История государства Российского. Том 8. Великий князь и царь Иоанн IV Васильевич - Николай Карамзин

Что ж сделал Иоанн? Встал с одра исполненный милости ко всем Боярам, благоволения и доверенности к прежним друзьям и советникам; дал сан Боярский отцу Адашева, который смелее других опровергал Царское завещание; честил, ласкал Князя Владимира Андреевича; одним словом, не хотел помнить, что случилось в болезнь его, и казался только признательным к Богу за свое чудесное исцеление!

Такова была наружность; но в сердце осталась рана опасная. Иоанну внушали, что не только Сильвестр, но и юный Адашев тайно держал сторону Князя Владимира. Не сомневаясь в их усердии ко благу России, он начал сомневаться в их личной привязанности к нему; уважая того и другого, простыл к ним в любви; обязанный им главными успехами своего Царствования, страшился быть неблагодарным и соблюдал единственно пристойность; шесть лет усердно служив добродетели и вкусив всю ее сладость, не хотел изменить ей, не мстил никому явно. но с усилием, которое могло ослабеть в продолжение времени. Всего хуже было то, что супруга Иоаннова, дотоле согласно с Адашевым и Сильвестром питав в нем любовь к святой нравственности, отделилась от них тайною неприязнью, думая, что они имели намерение пожертвовать ею, сыном ее и братьями выгодам своего особенного честолюбия. Анастасия способствовала, как вероятно, остуде Иоаннова сердца к друзьям. С сего времени он неприятным образом почувствовал свою от них зависимость и находил иногда удовольствие не соглашаться с ними, делать по-своему: в чем, как пишут, еще более утвердило Царя следующее происшествие.

Исполняя обет, данный им в болезни, Иоанн объявил намерение ехать в монастырь Св. Кирилла Белозерского вместе с Царицею и сыном. Сие отдаленное путешествие казалось некоторым из его ближних советников неблагоразумным: представляли ему, что он еще не совсем укрепился в силах; что дорога может быть вредна и для младенца Димитрия; что важные дела, в особенности бунты Казанские, требуют его присутствия в столице. Государь не слушал сих представлений и поехал (в Мае 1553 г.) сперва в обитель Св. Сергия. Там, в старости, тишине и молитве жил славный Максим Грек, сосланный в Тверь Великим Князем Василием, но освобожденный Иоанном как невинный страдалец. Царь посетил келию сего добродетельного мужа, который, беседуя с ним, начал говорить об его путешествии.

