Чужбина с ангельским ликом - Лариса Кольцова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он обижался, когда его дразнили, так он это воспринимал, Ксенофонтом, поправляя и вежливо объясняя, что имя его Ксенофан. Велика ли разница? Он считал, что да. Ксенофан — философ из непроглядных времён, и Ксен излагал невнятно и туманно его теории о бесконечных «горизонтах». Понятие «горизонт» включало в себя много чего. Земное и космическое вещество, пространство и идеи, верования и сны, — жизнь в её таинственной совокупности. Что у каждого народа, да и самого малого племени, большой ли страны или малого островка даже в пределах одной Земли свои небеса, своё Солнце и звёзды, свои Боги — создатели, отличные от чужаков. Что планет много не только в удалённых Галактиках, но и на Земле много разных планет — у каждого народа своя родная Земля. Тёзка архаичного мыслителя Ксенофана, Ксенофан современный, обладал изящными и чувствительными пальцами, любящими руками. А сам по себе кто он был? Непризнанный гений в сфере биологического синтеза растительных форм жизни. Не только в земной, но и в инопланетных средах. Безнадёжный ботаник. Во всём. Он забавлял, и она часто думала о нём с жалостью, но не унижающей, а почти родной, имея желание приголубить, утешить, что и делала временами. Сейчас был момент её жаления и его счастья.
Встреча двух уже неактуальных соперниц
— Привет! — произнесла она бодро, приклеив улыбку беспамятства, увидев Лору рядом за соседним столиком. В Лоре наблюдалась перемена к лучшему. Она утратила былую припухлость и подростковую неопределённость черт лица, глаза серьёзные, вдумчивые. Если бы не те «горячие» их взаимоотношения, что травмировали обоюдно и незабываемо больно, была бы и нужда её узнавать. Ксения отметила вдруг благородную тонкость её лица, чего не замечала прежде. Гордясь своей высокой и узко-стремительной фигурой, Лора в те времена, на взгляд Ксении, не обладала изысканной лепкой лица, будучи румяной круглолицей матрёшкой. И цветастые платья только подчеркивали её яркую, но забавную внешность. Теперь было не так. Но всегда ли внешняя перемена к лучшему есть следствие внутренней трансформации, несомненной и качественной уже эволюции, а уж точно не деградации? Маркер усложнения внутренней организации? Или женщина всего лишь обрела свой индивидуальный стиль, более продуманную и удачную декоративную оболочку?
На Лоре болталось то самое платье в кружевных бабочках, но то лишь принтер такой, — под кружево, как разглядела Ксения вблизи. В общем-то, очаровательное платье, но Ксения едко и мстительно подумала: «Первобытно-селянский стиль никуда не делся»! Не поспешила ли она со своим умозаключением по поводу внутреннего усложнения бывшей шальной соперницы, и все ли у Лоры нейроны в голове вернулись в работоспособное состояние? Или часть их как ушла в свободное от прочих индивидуальное времяпрепровождение в те юные её годы, так оттуда и не возвернулась? Ксения помнила, не забыла позорно-разгульную жизнь нимфетки Лоры, о которой была осведомлена, не в пример одураченному мужу. Утратив на тот момент благородство изысканно воспитанной души, — и непонятно, вернулось ли оно впоследствии? — Ксения выдала ему такой компромат на жёнушку, приклеившуюся к нему по его же дурости, что этот незадачливый муженёк, стоя на своих стройных и уверенных ногах, вдруг зримо пошатнулся, лицом заметно полинял и хрипло выдал, — Ты всё врёшь! Какой ещё другой ребёнок?
— Ага! А ты у мамы своей, провидицы тёмных недр чужой души, спроси. Она знает, о чём речь. Но тебя жалеет и травмировать не желает. Спроси, кто та девочка, чья маленькая голография в хрустальном кубике среди цветов и с котятами, стоит на столике возле вашего супружеского ложа?
— Дюймовочка? — пролепетал он, — Разве не игрушка это?
— Уж какая там игрушка! Живая и уже говорящая девочка обитает в детском городке, поскольку мамочку лишили родительских прав за то, что родив в подростковом возрасте, матерью стать не сумела. Родители оформили над деточкой опеку, но сами слоняются по всему континенту, вдоль географических широт и длиннот, в постоянных разъездах, не всегда и могут крошку приголубить.
— Лора с ней как-то гуляла, — всё также бесцветно бормотал он, — «Только я не приглядывался к её лицу. Ребёнок и ребёнок. Она к тому же вся чумазая была от поедания ягод, а я как раз спешил, Лора сказала, что это её сестрёнка»…
— Зачатая в пятнадцатилетнем возрасте, выношенная «сестричкой» и рождённая в шестнадцать лет!
— От кого?
— От такого же будущего странника Вселенной, как и ты сам!
— В наших структурах невозможны педофилы!
— Так он и сам от неё недалеко ушёл по своему инфантилизму. Курсант, едва достигший совершеннолетия, да и то не социального, а биологического. Они убежали в какую-то заброшенную деревушку и там нагулялись вволю. Как гуляет обычно дедушкина кошка Пуська, принося с неизбежностью свой приплод, при том никогда не объявляя, кто тот кот, что стал счастливым папой. Дедушка вынужден раздавать котят своим знакомцам, а это затратно, как ты понимаешь, и по времени, и по душевным причинам. Живые всё же существа, трогательные, к ним привыкаешь, пока с ними возишься. Но то мой дедушка, отшельник-человеколюбец и защитник всякого зверья, а тот, кто не кот, а славный курсант и будущий космодесантник, он сбежал. Она уже после рождения девочки, будучи и сама по развитию девочкой-малолеткой, вскоре попала в систему «Сапфир» — в ювенальный сектор восстановления психического и физического равновесия. Она самоотверженно скрыла имя любимого, ничуть не осчастливленного своим отцовством. Его всё равно вычислили и сослали в какую-то штрафную космостоянку. Ей позволили начать жизнь с чистовика, освободив её душу от следов пережитого потрясения…
Всё это доносительство, низкое мщение произошло настолько уже давно, но вина перед Лорой так и не выветрилась. Вина пришла с запозданием, после подлого ликования от мысли, что он унёс с собой к звёздам во внутреннем рюкзаке памяти не светлый образ любящей жены, а её облитый информационным дёгтем лживый лик. То, что выбрасывают без сожаления как ненужный груз, как выбрасывают прочь мусор из того же рюкзака…
И не шевельнись эта вина, заваленная многолетним ворохом прошедших будней, как пожухлой листвой, не потрудилась бы и узнать Ксения Лору, а и узнав, не подошла бы. Потому-то Ксения долго стояла навытяжку перед Лорой, переживая раскаяние, одновременное с очнувшейся ревностью, изучая бывшую соперницу во все глаза. «Лыжная палка» вовсе и не думала меркнуть с годами, застряв в вечно зелёном облике, как южная пальма. Материнство и заслуженное страдание ничуть не изменили её внешне.
