Побелевшие нивы - Александр Борисов

Когда же Иисус говорит о любви Бога к грешнику, Он приводит притчу о блудном сыне, вернувшемся к отцу, притчу, в которой, как ни странно, ничего не говорится о матери. Этим как бы подчеркивается мужественный характер любви Бога к нам, при всем Его милосердии.

Современная психология убедительно показывает, что для правильного формирования характера ребенка необходимо присутствие материнского и отцовского начал. Первое созидает в становящемся человеке душевность, мягкость. Второе развивает требовательность к самому себе во всех отношениях организованность, целеустремленность, чувство ответственности и т. п. В неполных семьях, где отсутствует отец, в том случае, если мать не обладает сильным характером с мужскими чертами, дети часто вырастают неорганизованными, бесхарактерными, слабовольными, инфантильными, но при этом и жестокими, компенсирующимися за счет тех ближних, которые не в состоянии дать отпор. Это особенно заметно на мальчиках, так как в мужском варианте все проявляется отчетливее.

Вероятно, не будет большой натяжкой усмотреть параллель между инфантилизмом детей, выросших без отцов, с инфантилизмом тех христианских народов или групп, где почитание Божией Матери (безусловно, само по себе ценное и достойное) вытеснило почитание Иисуса как нашего Искупителя от греха и смерти. В инстинктивном стремлении человеческой души вытеснить непосредственное почитание Отца, Сына и Святого Духа «промежуточной инстанцией» — особенным почитанием Богородицы (эта тенденция сильно проявляется не только в Православной, но и в Католической Церкви) — мы снова встречаемся с самым главным заблуждением человеческой души: попыткой самим создать образ Божий, вместо того образа Бога, который раскрывается нам в Библии. В библейском образе Бога мы узнаем две великие истины: (1) Ягве — Бог ревнитель и (2) Ягве — Бог милосердный. Ревность–требовательность и строгость Бога приводит Его народ и каждого отдельного человека просто на грань истребления за совершенные ими грехи. Но милосердие Божие возвращает жизнь. В этом именно смысле говорит апостол Павел о жизни христианина, который умирает со Христом, чтобы жить с Ним.

Чтобы по–настоящему идти к Богу, приходится предоставить всего себя лепить рукам Божьим, зная, что Он будет переделывать тебя, разрывая и ломая то, что сформировалось само, неправильно. Но это ведь процесс трудный и даже мучительный. Поэтому человек предпочитает моделировать Бога по собственному образу, который будет гораздо выше его самого, по Образу мечты, которую он сам осуществить не в состоянии. Но который тем не менее остается в основе своей его собственным, то есть человеческим, творением и никогда не совпадает с той вечно таинственной Реальностью, Которая и есть Сам Бог.

Будучи оторванным от Священного Писания, народное благочестие, наставляемое вместо этого обилием икон и акафистов, создает самые фантастические богословские конструкции. Например, не раз приходилось слышать, что Святая Троица — это «Иисус, Божья Матерь и Никола Угодник». Нередко Дева Мария и канонизированные Церковью святые становились просто заместителями привычных языческих божеств. А посвященные им праздники, принимая христианские формы, оставались совершенно языческими по содержанию: с пьянством, драками, переодеванием в «ряженых», с ворожбой и развратом.

При этом никакие увещевания не помогали. Со времен Кирилла Туровского (XII в.) и до наших дней батюшка не перестает уговаривать своих прихожан, например, в том, что так называемая масленица отнюдь не время разгула, а уже приготовление к Великому Посту. Пожалуй, только уже в наше время, с исчезновением старого деревенского уклада, Православие, лишившись привычных бытовых черт, все больше освобождается от вековых языческих наслоений.

Если внимательно присмотреться к тому месту, которое занимают в сознании большинства наших верующих Божья Матерь и наиболее почитаемые святые, то нельзя не увидеть некую средневековую аналогию византийского двора. На самом верху Отец и Сын — грозные, неприступные соправители. К Ним, однако, вхожа Царица Небесная — Богородица, которую можно обо всем умолить и упросить. В каких–то особых, конкретных случаях к Ним могут войти с нашими просьбами также те или иные святые — Николай, мученик Трифон, великомученик Пантелеймон и другие.