«Государь! – сказал Максим, вероятно, по внушению Иоанновых советников: – пристойно ли тебе скитаться по дальним монастырям с юною супругою и с младенцем? Обеты неблагоразумные угодны ли Богу? Вездесущего не должно искать только в Пустынях: весь мир исполнен Его. Если желаешь изъявить ревностную признательность к Небесной благости, то благотвори на престоле. Завоевание Казанского Царства, счастливое для России, было гибелию для многих Христиан; вдовы, сироты, матери избиенных льют слезы: утешь их своею милостию. Вот дело Царское!» Иоанн не хотел отменить своего намерения. Тогда Максим, как уверяют, велел сказать ему чрез Алексея Адашева и Князя Курбского, что Царевич Димитрий будет жертвою его упрямства. Иоанн не испугался пророчества: поехал в Дмитров, в Несношский Николаевский монастырь, оттуда на судах реками Яхромою, Дубною, Волгою, Шексною в обитель Св. Кирилла и возвратился чрез Ярославль и Ростов в Москву без сына: предсказание Максимово сбылося: Димитрий (в Июне) скончался в дороге. – Но важнейшим обстоятельством сего так называемого Кирилловского езда было Иоанново свидание в монастыре Песношском, на берегу Яхромы, с бывшим Коломенским Епископом Вассианом, который пользовался некогда особенною милостию Великого Князя Василия, но в Боярское правление лишился Епархии за свое лукавство и жестокосердие. Маститая старость не смягчила в нем души: склоняясь к могиле, он еще питал мирские страсти в груди, злобу, ненависть к Боярам. Иоанн желал лично узнать человека, заслужившего доверенность его родителя; говорил с ним о временах Василия и требовал у него совета, как лучше править Государством. Вассиан ответствовал ему на ухо: «Если хочешь быть истинным Самодержцем, то не имей советников мудрее себя; держись правила, что ты должен учить, а не учиться – повелевать, а не слушаться. Тогда будешь тверд на Царстве и грозою Вельмож. Советник мудрейший Государя неминуемо овладеет им». Сии ядовитые слова проникли во глубину Иоаннова сердца. Схватив и поцеловав Вассианову руку, он с живостию сказал: сам отец мой не дал бы мне лучшего совета!.. «Нет, Государь! – могли бы мы возразить ему: – нет! Совет, тебе данный, внушен духом лжи, а не истины. Царь должен не властвовать только, но властвовать благодетельно: его мудрость как человеческая, имеет нужду в пособии других умов, и тем превосходнее в глазах народа, чем мудрее советники, им выбираемые. Монарх, опасаясь умных, впадет в руки хитрых, которые в угодность ему притворятся даже глупцами; не пленяя в нем разума, пленят страсть и поведут его к своей цели. Цари должны опасаться не мудрых, а коварных или бессмысленных советников». С такими или подобными рассуждениями описывает Князь Курбский злую беседу старца Вассиана, которая, по его уверению, растлила душу юного Монарха.

Но еще долгое время он не переменялся явно: чтил мужей добролюбивых, с уважением слушал наставления Сильвестровы, ласкал Адашева и дал ему сан Окольничего, употребляя его, вместе с Дьяком Михайловым, в важнейших делах внешней Политики. Чрез девять месяцев, утешенный рождением (28 Марта 1554 г.) второго сына, Иоанна, Государь в новом, тогда написанном завещании показал величайшую доверенность к брату, Князю Владимиру Андреевичу: объявил его, в случае своей смерти, не только опекуном юного Царя, не только Государственным Правителем, но и наследником трона, если Царевич Иоанн скончается в малолетстве; а Князь Владимир дал клятву быть верным совести и долгу, не щадить ни самой матери, Княгини Ефросинии, если бы она замыслила какое зло против Анастасии или сына ее; не знать ни мести, ни пристрастия в делах государственных, не вершить оных без ведома Царицы, Митрополита, Думных Советников и не держать у себя в Московском доме более ста воинов. – В самых справедливых наказаниях Государь, как и прежде, следовал движениям милосердия; например: Князь Симеон Ростовский, знатный Вельможа, оказав себя в болезнь Государя противником его воли, не мог быть спокоен духом; не верил наружной тихости Иоанновой, мучился страхом, вздумал бежать в Литву с братьями и племянниками; сносился с Королем Августом, с Литовскими Думными Панами, открывал им государственные тайны, давал вредные для нас советы, чернил Царя и Россию. Он послал к Королю своего ближнего, Князя Никиту Лобанова-Ростовского: его остановили в Торопце, допросили, узнали измену; и Князь Симеон, взятый под стражу, сам во всем признался, извиняясь скудостию и малоумием. Бояре единогласно осудили преступника на смертную казнь: но Государь, вняв молению Духовенства, смягчил решение суда: Князя Симеона выставили на позор и заточили на Белоозеро. – В деле иного рода оказалось также милосердие Иоанново. Донесли Государю, что возникает опасная ересь в Москве; что некто Матвей Башкин проповедует учение совсем не Христианское, отвергает таинства нашей Веры, Божественность Христа, деяния Соборов и святость Угодников Божиих. Его взяли в допрос: он заперся, называя себя истинным Христианином; но, посаженный в темницу, начал тосковать, открыл ересь свою ревностным Инокам Иосифовского монастыря, Герасиму и Филофею; сам описал ее, наименовал единомышленников, Ивана и Григорья Борисовых, Монаха Белобаева и других; сказал, что развратителями его были Католики, аптекарь Матвей Литвин и Андрей Хотеев; что какие-то Заволжские старцы в искренней беседе с ним объявили ему такое же мнение о Христе и Святых; что будто бы Рязанский Епископ Кассиан благоприятствовал их заблуждению, и проч. Царь и Митрополит, Собором уличив еретиков, не хотели употребить жестокой казни: осудили их единственно на заточение, да не сеют соблазна между людьми; а Епископа Кассиана, разбитого параличом, отставили.

