Вожди СССР в откровениях соратников, охраны и обслуги - Алексей Богомолов

Накануне поездки меня вызвал руководитель и строго предупредил, что мы должны выехать в восемь часов утра, а вернуться в Кремль к обеду, поскольку на 14 часов был назначен официальный приём. Переводчица-японка сообщила, что наша гостья поручила разбудить её в семь часов утра, но когда я прибыл в кремлёвскую резиденцию, где располагались премьер-министр и его дочь, переводчица отсутствовала.

Я поднимаюсь наверх, а японская охрана покоев Макико Танака меня не пускает. Тогда я вызвал начальника охраны премьера и сказал ему, что нужно разбудить дочь главы государства. Он заулыбался, но довольно твёрдо сообщил мне, что у них так не принято. И добавил, что если они пойдут к ней, чтобы разбудить, то их на следующий день уволят.

Я рассказал ему, что у нас ранний выезд, что наша гостья сама просила её разбудить в семь часов, но он наотрез отказался делать это и спрашивает: «А вы можете её разбудить?» Я ответил, что смогу, не подозревая, во что эта «побудка» выльется. И отправились мы к её апартаментам втроём: начальник японской охраны, переводчик и я. Двери там высокие, трёхметровые. Я стучу в дверь. Тишина. Стучу ещё раз. Тишина. Стучу сильнее. Из-за двери раздаётся женский голос, а потом опять всё тихо. Я думаю: «Ну вот, перевернулась девушка на другой бок, а у нас вся программа полетела». И постучал уже решительнее. Дверь приоткрывается, из неё выглядывает симпатичная женская головка. Я показываю на часы, что время-то уже пятнадцать минут восьмого, опаздываем…

И тут происходит невероятное. Она кивает, берёт меня за руку и довольно решительно проводит в комнату. Дверь аккуратно закрывает, а затем начинает что-то быстро объяснять. Я японского, понятно, не знаю и ничего не понимаю. Тогда она уже по-английски говорит: «One moment!» Разворачивает меня спиной к себе и начинает переодеваться в дорожную одежду. А через некоторое время показывает мне, что можно поворачиваться к ней. Выяснилось, что процесс переодевания не совсем завершён, и необходима моя помощь. Оказалось, что она носила корсет. Я упоминал, что Макико – бывшая спортсменка, но после того как отца избрали премьером, со спортом ей пришлось закончить. Ну и начала она чуть-чуть полнеть. И корсет должен был носить косметическую функцию. А его ведь завязывать надо. Поворачивается она ко мне спиной, показывает на шнуры корсета, чтобы я их завязывал.

Я, понятное дело, разволновался. Попробуйте поставить себя на моё место: я – 27-летний лейтенант, это моя первая самостоятельная работа, а тут такая необычная просьба. Делать нечего, стал тянуть эти шнуры, а они шёлковые, из рук выскальзывают. Пришлось мне применить и силу, и профессиональную сноровку, и даже некоторую изобретательность. В общем, корсет я затянул, шнуры аккуратно завязал. Она говорит: «O’key!» Я выхожу из апартаментов, у меня пот со лба течёт, а начальник японской охраны спрашивает через переводчика: «Что вы там делали 12 минут?» А для меня всё это время как одна минута пролетела. Я говорю: «Если вам интересно, спрашивайте её сами!»

В общем, мы съездили в Загорск, вернулись, и мне говорят, что японцы чуть ли не ноту через МИД написали о том, что я якобы вёл себя неадекватно. Вызывает меня генерал и говорит: «Рассказывай, как было дело!» Я ему рассказал, как всё на самом деле происходило, что шнуры эти сложно затягивать было. Он выслушал меня очень внимательно, но в подробности вдаваться не стал. Вроде на этом всё и закончилось.

Но потом история эта получила продолжение. Прошло несколько месяцев, и мой начальник говорит: «Не понимаю, что происходит. Тогда тебя генерал вызывал, понятно почему, а сейчас-то зачем? Иди на ковёр!» Я иду снова к генералу, представляюсь: «Старший лейтенант Кузнецов!» Он мне: «Уже старший лейтенант? Помнишь, ты мне рассказывал о том случае? Ты мне всё рассказал?» Я отвечаю, что всё именно так и происходило. И спрашиваю, какая теперь возникла проблема. А он мне сообщает, что ровно через девять месяцев после визита в Москву дочка премьера родила сына. Я ему отвечаю: «Это не я!» Ну уж теперь, думал, история завершается. И снова ошибся, правда, отголоски моих приключений донеслись до меня через четверть века.

