Андрейка - Свирский Григорий Цезаревич

«Ничего себе, — изумился Андрей про себя. — Дом стоит миллиона полтора, не меньше. Не было ни гроша, да вдруг алтын... »

Мистер Ричардс протянул Андрею сигарету и, хотя Андрей дал себе слово никогда не курить, — взял, не отказался.

«Дают — бери, бьют — беги,» — сказал он сам себе, удивляясь неожиданному повороту судьбы. Он станет Рокфеллером? Смехотура! Прежде всего, послать бабушке шубу из скунса. Она заложила своего скунса в ломбард и не смогла выкупить...

— Лизетт, — Андрей выпустил дым изо рта кольцами. — Ты разбираешься в пушнине? Что лучше, скунс или норка?

В конце мая, когда Андрей сдал последний экзамен, его остановила на улице Янг незнакомая женщина. Подала ему листочек с каким-то текстом.

— Вы можете мне ответить на вопросы? — Женщина была очень красива и неуловимо улыбчива, просто Мона Лиза с улицы Янг, и Андрей решил ответить. Отвечая, закурил.

— Вы курите? А вы не хотели бы бросить курить? Навсегда?.. Хотели бы? — И она вдруг предложила придти к ним на ферму. У них собирается молодежь. «Это стоит 250 долларов за уикенд, и вы бросите курить. Если не понравится, вам вернут деньги... »

Андрей только что получил от канадского отделения фирмы «Дженерал Электрик» 700 долларов за решение компьютерных задач. Подумал, стоит рискнуть. Тем более, обещают вернуть...

Приехал на своем рыжем от ржавчины «коне», который выделялся на стоянке, как горелое пятно. По счастью, в Канаде, где зимой дороги посыпают солью, на это внимания почти не обращают.

У сарая толпится молодежь. Андрей разглядел двух знакомых. Приземистого юркого корейца Бена по кличке Бен–компьютер. И ... Гила. Что тут делает Викинг?

Наконец впустили. Сыровато. Пол земляной. Похоже, бывшая конюшня.

Темно. Где-то под высоким потолком висели лампы. На полу — стульев сто пятьдесят. Они стояли почему-то не рядами, а в хаотическом беспорядке. Вразброс.

Мона Лиза заговорила громко:

— Пока будет лекция, мы просим, чтоб вы не поднимались, не выходили и чтоб никто не выступал. Каждые три–четыре часа будет перерыв в пятнадцать минут, вы можете сходить в туалет, он там... — Мона Лиза показала на дверь. — Когда вы вернетесь после перерыва, садитесь на любой другой стул, мы хотим, чтоб вы со многими встретились и познакомились за уикенд.

Итак, вначале — небольшой отдых. Закройте глаза. Подумайте о красном цвете радуги. Затем о желтом, синем...

Внезапно зажглись лампы, и началась лекция.

Через два дня Андрей понял, что ему не хочется курить. Похоже, их гипнотизировали, когда говорили о радуге. Прекрасно, еще один сеанс, и он никогда не прикоснется к сигарете.

Но на втором сеансе говорили совсем о другом... Лектор в черном одеянии просил очень твердым тоном не задавать вопросов. «Вас много, — заметила Мона Лиза, стоявшая в стороне, — мы не можем ответить всем сразу; если есть вопросы, задавайте в перерыве».

Но в перерыве, каждые три–четыре часа, люди мчались в туалет. Не могли спросить о том, что их настораживало... Приходилось отбрасывать все свои вопросы и недоумения. Верить на слово.

Кореец Бен–компьютер в этот раз приехал вместе с ним и сидел неподалеку. Гила Андрей заметил, когда тот входил, затем потерял.

Вначале Бен, сбегав по своим делам, успел обратиться к лектору в черном одеянии...

И вдруг не стало Бена–компьютера. Андрей всю голову открутил. Ни Бена, ни пустого стула. К следующему перерыву у него накопилось уж столько недоуменных вопросов, что он, промчав в туалет, двинулся к лектору со своими недоумениями. Лектор в черном одеянии сказал: «Пойдем на улицу, я тебе объясню... » И пропустил Андрея вперед. У выхода Андрея встретил огромный, как лошадь, мужчина, он вернул ему чек в 250 долларов и сказал резко:

— Уходи отсюда! Мы больше не хотим тебя видеть!..

Андрей в недоумении пошел к своему рыжему «форду», где на заднем сиденье дремал изгнанный ранее Бен; оглянувшись, увидел, как служитель вынес из «лектория» и спрятал в сарайчике пустой стул. Он понял: так как стулья стоят врассыпную, никто не замечает ушедших. Выносят стул — и все! Кажется, никто не выходит. Андрей растолкал Бена, и вдруг его осенило: они освобождаются от тех, кто задает вопросы!

