Мы жили среди бауле - Гржимек Бернгард

Ещё несколько усилий, и мы преодолели и это препятствие. Перед нами вырос головокружительный подъём «шпиля», заросший короткой жёсткой травой. Наши спутники, не мешкая ни минуты, пошли на штурм этой вершины. Там, где склон становился почти отвесным, нам приходилось ползти на четвереньках. К этому прибавьте ещё солнце, которое нестерпимо пекло…

Каждый раз, когда я видел перед собой острый пик и воображал, что мы уже добрались до вершины горы, оказывалось, что это всего лишь уступ и за ним высится следующий, ещё более высокий. Я проклинал в душе своё дурацкое тщеславие, заставившее меня подняться на эту чёртову гору, и охотнее всего повернул бы назад, но мне было неудобно опозориться перед своими африканскими спутниками. Нет уж, делать нечего — надо лезть дальше. Единственное, что меня утешало, это то, что за вершину горы зацепилось пышное облако и висело на ней, словно флаг. Так что нам хоть не всё время приходилось печься под прямыми лучами безжалостного солнца.

Но какой же прекрасный вид открылся нашим глазам, когда мы наконец, пыхтя и обливаясь потом, добрались до самой вершины! Отсюда, сверху, просматривались одновременно и горные цепи Либерии, и Берег Слоновой Кости, и Французская Гвинея. Мы стояли и любовались этим невиданным зрелищем, обругиваемые парой гнездящихся здесь соколов, которые взволнованно описывали круги над нашими головами…

Когда я вижу привольные дикие местности, у меня всегда становится тревожно на сердце: как всё это будет выглядеть через каких-нибудь пятьдесят лет? Ведь с каждым часом, и днём и ночью, на земном шаре становится на двенадцать тысяч человек больше!

Спуск был ещё страшнее подъёма. Я съезжал иногда сидя, чтобы не свалиться с обрыва. А рубашка на мне так взмокла, что хоть выжимай. Перед тем как зайти в лес, я решил её просто снять. Однако это мало чем улучшило моё положение, потому что в тот же момент на меня напал целый рой крылатых тёрмитов.

По скользкой лесной подстилке идти вниз было ещё труднее, чем вверх, — никакого упора ногам. Тогда я придумал такой способ: я нацеливался на какое-нибудь тонкое деревце (без колючек на стволе!), растущее метрах в десяти ниже по склону, и несколькими громадными прыжками добегал до него, хватался рукой за ствол и с разбегу делал полный оборот вокруг. И всё это, заметьте, при температуре, превышающей 40°, и влажности воздуха свыше 80 %!

Внезапно африканец, говорящий по-английски, остановился. Он увидел кучку помёта.

— Big black baboons! — выкрикнул он. — Большие чёрные павианы!

Но я уже привык к тому, что он всех обезьян подряд называл павианами, в то время как наши другие чёрные провожатые хотя бы знали французское слово «шимпанзе». Находка действительно оказалась помётом шимпанзе, страшно похожим на человеческий кал, причём человека, съевшего предварительно два фунта вишен с косточками. Он состоял почти из одних только плодовых косточек, размером заметно превышающих вишнёвые.

Я выбрал несколько штук из них, завернул в листья и обещал вознаграждение тому, кто найдёт мне плоды, которым они принадлежат.

Мы принялись дальше обшаривать лес и наткнулись на самые настоящие туннели-проходы, ведущие сквозь чащобу, однако высотой лишь в пол метра. Такая высота вполне устраивает шимпанзе, потому что они ведь передвигаются на четвереньках.