Удивительно здесь не то, что такая проекция собственного монархического сознания на таинственное бытие Божие психологически близка нашим малообразованным бабушкам. Поразительно, что даже наша интеллигенция, будучи настроена отчаянно демократически в политическом плане, придя в Православие, целиком принимает ту же самую схему. Так, в одном религиозном, еще диссидентском, сборнике как вполне соответствующая взглядам составителя приводится следующая цитата из святого Дмитрия Ростовского: «…если бы не молитвы Божией Матери, то что защитило бы нас от мстительной десницы Божией?»(!)

Здесь как–то улетучивается то самое главное, что содержится в Благой Вести, принесенной Иисусом: близость Бога к нам в Сыне Его, открывающем нам Отца:

Так возлюбил Бог мир,

Что отдал Сына Своего Единородного.

Дабы всякий верующий в Него не погиб,

Но имел жизнь вечную.

Пусть читатель не подумает, что автор здесь выступает как иконоборец или человек, не почитающий святых. Речь идет просто о том, что исторически человечество, по–видимому, проходит различные стадии духовного взросления. И то,, что в какой–то момент было средством спасения, несло в себе благословение Божие, через некоторое время становилось «петлей и сетью», как говорится в таких случаях в Библии.

Приведем лишь один пример. В 21–й главе книги Чисел рассказывается о том, как Бог поражает змеями вышедший из Египта народ Израильский за его малодушие, ропот и сожаление об оставленном Египте. И множество народа умирало, поражаемые змеями. Народ кается в своем согрешении и просит заступничества у Моисея. И тогда Бог повелевает Моисею сделать медного змея и выставить его на виду у всех — «и ужаленный, взглянув на него, останется жив».

И сделал Моисей медного змея и выставил его на знамя, и когда змей ужалил человека, он, взглянув на медного змея, оставался жив.

Этот странный и малопонятный библейский эпизод был вполне понятен современникам Иисуса, так что Он сам, согласно Евангелию от Иоанна, говорил, что

Как Моисей вознес змею в пустыне,

Так должно быть вознесену Сыну Человеческому,

Дабы всякий, верующий в Него,

Не погиб, но имел жизнь вечную.

Но обратимся к Священному Писанию и спросим: что же стало с самим медным змеем, символика которого вошла не только в Новый Завет, но и в нашу церковную православную поэзию? В 18–й главе 4–й книги Царств рассказывается, как иудейский царь Езекия, «делавший угодное в очах Господних»,

…Отменил высоты, разбил статуи, срубил дубраву и истребил медного змея, которого сделал Моисей,

потому что до самых тех дней сыны Израилевы кадили ему и называли его Нехуштан.

На Господа Бога Израилевого уповал он…

И прилепился он к Господу и не отступал от Него,

И соблюдал все заповеди Его, какие заповедал Господь, Моисею.

Дело, вероятно, в том, что всякое, так сказать, материальное средство, помогающее человеку выходить из беды и заблуждения, со временем как бы теряет свою силу. Меняются условия, меняются люди, а всякий внешний образ чего бы то ни было остается все тем же и может из благословения превратиться в препятствие, преграду между человеком и Богом. И только Сам Бог, как Вечная Нетварная Сущность, остается всегда вечно новым, вечно узнаваемым заново, хотя и вечно непознанным, открывающим перед каждым, кто приходит к Нему, подлинную, истинную жизнь. Лишь бы люди искали именно Его истины, а не свои проекции и не увековечивали свои временные, несовершенные представления о Нем.

Быть может, нечто подобное происходит и с иконами. Будучи в свое время удачным средством вытеснения языческих изображений, они во многих случаях стали доминировать в христианском сознании как некая самостоятельная сущность, отдельная от первообраза — Иисуса из Назарета. Именно к Его образу, чудесно запечатлившемуся на погребальном саване Христа — Плащанице, — хранившемся вначале в Едессе, затем в Константинополе и, наконец, ставшем известным под названием Туринской Плащаницы, восходят самые первые изображения — иконы. Затем эти изображения стали варьировать по тематике, появились изображения Марии и святых. Все это происходило уже спустя несколько веков после евангельских событий и утверждения первых христианских общин. Даже в проповедях Иоанна Златоуста, жившего в IV в., и в его Творениях, составляющих 12 больших томов, мы не встретим никаких восхвалений Марии, а всего лишь несколько вполне сдержанных упоминаний о Ней.