— Конечно, — сказал Бен, позевывая. — Это ловушки «культов». Им не нужны любознательные. Я слышал о них еще дома, в Сеуле, и вот попался...

— Попался?! — Андрей, а затем Бен, захохотали; смеялись легко и освобожденно.

Андрей перестал смеяться, лицо его стало встревоженным. Он вдруг бросился к бывшей конюшне.

— Куда?! — диким голосом заорал Бен. — Тебе оторвут голову! Они не шутят, эти шарлатаны!

Андрей ворвался в «конюшню», напряженно молитвенно внимавшую оратору в черном с головы до ног, и закричал во всю силу молодых легких:

— Гил! Холи шит! На выход! Гил! They fuck you! На выход с вещами! Быстро!

Гил выскочил, голубые глаза его были вытаращены, он покачивался, как пьяный...

— Вы что? Вы что?

Андрей, вскинув руки, обхватил его мускулистые плечи. Отвел к машине и все объяснил.

— Они не терпят тех, кто задает вопросы! Понял?

Гил ничего не понимал и вдруг начал яростно материться...

— Ну вот, прозрел, — усмехнулся Бен—компьютер. — Садитесь, господа, поехали...

Отправился к Лизетт, рассказать, как чуть было не попал в силки. Дом был заперт. Вокруг ни души. Вскоре Лизетт сама позвонила ему. Сказала, что прилетела из Нью–Йорка. Поссорилась с матерью, незаметно взяла у нее из сумки свой авиабилет и десять долларов, упаковала свой чемоданчик и уехала. «Умчалась», — радостно воскликнула она. Успела последним поездом метро. Последним автобусом в аэропорт. Последним самолетом — в Баффало... На автобус в Торонто не хватило двух долларов. Какой-то пассажир доплатил за нее. Позвонила предкам только из Торонто. Было уже три часа ночи. Четвертый пошел. «Родители сходили с ума, — сказала Лизетт с удовлетворением. — Пропала девочка. Исчезла в ночном Нью–Йорке».

Не понравилось это Андрею. «Суровая ты дама», — усмехнулся он, но Андрейка знал отношение Лизетт к предкам и потому серьезно к этому не отнесся.

Наутро он был у Лизетт, чтоб ехать с ней на озеро Гурон, где на юге озера, в Масага–Бич, у родителей Лизетт была огромная дача, катер, яхта, каноэ, чего только не было... Позвонил у дверей, никто не отвечает. Услышал сипловатый лай пса Питера за домом, в саду, прошел туда.

Лизетт, посмеиваясь, стонала так натурально, что примчавшийся к ней Питер, курчавый симпатяга, ее лучший друг, от жалости к Лизетт завыл. Лизетт, судя по ее сияющему лицу, получала редкое удовольствие. Стонала снова и снова, скривив пухлые губы, — лучший друг выл и выл, круглые глаза его были полны сочувствия и страха. Не замечая Андрея, Лизетт снова демонстрировала свое умение «художественно постанывать». Добряк Питер действительно страдал, в его глазах нарастал ужас — Лизетт в восторге хлопнула в ладоши.

Он оглядел двор. Никого не было. «Значит, это не для показа. Для самой себя».

Андрею вдруг вспомнились бабушкины слова. Бабушка сказала когда-то о Люсихе: «жестокосердная».

Лизетт — жестокосердная! Это поразило его. Наибольшее удовольствие — заставить страдать родителей, Питера... Жестокосердная! — Он тихо отошел от дерева, за которым стоял, и вдруг бросился бежать к улице — от собачьего стона, от смеха Лизетт...

Через неделю объявили результаты экзаменов. Андрею вручили диплом. И объявили, что его общий балл 98,5. Это самый высокий балл в городе Торонто. Самый высокий за последние три года. Он дает право поступить в четыре самых лучших университета Северной Америки — Гарвард, Технологический в Бостоне, в Калифорнийский...

— Это абсурд, — усмехнувшись, сказал Андрей, когда Майкл Робинсон поздравлял его с таким выбором. — Учеба в Гарварде стоит двадцать тысяч в год.

Майкл Робинсон долго смеялся, его широкие губы стали еще шире.

— Эндрю, в Гарварде могут учиться либо дети миллионеров, либо дети нищих, за которых платят из специальных фондов. А вот на профессорских детей фондов нет. Им Гарвард не по карману...