Красная пелена - Башир Керруми

– Ты напомнил мне моего отца. Он тоже был слепым. Потерял зрение в сорок два года. Так вот, вся деревня считала его мудрецом. Селяне приходили к нему за советом, просили выступить судьей в спорах. Он любил повторять: «Истинны только отношения между людьми, все остальное – фальшивка».

– Шибани, мне не нравится слово «мудрец». Я не понимаю, что оно означает, но мне представляется, что от него веет слабостью. Я не хочу быть мудрецом, ведь по характеру я задира. И я знаю, что стоит мне проявить слабость, как меня снова одолеет тоска. Я должен постоянно бороться с собой, а если потребуется, и с другими.

– Ты по возрасту мог бы быть моим внуком. Ты слишком молод, чтобы понять, что такое мудрость. Поэтому давай не будем больше об этом говорить. Признаюсь тебе, эти разговоры бередят мне душу и будят печальные воспоминания. Лучше расскажи о своей подружке. Она француженка?

– Да, француженка. Добрая, умная и красивая.

– Откуда ты знаешь, что она красивая? Ты ведь не можешь ее видеть.

– Да пойми же ты, я научился видеть! Согласен, я вижу не так, как ты, но, как знать, может быть, я вижу лучше тебя.

– Ты так убежден в этом, что мне трудно тебе не верить. И все-таки я не понимаю, как это возможно. Объясни, будь добр, что ты имеешь в виду.

– Ты хорошо знаешь женщин, поэтому я не сомневаюсь, что ты все поймешь. Когда она рядом, я чувствую, как меня окутывают волны позитива, удесятеряющие мои силы, мою энергию и ощущение счастья. Моя память обретает невиданную мощь, я легко запоминаю множество вещей. У меня обостряется осязание – мне достаточно прикоснуться к предмету, чтобы догадаться, что это такое. Я гораздо лучше слышу самые тихие звуки. Все это, вместе взятое, позволяет мне воспринимать мир гораздо ярче, чем если бы я просто смотрел на него. Ну как бы тебе объяснить?.. Раньше я не переживал ничего подобного. Нет, не могу! Наверное, чтобы понять, надо самому это испытать…

– Я верю тебе, но твои слова внушают мне страх. То, о чем ты рассказываешь, выше моего разумения. Одно тебе скажу. Твоя жизнь стала интересней, но будь осторожен! Ты ходишь по лезвию бритвы. Вот ты рассуждаешь о силе, а мне вспоминаются некоторые случаи из моей прежней жизни. Мой тебе совет: держись на безопасном расстоянии. То, что ты называешь силой, на самом деле – признак человеческой хрупкости. В критических ситуациях она может спасти тебя, а может и погубить. Ты, например, думал о том, что с тобой станет, когда ты расстанешься со своей подругой? Что ты будешь делать? Не обижайся на меня, я ведь только хочу тебя предостеречь. Я отношусь к тебе как к родному внуку.

– Дорогой Шибани, ты ничего не понял. Я ведь говорю тебе не о слепой или сумасшедшей любви. И я нисколько не боюсь расставания. Ну хорошо, чтобы тебе стало яснее, попробую объясниться на более понятном тебе языке. Знаешь, что для меня важнее всего – и сейчас, и для будущего? Именно то, что ты назвал хрупкостью. Так что не беспокойся, я помню о необходимости жить сегодняшним днем. Я не меньше твоего убежден, что все в мире преходяще. Но я стараюсь наслаждаться минутой…

Доверительные отношения, установившиеся у нас с Шибани, напоминали мне ту близость, какая связывала меня с дедом. Особенно сильно это сходство проявлялось, когда старик учил меня азам торговли дешевым товаром. Я высоко ценил его доброту. Общаясь с ним, я не мог не думать о своей семье, о матери. «А вдруг то, что сейчас со мной происходит, – это процесс укоренения в новой жизни?» – подумалось мне.

Глава 19

Мы провели ночь вместе.

Шарлина спросила, можно ли ей воспользоваться душем у нас на этаже. Она слышала, что это небезопасно, что там тусуются наркоманы и постоянно случаются драки. Действительно, душ располагался в самом конце коридора, рядом с туалетами, и в общежитии это местечко пользовалось дурной репутацией. Я бы поостерегся ходить там босиком – пол был усеян битыми шприцами.

Я успокоил Шарлину, объяснив, что ей нечего бояться: большая часть обитателей общежития скорее жертвы, чем агрессоры. Впрочем, я пообещал, что постою у дверей, пока она будет принимать душ. Она согласилась.

Я вооружился железной палкой примерно метровой длины, которую как-то нашел в подвале. Так, на всякий случай.

– Что это? – удивилась Шарлина.

– Моя новая сверхмощная палка, – с улыбкой ответил я. – Она не только обнаруживает препятствия, но и сносит их с дороги!

