Полдень, XXI век (сентябрь 2011) - Коллектив авторов

И тогда падает балка.

Она падает, преграждая путь.

К дому бегу я.

Мне кажется, тот пожар был потому, что мы узнали. Понимаете, узнали одну из тайн моря.

Я вытащил дядю. А хозяина дома вытащил кто-то из нашего расчета. Мужик остался жив, дядя так и не открыл глаза. А я в том пожаре потерял ноги. Они просто отнялись. Не было ни травмы, ни удара, ничего. Врачи сказали, это психологическое, должно пройти само. Или неврологическое. Или еще какое-то «ическое». Должно пройти само.

Проходило уже полгода.

Четвертое стекло я не искал. Даже не собирался.

Я сидел в своей прекрасной новенькой коляске с электрическим приводом (ее подарила мне моя команда, бывшая) и, кажется, встречал морозный февральский рассвет. «Кажется» – потому что я был смертельно пьян и плохо помню, вставало солнце или садилось.

Шршахш… шршахш… море смеялось надо мной. Долго и занудно. А затем выкинуло стекло. Прямо к моим ногам.

– Издеваешься, – сказал я морю. – Ты издеваешься.

– Шршахш, – ответило оно и уползло.

Я долго глядел на осколок у себя под ногами. Гадкий, мерзейший осколок. Я наклонился и поднял его.

Через неделю смастерил нехитрый Прибор. С ним было легче слушать.

Почему этот подарок достался именно мне? Море решило, что за тайну уплачено достаточно?

Четвертое стекло превратило меня в Маугли – я стал понимать мысли животных.

Честно говоря, было страшновато. Да нет, вру, ужасно страшно. В первую очередь я всерьез решил, что сошел с ума. Представьте, смотрите вы на соседскую таксу. Такса как такса, смешная, веселая, черная с рыжими подпалинами, носится по кромке воды, спущенная с поводка. А потом вы берете стекла.

«Запахи, запахи… солено… свет, вода… хозяйка, хозяйка… мокро, шуршащее… мягко, твердо… хозяйка, хозяйка… радость, радость, радость… бегай, играй… хозяйка… бежим домой… бежим наперегонки… человек… знакомый человек… хозяйка зовет Андрей…»

Слава Богу, бабочки, муравьи и жуки не разговаривали. А то я бы точно свихнулся. «Здравствуйте, дорогая лимонница, побывали уже на лугу? И как нынче у нас с пыльцой? Оранжевой уменьшилось, а желтой прибавилось? Ах, что вы говорите! Полечу, расскажу всему рою…» Бр-р.

Боялся я и последствий. Кто их знает, эти стеклышки, может, у меня от них потом Альцгеймер случится или еще какая гадость.

Но каждый раз, когда я брал «Витрум» в руки, страх отступал. Мне было слишком интересно.

С пятым стеклышком я разобрался в вечно меняющихся и неизменно постоянных желаниях птиц. Многие часы я проводил на побережье, смеясь над болтовней чаек и пытаясь расслышать, о чем шепчутся дельфины вдалеке. Попросил Ленку купить мне хомячка.

Еще я подкармливал приблудную кошку, пока в один прекрасный день с помощью Фиговины не выяснил, что полосатая хитрюга кормится еще в трех домах. Впрочем, я продолжал выставлять миску с молоком на задний двор и после данного возмутительного открытия.

Иногда я думал об академии наук, ученых, нобелевской премии. А иногда не думал. В конце концов, это мое стекло. Я за него честно заплатил.

Только хотелось исследовать еще и еще.

Что принесет мне шестое, я мог лишь догадываться. Но это должно быть что-то грандиозное. Передача мыслей на расстоянии?

А возможно, найдется и седьмое, и восьмое, тогда Фиговину нужно будет чуть-чуть переделать…

Но все это не сейчас. Сейчас я отправлюсь обедать, развлекать Леську, читать того же Гамильтона, смотреть квалификацию в «Формуле». А вечером – умываться и спать. Я удостоверюсь, что племяшка почистила зубы, пожелаю ей спокойной ночи и поеду к себе. Перенесу свое тело из коляски на кровать, изворачиваясь, словно здоровенный уж, сниму штаны и рубашку и лягу.

Пусть мне приснится что-нибудь хорошее.

Жара приходит неумолимо. Со лба льет пот, то и дело съезжает набок дурацкая каска, в тяжелых сапогах угли. Жара не знает жалости, она – единственная истинная инквизиция. Огонь – единственный истинный мессия. Они кладут твое тело на жаровню и подбрасывают дерева в топку. Они смотрят, как ты ползешь, падаешь и встаешь для того, чтобы снова опуститься на колени.

Жарко. Как тогда, в июле, в позапрошлом году. Тогда плавился асфальт у цветочной палатки, прятались от иссушающего зноя прохожие, дядя грохнулся с солнечным ударом. А мои плечи обгорели до волдырей. Я ойкал, подставлял плечи Ритке, и она мазала их сметаной…

И сейчас снова пузырятся волдыри, хрустит и лопается черная кожа. Только рядом нет Ритки, чтобы спасти меня от жары.

Жара подходит ближе, ты кланяешься ей, каска слетает на пол. Поклон недостаточно низок, и тут же следует наказание. В поясницу ударяет огненная волна, а следом за ней волна морская, ледяная.

У тебя больше нет дяди. У тебя больше нет ног. У тебя есть только стекло.

Маленькое голубое стекло, в котором отражаются огненно-алые лучи заходящего солнца.

Я проснулся на рассвете. Не знаю, что меня разбудило – слишком жаркое одеяло, шорох в комнате или дурной сон. Я остался лежать с закрытыми глазами, слушая, как тикают настенные часы со сломанной кукушкой (дядино наследство). В оконную щель задувал прохладный бриз, он же доносил неясный шум с пустынного пляжа.

Шум. Пустынный. Пляж.

Я открыл глаза.

Что-то было не так. Но не понятно что. Окно на месте, кровать на месте, стол на месте, кресло на месте, дверца… Дверца шкафа приоткрыта. Странно. Я закрывал ее вчера. Убрал «Витрум», повернул ключ и… и оставил его в замке! Вот болван. Но как…

Я дернулся, приподнимаясь на руках.

– Олеся! Олеся! – позвал я и прислушался.

Из соседней комнаты не раздалось ни звука.

– Олеся! – крикнул я громче.

Тишина.

– Олеся, иди сюда! – заорал я уже во всю мочь.

Ни голоса, ни движения.

Я, корячась на постели, натянул на себя штаны и сполз в кресло. Коляска дернулась и нехотя проползла пару метров. Аккумулятор! Гадство, забыл зарядить. Ну давай, давай, шевелись, дурацкая машина.

Кресло сместилось еще немного, я выехал из комнаты и добрался до Леськиного закутка. Отодвинул штору.

– Леся…

На постели лежала байковая простыня, огромная пуховая подушка и шерстяное одеяло. Все, как и должно быть. А вот кто там не лежал, так это девятилетняя девочка с короткой стрижкой.

Несколько мгновений я сидел, не двигаясь, затем развернулся. Кресло катнулось и замерло. Сволочной аккумулятор! Цепляясь за стены, я покатил к входной двери. Шестидесятикилограммовая коляска двигалась натужно, ручного привода у нее не было.

– Леся! Леся, ты где?!

Дверь распахнулась от моего толчка. За ней, зевая и потягиваясь, шелестело море, неспешно просыпалось тихое побережье. Я окинул взглядом полоску пляжа. Никого. Дальше – никого. Бетонный пирс – нико…