Это был торжественный для нас момент: мы обнаружили первые следы свободноживущих шимпанзе! Я назначил ещё большее вознаграждение тому, кто покажет мне их «спальные гнёзда». Дальше мы стали продвигаться значительно тише, в надежде увидеть обезьян. Но в тот момент мы ещё и понятия не имели о том, сколько это нам будет стоить трудов — увидеть диких шимпанзе на их родине…

Когда мы пересекали ручей, африканцы ловко свернули из больших листьев кульки, зачерпнули ими воду и стали жадно пить. Хотя меня и предупреждали о том, чтобы не пить здесь неотфильтрованную воду, однако я был не в силах преодолеть адскую жажду. Так что мы тоже свернули себе по кульку из листьев и пили воду, правда из предосторожности заглотав вслед несколько таблеток резулфона.

Когда мы поздно вечером явились домой, я первым делом попросил нашего боя вылить мне на голову несколько вёдер воды. Но от напряжения этого дня у меня к ночи поднялась температура, и я лёг спать, завернувшись в четыре шерстяных одеяла. А с гор, как бы в насмешку, доносились громкие крики шимпанзе.

В бумагах лаборатории мы несколько дней спустя обнаружили нарисованную от руки карту заповедника и из неё узнали, что возвышенность, на которую мы совершали своё восхождение, достигает более 1800 метров и что это самая высокая гора двух колоний. Я не встречал потом ни одного белого, который когда- либо побывал там, наверху, и страшно гордился своим достижением. Но, по правде говоря, знай я заранее, какова её высота, я бы, пожалуй, лучше остался внизу…

Все последующие дни мы гонялись за обезьянами. Светало между половиной седьмого и семью, и точно в эти же часы вечером темнело. Человекообразные обезьяны поднимали свой галдёж иногда ещё в предрассветных сумерках, чаще же всего в момент восхода солнца, устраивая свою обычную перекличку. Так они переговаривались между собой от одного до двух часов, причём довольно громко. Затихала эта «беседа» примерно к 11 часам. Затем в течение дня только изредка можно было услышать короткий зов, и снова всё замолкало. А с четырёх или пяти часов снова поднималась возня, скандал и крик: по-видимому, они ссорились между собой за лучшие спальные места. Я в течение десяти дней вёл записи их «разговоров».

Целыми днями мы карабкались по горным склонам в бесплодных поисках обезьян. Неоднократно мы находили их следы, помёт, надкусанные ими плоды. Иногда это были коричневатые, покрытые пушком круглые, размером с абрикос, фрукты с белым сладковатым соком внутри, а иногда ярко-красные луковицеподобные наросты, встречающиеся на воздушных корнях длинных лиан; внутри них содержалась кисловатая кашица со множеством мелких чёрных зёрнышек. Африканцы приносили мне и синие, напоминающие сливы плоды, содержащие те самые косточки, которые мы так часто находили в помёте шимпанзе. На вкус эти плоды напоминали нашу европейскую дикую сливу, однако не такую терпкую — от них не стягивало так нестерпимо рот, как от нашей. А вообще-то всё, что ели шимпанзе, нравилось и нам. Когда мы потом, значительно позже, как-то выслеживали в лесу слонов, мы поняли, как валено иногда бывает уметь отличать эти съедобные плоды…

После четырёх дней бесполезных поисков мы уже было решили, что обезьян нам здесь никогда не увидеть. Придётся довольствоваться тем, что мы их слышим. По-видимому, они обнаруживали нас каждый раз значительно раньше, чем мы их… И вообще можно неделями бродить по девственному лесу и не увидеть при этом ни одного мало-мальски крупного животного. И хотя со всех сторон раздаются пение, крики, зовы, кваканье — тем не менее человека все эти существа явно избегают, как чумы. Уж мартышек-то здесь, конечно, было полным-полно. Однако увидеть их нам удалось только вечером, в сумерках, и то, когда мы тихо уселись на землю и не издавали ни звука. Вот тогда они появились, и мы могли наблюдать при тусклом освещении последних лучей заходящего солнца, как они целыми компаниями резвились в кронах деревьев, как гнулись под их тяжестью ветки, как они одна за другой, всегда соблюдая определённую дистанцию, перепрыгивали с ветки одного высокого дерева на другое.