Мимо нас прошли два обитателя общежития. Шарлина покосилась на мою железяку, но ничего не сказала. Впрочем, я почувствовал, как напряглось ее плечо под моей рукой. Если моя шутка и успокоила ее, то совсем ненамного.

Сам-то я ни о чем не беспокоился. Я знал, что те пара-тройка отморозков, что болтались по общежитию, слишком дорожили своей шкурой, чтобы затевать со мной ссору. Да и вообще, эта публика умеет нападать, только сбившись в стадо.

Опыт жизни в Оране, Роттердаме и Лилле научил меня, что даже самые отпетые негодяи дрейфят, встречая отпор, и дают стрекача.

Когда мы вернулись ко мне в комнату, Шарлина обняла меня, поцеловала в губы и сказала:

– Ты ненормальный. Как ты можешь жить среди этого отребья?..

– Ненормальный не я, а те, кто ищет со мной ссоры. Я с детства жил во враждебном мире, населенном негодяями всех разновидностей. Я умею приспособиться к любому окружению. И не нахожу в этом ничего особенного. Человек не выбирает, где ему родиться, но должен уметь отстоять свое место под солнцем.

– Может быть, ты и прав, но я не могу повсюду видеть одних мерзавцев.

– Я тоже не могу их видеть! – отшутился я.

– Так нечестно! – засмеялась она. – Это не аргумент!

Я был счастлив с ней, но меня все больше начинала угнетать атмосфера общежития. День и ночь быть настороже – какой человек способен долго выдержать такое? Шарлина догадалась, какие мысли меня тревожат, и решила отвлечь меня, заговорив об азбуке Брайля. Для нее эта система оставалась загадкой.

– Не понимаю, как можно писать буквы дырками!

– Тут главное не дырки, – объяснил я. – Шрифт Брайля читают с обратной стороны листа, по выпуклостям, которые образуются от отверстий в табличке. Их расположение обозначает буквы и цифры. Есть шесть рельефных точек, которые можно комбинировать в разном порядке. В общем, это что-то вроде кода.

Если пишешь от руки, то приходится делать двойное усилие, потому что по Брайлю пишут справа налево, а читают слева направо. То есть надо напрягать воображение.

– Представляю, как это трудно – писать не видя. Знаешь, великие шахматисты могут играть несколько партий одновременно, и им тоже приходится держать в голове множество комбинаций. Теперь я поняла, почему такие матчи называют слепыми.

Она взяла меня за руки.

– Научи меня этой таинственной письменности! Мне очень хочется попробовать. Я даже завидую тому, какие чувствительные у тебя пальцы.

Она положила голову мне на плечо и шепнула:

– С тех пор как мы с тобой вместе, я больше не смотрю на незрячих с жалостью.

Ее слова и обрадовали, и огорчили, и смутили меня. Ну почему у меня всегда все так не просто?!

Конечно, мне было приятно слышать ее хвалу моим способностям. Но завидовать слепым? Разве это не странно? Но я ничего не сказал и только крепче обнял ее.

И вдруг меня озарила идея. Я понял, как научу Шарлину письму по Брайлю. Я развернул ее лицом к себе и попросил закрыть глаза. Потом взял ее ладони и приложил к своему лбу.

– Начинаем первый урок. Попробуй запомнить черты моего лица, не глядя на меня. Нет-нет, не дави, наоборот, постарайся касаться пальцами как можно легче. Сила здесь не нужна. Просто постоянно перемещай кончики пальцев и запоминай сигналы, которые они отправляют в мозг.

Она принялась водить пальцами по моим глазам, скулам и носу. От этой ласки меня пронзила дрожь. Я уже не знал, что на меня действует – ее касания или само ее присутствие. Это были мгновения чистого счастья. Впервые в жизни я ощутил настолько мощное желание жить.

Когда она добралась до моих губ, я не смог сдержаться и начал покрывать ее пальцы поцелуями. Как хорошо нам было вдвоем!

С того дня перед нами обоими открылся новый, волшебный мир. Мы узнавали друг друга в темноте, и это узнавание дарило нам ни с чем не сравнимое наслаждение.

Несколько месяцев спустя Шарлина прислала мне письмо, написанное шрифтом Брайля. Она проводила отпуск у своих родителей. Меня поразило, как быстро она освоила эту трудную технику, хотя я знал, что потратила долгие часы на ее изучение.

Но еще больше меня обрадовала возможность самому написать ей и изложить на бумаге все те чувства, которые я испытывал к ней, но о которых не смел говорить вслух.

Я начал читать ее письмо, и с каждой минутой моя радость таяла, пока ее не вытеснила рвущая сердце боль.

После первых строк, состоявших из теплых и ласковых слов, тон ее письма вдруг изменился, стал более холодным и отстраненным. А потом она написала…