Доказав, что болезнь и горестные ее следствия не ожесточили его сердца – что он умеет быть выше обыкновенных страстей человеческих и забывать личные, самые чувствительные оскорбления – Иоанн с прежнею ревностию занялся делами государственными, из коих главным было тогда усмирение завоеванного им Царства. Он послал Данила Адашева, брата Алексеева, с Детьми Боярскими и с Вятчанами на Каму; а знаменитых доблестию Воевод, Князя Симеона Микулинского, Ивана Шереметева и Князя Андрея Михайловича Курбского в Казань со многими полками. Они выступили зимою, в самые жестокие морозы; воевали целый месяц в окрестностях Камы и Меши; разорили там новую крепость, сделанную мятежниками; ходили за Ашит, Уржум, до самых Вятских и Башкирских пределов; сражались ежедневно в диких лесах, в снежных пустынях; убили 10000 неприятелей и двух злейших врагов России, Князя Янчуру Измаильтянина и богатыря Черемисского Алеку; взяли в плен 6000 Татар, а жен и детей 15000. Князья Иван Мстиславский и Михайло Васильевич Глинский воевали Луговую Черемису, захватили 1600 именитых людей, Князей, Мурз, чиновников Татарских и всех умертвили. Воеводы и сановники, действуя ревностно, неутомимо, получили от государя золотые медали, лестную награду сего времени: ими витязи украшали грудь свою вместо нынешних крестов орденских. – Еще бунт не угасал: еще беглецы Казанские укрывались в ближних и дальних местах, везде волнуя народ; грабили, убивали наших купцев и рыболовов на Волге; строили крепости; хотели восстановить свое Царство. Один из Луговых Сотников, Мамич Бердей, призвав какого-то Ногайского Князя, дал ему имя Царя, но сам умертвил его как неспособного и малодушного: отрубив ему голову, взоткнул ее на высокое дерево и сказал: «Мы взяли тебя на Царство для войны и победы; а ты с своею дружиною умел только объедать нас! Теперь да царствует голова твоя на высоком престоле!» Сего опасного мятежника горные жители заманили в сети: дружелюбно звали к себе на пир, схватили и отослали в Москву: за что Государь облегчил их в налогах. Несколько раз земля Арская присягала и снова изменяла: Луговая же долее всех упорствовала в мятеже. Россияне пять лет не опускали меча: жгли и резали. Без пощады губя вероломных, Иоанн награждал верных: многие Казанцы добровольно крестились, другие, не оставляя закона отцов своих, вместе с первыми служили России. Им давали землю, пашню, луга и все нужное для хозяйства. Наконец усилия бунтовщиков ослабели; вожди их погибли все без исключения, крепости были разрушены, другие (Чебоксары, Лаишев) вновь построены нами и заняты стрельцами. Вотяки, Черемисы, самые отдаленные Башкирцы приносили дань, требуя милосердия. Весною в 1557 году Иоанн в сию несчастную землю, наполненную пеплом и могилами, послал Стряпчего, Семена Ярцова, с объявлением, что ужасы ратные миновались и что народы ее могут благоденствовать в тишине как верные подданые Белого Царя. Он милостиво принял в Москве их старейшин и дал им жалованные грамоты.