Когда я уже работал у президента Ельцина и мы собирались с визитом в Японию, я участвовал во встрече с японским послом и работниками посольства по подготовке нашей поездки. А когда мы разговорились с послом, я упомянул о том, что в своё время работал с дочкой премьера Танаки. Он посмотрел на меня, что-то у него, видимо в голове шевельнулось. Он спрашивает меня: «Вы хорошо помните тот случай? С кем вы подходили к комнате дочери премьера?» Отвечаю: «Начальник охраны, переводчик и я». А он смеётся: «Вот я и был тогда этим переводчиком…»

Когда мы прилетели с визитом в Японию (а посол там тоже был), я от него узнал, что Макико Танака – член парламента, даже лидер какой-то фракции. И попросил ей привет передать. Он обещал. Да, кстати, потом она ещё была и министром иностранных дел Японии. Вот с такого эпизода началась моя самостоятельная работа…

Интересный случай был, когда Москва боролась за то, чтобы провести Олимпийские игры 1980 года. К нам тогда приезжал князь Лихтенштейна с супругой. Он как член Международного олимпийского комитета имел, естественно, там голос, но, кроме того, был и очень влиятельным человеком в олимпийском движении вообще. Делегация была в интересном составе: три человека – князь, его супруга и директор кабинета. Никакой охраны, обслуживающего персонала, дипломатов, других сопровождающих.

Наш генерал вызвал меня перед этим визитом и дал, что называется, вводную. «Насчёт личной охраны у меня сомнений нет, – сказал начальник, – с этим вы справитесь, но я хочу отметить то, что княгиня носит драгоценности на сумму в несколько миллионов долларов. Поэтому обращайте на них особое внимание. Если что-то где-то пропадёт, а драгоценности уникальные, фамильные, то расплачиваться придётся нашему государству». В результате, когда опекаемая нами дама появлялась на мероприятиях, мы всё время смотрели на неё и проверяли: на месте ли колье, серьги, кольца. Думаю, ей даже льстило такое усиленное внимание различных молодых людей в строгих костюмах и галстуках. А драгоценности так блестели и были настолько красивыми, что любому становилось ясно: вещи исключительной ценности. И всё осталось в целости и сохранности.

Любопытный случай произошёл во время визита в нашу страну Муаммара Каддафи. Я работал с ним дважды, причём в первый раз был начальником охраны его супруги. Это был конец 1976 года. Женщина она своеобразная, и у неё тоже была своя программа. А в неё входило посещение магазина «Берёзка». Сейчас многие не знают, что это такое, а в 1970–1980-е годы эти заведения, и главное, возможность что-то покупать в них были пределом мечтаний многих советских граждан. Продавали в них вещи очень хорошие, как наши, так и импортные, но на иностранную валюту или так называемые «чеки Внешпосылторга». Была, кстати, и продуктовая «Берёзка» на Большой Дорогомиловской улице, где продавались не только водка и икра, но и виски, французское шампанское, швейцарский шоколад и прочие изыски. А основными посетителями, конечно, были иностранные дипломаты, аккредитованные в Москве, туристы, а также наши граждане, работавшие в зарубежных странах и получавшие часть заработной платы в чеках. Нравилось бывать в этих магазинах и жёнам руководителей зарубежных государств.

Супруга лидера ливийской революции Сафия очень любила покупать всякие сувениры и как-то зашла в «Берёзку» около Новодевичьего монастыря. Она подошла к висящим на плечиках норковым шубам, померила несколько и говорит: «Я беру». Её спрашивают: «Что именно?» А она отвечает: «Вот этот ряд». Подходим к витрине с ювелирными украшениями. Она померила цепочку, взглянула на кольца и говорит: «Беру». Её опять спрашивают: «Цепочку?» А она: «Нет, вот этот лоток».

Тут уж пришлось собрать всех продавцов, чтобы они оперативно выписывали чеки на каждую вещь. А поскольку сумма была немаленькая, я спрашиваю переводчика: «А деньги-то у неё с собой есть?» Переводчик показывает мне на её телохранителя-мулата, у которого к руке был пристёгнут чемоданчик, и говорит: «Вот там – много денег». И действительно, когда тот, рассчитываясь, открыл кейс, то там слева лежали пачки стодолларовых купюр, а справа – пачки английских двадцатифунтовых банкнот. Вот тогда я впервые увидел, что такое «много денег».

Когда к нам в 1981 году ещё раз приезжал Каддафи, я работал не с его супругой, а с ним самим. И нам было объявлено, что он пойдёт в мечеть на проспекте Мира, чтобы помолиться с верующими. Я пошёл на молитву вместе с ним один. Снял, как и положено, обувь. Остальная охрана и руководство стояли у стен, а потом происходит следующее: муфтий начинает читать молитву, и все падают на колени и начинают бить лбом в землю. И здесь мне делать нечего: не стоять же одному посреди толпы. Пришлось встать на колени и головой в пол… Мои товарищи у стен даже улыбаться начали, когда увидели это. А мне-то не до смеха… Хорошо, что меня заранее предупредили, что выделяться нельзя. Так что я вместе с лидером ливийской революции в мечети бил челом…