о ней подгоняла его быстрей покинуть поле «боя».

Однако это ему не удалось. Окружной прокурор подхватил его под руку и потащил к серому автомобилю, стоящему у обочины дороги.

— Ну как настроение? — громыхнул он, хлопнув Селвея по коленке, когда машина тронулась.

— Отличное, — ответил Селвей, стараясь проявить сдержанность.— Но, черт возьми, я не могу взять на себя всю славу. Ваши ребята — вот кто добился обвинительного приговора.

— Не может быть, чтобы вы это говорили всерьез! — Глаза Герсона сверкнули.— Я все время следил за вами в суде, Уоррен. Вы были карающим мечом. Не я, а вы внесли его в список ожидающих электрического стула.

— Не скажите, — резко возразил Селвей.— Он был виновен, как первородный грех, и вы это прекрасно знаете. Ведь доказательства были добыты предельно ясные и четкие. Присяжные сделали только то, что их обязывал сделать долг.

— Все это так. Однако при вашем методе трактовки фактов им только это и оставалось сделать. Взгляните правде в глаза, Уоррен. Окажись на вашем месте другой обвинитель, они наверняка вынесли бы иной вердикт.

Селвей не мог больше сдержать улыбки. Он откинулся на мягкую спинку сиденья.

— Возможно, и так, — вымолвил он.— Но я считал, что он виновен, и старался каждого из присяжных убедить в этом. Это не просто азбучные доказательства, которые надо толково перечислить. Тут еще нужно, как вы знаете, и ораторское умение...

— Безусловно.— Окружной прокурор взглянул в окно.— Как поживает миссис Селвей?

— О-о, Дорин?.. Прекрасно.

— Рад слышать это. Изумительно красивая женщина!

Она лежала на кушетке, когда Уоррен вошел в квартиру.

Он присел рядом, обнял ее и спросил:

— Дорин, ты слышала? Ты слышала, чем дело кончилось?

— Да, я слышала по радио.

— Хорошо, правда? Ты понимаешь, что это значит? Я добился обвинительного приговора. Это мое первое серьезное дело. Итак, я уже больше не новичок, Дорин...

— Что с ним теперь будет?

— Как что?!

Он заморгал, стараясь определить, какое у нее настроение.

— Я требовал смертной казни, — промолвил он.— Подсудимый хладнокровно убил свою жену самым зверским образом. Что же еще он мог получить за это?

— Я только спросила, Уоррен...— Она прислонилась щекой к его плечу.

Вечером, накануне того дня, когда над подсудимым Мурром Родманом должен был свершиться приговор, они остались дома. Селвей, глядя на задремавшую жену, думал, что вряд ли когда он будет счастливей, чем теперь. Посредственно окончив юридическую школу и получив назначение в прокуратуру штата в качестве третьеразрядного чиновника, он сумел добиться важного и уважаемого положения. Что ни говори, теперь он мог гордиться собой.